Кроме того, перед Москвой стоял вопрос, как реализовать на практике ее антиимперскую национальную политику, нацеленную на поддержку и развитие некоторых нерусских групп населения. Советская национальная политика возникла под воздействием нескольких соображений. Первая мировая война стала поворотным моментом в распространении и развитии национализма – империи рушились, и активисты говорили на языке национальных прав. В годы Гражданской войны большевики использовали этот язык, чтобы отмежеваться от белогвардейцев и привлечь на свою сторону группы нерусского населения. Владимир Ленин заявлял, что большевики исправят несправедливости своего «колониального» предшественника, Российской империи, предоставив нерусским национальным меньшинствам одинаковые права с русскими. Более того, Ленин и его соратники, глядя сквозь призму идеологии, считали национализм необходимым этапом, который все должны пройти на своем пути к социализму. Если казахам и другим нерусским группам населения предназначено влиться в социализм, значит, Москва должна «помочь» этим группам в достижении данного исторического этапа – национализма – и в прохождении его.
В результате национального размежевания Средней Азии в 1924–1925 годах казахи и несколько других среднеазиатских «наций» получили свои собственные республики. В последующие годы прилагались усилия по развитию национальных языков, культур и историй238. Представителей новых наций вербовали в качестве активных участников процесса национального строительства. В рамках программы, известной как коренизация, Москва стремилась разбавить ряды бюрократии в каждой республике большим числом национальных кадров. Но, продвигая новые советские нации, власти вместе с тем стремились их контролировать. Тех представителей местных элит, которых записывали в «буржуазные националисты», могли подвергнуть резкой критике или исключить из партии. «Содержание» национальных групп тоже должно было соответствовать определенным параметрам. Например, чтобы двигаться вперед по марксистско-ленинской шкале истории, советским нациям надлежало быть экономически «производительными»239. В рамках такого национального строительства альтернативные формы идентичности, например кланы или принадлежность к наследственной элите, оказывались под ударом.
В 1920–1921 годах Москва приступила к одной из первых попыток осуществить на практике свою политику национальностей в Казахской степи, инициировав серию реформ по возвращению важнейших прав на землю и воду казахам и другим местным народам, на чьи земли во времена Российской империи массово заселялись славяне240. В июне 1920 года Политбюро начало земельную реформу, наметив этапы борьбы с «неравноправными отношениями», сложившимися между славянскими поселенцами и коренным населением Туркестанской АССР241. В результате этой реформы более 30 тысяч колонистов-славян были насильственно выселены со своих земель, дальнейшее переселение славян в регион было запрещено, а конфискованные земли перераспределены между кочевниками: казахами и киргизами242. В 1921 году вышли отдельные постановления по северной части Степи, лишившие уральских и сибирских казаков земель в Семипалатинской, Акмолинской, Тургайской и Уральской областях и передавшие эти земли казахам.
Планировщики стремились при помощи данной программы землеустройства поощрить казахов к оставлению кочевого образа жизни ради оседлого. Кроме того, Москва рассчитывала, что быстрая реорганизация систем землепользования искоренит влияние «богатых» глав родов и поможет советской власти лучше закрепиться в регионе243. Впрочем, на практике усилия по проведению земельной реформы не особо помогли в достижении этих целей. Уполномоченный по землеустройству в Семипалатинской области заметил: «Специалисты, сидящие в землеустроительных аппаратах, толковали эти декреты по-своему, даже многие были определенно против проведения их»244. Тем временем, отмечал он, казахи, крестьяне и самовольцы (нелегальные переселенцы), узнав о готовящихся реформах, поторопились захватить хорошие земли, пока государство их не перераспределило. Хотя дальнейшее переселение в Казахскую степь было запрещено, десятки тысяч самовольцев продолжали приезжать – и чиновники Казнаркомзема не знали, как остановить поток нелегальных переселенцев.
В Джетысуйской (Семиреченской) области Туркестанской АССР имелись и более серьезные проблемы. В этом плодородном регионе, где при Российской империи была массовая крестьянская колонизация и происходили этнические конфликты, наиболее ярко проявившиеся во время восстания 1916 года, попытки захватить земли поселенцев усилили этническую напряженность, так что между кочевниками и славянскими поселенцами начались вооруженные столкновения. В 1924 году Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК) в Москве создал специальную комиссию для регулирования земельной реформы в Русском Туркестане. Столкнувшись с размахом этнического противостояния в регионе, комиссия стала рассматривать возможность создания внутри Казахстана четырех славянских округов, населенных русскими и украинскими колонистами, под прямым управлением из Москвы, без подчинения Казахстану245.
Хотя от плана создания славянских округов в конечном счете отказались, экономика Джетысуйской области после земельных реформ лежала в руинах. С 1915 по 1920 год площадь возделанных земель сократилась на 50%, а количество голов скота – на 70%. Снижение обоих показателей продолжалось и в 1921 году246. Михаил Серафимов, глава этой комиссии, находившейся в Москве, утверждал, что источник всех бед не сами реформы, а неспособность казахов перейти к оседлой жизни: «Пахотные земли, отобранные у крестьян и переданные коренному населению, пустуют, порастая сорными травами, так как коренное население не привыкло к земледелию и своими примитивными орудиями не может обработать значительной площади»247. В более позднем докладе Казакстанского крайкома партии указывалось на «крупные ошибки» в осуществлении земельных реформ в Джетысуйской области и отмечалось, что в результате реформ цены на зерно стремительно выросли. Прежде Джетысуйская область была поставщиком хлеба, а теперь не могла сама прокормить даже себя248.
Неудача земельной реформы стала знамением тех трудностей, с которыми предстояло столкнуться советской власти в деле преобразования этого полиэтничного региона. Выяснилось, что цели советской национальной политики и советского сельского хозяйства противоречат друг другу. Желание вернуть землю казахам и исправить несправедливости имперского времени углубило экономический кризис в регионе и ухудшило отношения между казахами и славянскими поселенцами. Более того, казахи не стали оседлым населением, как на то изначально надеялась Москва. Вместо того чтобы отказаться от кочевого образа жизни, многие казахи отдали полученные земли в аренду славянским поселенцам, как уже привыкли делать во времена Российской империи. Земельная реформа не ослабила казахские кланы, игравшие важнейшую роль в кочевой жизни, а, по всей видимости, усилила их249.
В 1925 году Голощёкин, первый секретарь ЦК Компартии Казахстана, приехал в столицу республики Кзыл-Орду (Красную Орду), небольшой пограничный город с 20-тысячным населением, расположенный на юго-западе Степи, на железнодорожной магистрали Оренбург–Ташкент250. Назначение на данный пост фигуры такого масштаба указывало на растущее внимание Москвы к Казахстану – к этой огромной и малозаселенной республике, которая потенциально могла сыграть важнейшую роль в снабжении зарождающейся всесоюзной экономической системы продовольствием. Вместе с тем выбор в пользу Голощёкина показывал, насколько трудным Москва считает этот проект. Схватки вокруг земельной реформы продемонстрировали, что в республике с многочисленным и недавно прибывшим славянским населением нелегко насаждать советскую политику национальностей, поскольку любая попытка властей действовать в пользу казахов приводит к усилению этнической напряженности. Наконец, земельные реформы 1920–1921 годов показали всю шаткость власти Москвы в регионе.
Прибытие Голощёкина в Кзыл-Орду стало большим событием для работавших там большевиков. Украинец Михаил Ряднин, которому предстояло тесное сотрудничество с Голощёкиным в роли его личного секретаря, вспоминал: «Немногое мы тогда знали о Ф.И. Голощёкине, но и то, что было известно, внушало к нему какое-то особое уважение». По словам Ряднина, они слышали об участии Голощёкина в революции 1905 года, о его близких отношениях с такими знаменитыми революционерами, как Яков Свердлов и Сталин, о его роли в расстреле царя Николая II и его семьи. Самого Голощёкина Ряднин описал так: «Это был довольно крепко сложенный, хотя и поседевший уже мужчина лет 50, живой и необычайно подвижный; его голубые выразительные глаза, казалось, всюду поспевают и всё подмечают; задумываясь, он то и дело поглаживал свою острую бородку всей горстью левой руки»251.
В Кзыл-Орду Голощёкин прибыл с впечатляющим революционным послужным списком. Он стал членом РСДРП в 1903 году. После того как партия раскололась, он присоединился к большевикам, вступив в их ряды тогда, когда они были небольшой подпольной организацией, только мечтающей о революции. После неожиданного захвата власти большевиками в октябре 1917 года численность партии выросла многократно: в нее ринулись как идеалисты, так и оппортунисты. Старые большевики, те, кто, как Голощёкин, вступили в партию еще до революции, стали в масштабах партии ничтожным меньшинством, но их почитали за то, как рано они ступили на революционный путь.