374.
Михаил Ряднин, личный секретарь Голощёкина, вспоминал, что его начальник весьма ответственно относился к своим обязанностям в Казахстане: «Голощёкин был требовательным, достаточно суровым и резким»375. По словам Ряднина, он легко выходил из себя и мог во время встречи перейти на крик. Голощёкин работал подолгу и интенсивно и ждал того же от своих подчиненных. Ряднин вспоминал, что порой, возвращаясь домой с работы, он слышал телефонный звонок: «Это значило: у Ф.И. Голощёкина родилась какая-то мысль, а мне последует новое поручение»376. Иногда Голощёкин смягчался и позволял Ряднину пойти в кино с женой или отдохнуть в санатории. Но даже в этом случае первый секретарь ЦК Компартии Казахстана мог забыть свои обещания – и жена Ряднина оставалась одна в кинотеатре, в то время как ее муж покорно возвращался на работу377.
Однако, если Голощёкин мог быть требователен, нет никаких указаний на то, что он испытывал какую-либо неприязнь к казахам, как то утверждают некоторые казахстанские ученые378. Голощёкин стремился изолировать тех казахских деятелей, которые, по его мнению, ставили под вопрос его власть, – Ходжанова, Мендешева и, в конечном счете, Мынбаева и Садвакасова, но одновременно старался наладить тесный контакт с теми казахами, которые могли помочь ему укрепить власть партии, – с Уразом Исаевым (Ораз Исаев), с 1929 по 1938 год занимавшим пост председателя республиканского Совнаркома, и Измуханом Курамысовым, вторым партийным секретарем республики в 1929–1931 годах. Сам Голощёкин, выступая на Пятой краевой партконференции, отмечал как опасность чрезмерного сближения с казахской интеллигенцией, так и опасность ее игнорирования: «Огульное отрицательное отношение к казинтеллигенции неверно, нужно ее привлечь к деловой работе… но это не исключает борьбы с буржуазно-националистической идеологией»379.
Хотя Садвакасов оставался членом партии, кампания по конфискации байских хозяйств привела к обострению его конфликта с Голощёкиным и другими казахстанскими партийцами. На Шестой краевой партконференции, прошедшей в Кзыл-Орде в ноябре 1927 года, Голощёкин поднял вопрос об экспроприации казахских богачей. После речи Голощёкина, продолжавшейся более семи часов, на трибуну вышел Садвакасов, бывший на два десятилетия моложе Голощёкина. Он заявил: «Я лично не согласен с подобными мнениями товарища Голощёкина». Садвакасов выступил против утверждения, что общественные отношения в ауле остались прежними после революции 1917 года. По его словам, Голощёкин несправедливо выбрал для экспроприации именно казахский аул: «Короче говоря, наша классовая политика в аулах и селах должна быть одинаковой. Неправильно в казахских аулах проводить одну, в русских селах другую политику. Надо оседлать не только казахских баев, но и русских кулаков»380. В январе 1928 года, сразу после Шестой краевой партконференции, Садвакасов опубликовал в главном партийном журнале «Большевик» широко разошедшуюся статью «О национальностях и националах», открыто критикуя Голощёкина и перечисляя ошибки партии в национальном вопросе в Казахстане. По мнению Садвакасова, медленный темп коренизации объяснялся не пресловутой отсталостью восточных республик СССР, а сопротивлением внутри самогó партийного аппарата381.
Совершенно иного взгляда на конфискацию придерживались другие казахские деятели, например Ураз Джандосов. Уроженец Алма-Атинской области, Джандосов был одним из немногих казахов Старшего жуза, вступивших в партию на раннем этапе. Он был противником Алаш-Орды и уже в 1918 году стал членом партии. После учебы в Сельскохозяйственной академии в Москве Джандосов легко входил как в русские, так и в казахские круги. Он идеально владел как русским, так и казахским языком и был знаменит своими ораторскими способностями. Джандосов был женат на неказашке, Фатиме Сутюшевой (в замужестве Джандосовой), татарке из Ташкента382. В статье 1928 года «Новый этап в разрешении национального вопроса» в «Советской степи», важнейшей русскоязычной газете республики, Джандосов написал, что в вопросе о национальном неравенстве достигнут серьезный прорыв и казахов уже нельзя считать «угнетенной» нацией. Теперь, заключал он, казахам следует обратить внимание на более важный вопрос национального преобразования – на «борьбу за свое освобождение от социального гнета». Экономическое могущество бая столь велико, писал Джандосов, что аульная беднота находится в полурабском положении, сохраняющем «патриархально-клановые» связи. Он призвал принять меры, чтобы покончить с этими «полуфеодальными отношениями»383.
По окончании Шестой краевой партконференции в ноябре 1927 года Голощёкин преодолел возражения Садвакасова и нескольких других казахских партийных деятелей и провел резолюцию о кампании по конфискации имущества у казахских богачей. В мае 1928 года президиум партийного комитета республики принял резолюцию, критиковавшую Садвакасова, Ходжанова и Мынбаева за сопротивление конфискации, за «неправильное понимание и механическое проведение коренизации» и за то, что они позволили верхушке аула влиять на партию и Советы384. Партийные авторы связали рассуждения Садвакасова с теориями Байтурсынова, которого критиковали за заявления, что в казахском ауле уже существует нечто вроде коммунизма385.
В результате серии чисток, прошедших в 1928, а затем в 1930 году, большое число высокопоставленных казахских деятелей, многие из которых прежде были членами Алаш-Орды, оказались сняты со своих постов. Хотя казахи не являлись исключительной целью этих чисток, они пострадали от них несоразмерно больше, в особенности поскольку число высокопоставленных деятелей-казахов и так было невелико386. В атмосфере всеобщей подозрительности изменились критерии подбора кадров из казахов. Ряднин, личный секретарь Голощёкина, вспоминал, что Ельтай Ерназаров (Елтай Ерназаров), казах из Сырдарьинской области, сменивший Мынбаева на посту председателя ЦИК республики, получил свой пост не по причине каких-либо талантов, а лишь потому, что не принадлежал ни к какой группировке: «Его достоинство было в том, что он не состоял ни в одной группировке, никого из группировщиков не поддерживал. А это было тогда немалой редкостью среди казахских работников»387.
Карьеры Джандосова и Садвакасова после Шестой краевой партконференции развивались в разных направлениях, свидетельствуя об изменениях в советской политике национальностей на рубеже 1927 и 1928 годов. После того как Садвакасов подвергся осуждению, Джандосов занял его место, став наркомом просвещения. Он сыграл важнейшую роль в кампании по конфискации, публикуя в казахскоязычной прессе статьи, в которых объяснялись принципы экспроприации388. Джандосов состоял в партийном комитете, руководившем конфискацией, и был краевым уполномоченным по конфискации в Джетысуйском округе389. Позже он принял участие в создании одного из первых университетов на территории Казахстана, был первым директором Казахстанской национальной библиотеки. В 1937-м он был репрессирован и в следующем году расстрелян.
Садвакасов, напротив, оказался изгнан с поста наркома просвещения и редактора главной казахскоязычной газеты. В конце 1927 года он был отправлен в Ташкент (Узбекистан), где получил пост ректора Казахского педагогического института. Всего через несколько месяцев Садвакасов был уволен с этого поста и послан в Москву, где стал студентом Московского института инженеров транспорта390. Осенью 1933 года, работая на строительстве железной дороги Москва–Донбасс, Садвакасов заболел. Он умер в московской больнице в декабре того же года, в возрасте 32 или 33 лет391.
И Джандосов, и Садвакасов стремились сыграть роль в формировании советской казахской идентичности, но у них было совершенно разное понимание того, как следует развивать казахское общество и какого направления нужно придерживаться392. Точка зрения Джандосова, возобладавшая в 1928 году, заключалась в том, что сами казахи должны под руководством Москвы начать радикальное социально-экономическое переустройство своего общества. По мнению Джандосова, это был единственный способ «догнать» русскую деревню. Садвакасов, в отличие от него, отказывался от столь резких мер развития казахского общества, в особенности если в русской деревне подобных мер не предпринималось. Он агитировал за дальнейшее развитие кооперативов, которые стали бы основой для более плавной трансформации экономических отношений как в ауле, так и в деревне. С точки зрения Садвакасова, развитию казахов мешали не столько проблемы внутри самогó казахского общества, сколько продолжавшееся сопротивление процессу коренизации со стороны чиновничества и недостаточная финансовая поддержка со стороны Москвы.
В то время как Садвакасов, Джандосов, Голощёкин и другие спорили по поводу антибайской кампании, экономический кризис в республике – и во всем Советском Союзе – продолжал углубляться. Из-за неблагоприятной погоды урожай зерновых оказался меньше ожидаемого, а экономическое планирование усугубило эти последствия. В результате неразумной политики государственных закупочных цен крестьяне начали придерживать сравнительно дешевый хлеб и продавать государству более выгодные продукты животноводства и так называемые технические культуры – сахарную свеклу, хлопок и подсолнечник; это привело к тому, что закупленного государством зерна стало не хватать на нужды городского населения. Страх войны и «капиталистического окружения» усилил ощущение, что наступила чрезвычайная ситуация. Заявления властей, что повсюду таятся скрытые враги, еще никогда не звучали столь убедительно.