По всей Степи дули горячие и сухие ветры, известные как суховеи, собиравшие огромные горы песка и порождавшие яростные песчаные бури[148]. Из-за засушливого климата легко разгорались пожары, а суховей мог превратить небольшой огонь в устрашающее пламя, способное распространяться быстрее 10 километров в час[149]. Кроме того, эти иссушающие ветры способствовали испарению воды из открытых водоёмов — озёр и рек. Из-за испарения и других факторов, таких как периоды отсутствия или сильного дефицита осадков, водоёмы региона, в том числе Аральское море, подобно хамелеонам, быстро меняли свои размеры и форму. Это обезвоживание наиболее ярко проявлялось в областях с наибольшей засоленностью. Русский путешественник Д.Д. Беротов, много странствовавший по Средней Азии, сообщал, что небольшие озёра могут высыхать под жарким летним солнцем всего за один день, превращаясь в болота, усыпанные белыми кристаллами соли[150].
Особенно суровым был климат Бетпак-Дала, что дословно значит «Несчастливая степь». Жаркое лето сменялось холодной зимой и очень короткой весной. В летние месяцы температура могла колебаться сильнейшим образом, поднимаясь очень высоко днём и резко падая ночью. Облаков было, как правило, мало, и солнце могло палить непрестанно. Открытых источников воды было чрезвычайно мало, осадков выпадало мизерное количество. И даже когда случался дождь, его немедленно поглощала сухая земля плато[151]. В степной и полупустынной зонах повсюду росли травы и полынь (Artemisia). Но на плато Бетпак-Дала из-за сурового климата почти не было растительности, кроме низкорослых засухоустойчивых кустарников — саксаула и жузгуна (Calligonum caput-medusae), способных достать до грунтовых вод своими глубокими корнями. Эти редкорастущие светло-серые кустарники придавали Голодной степи характерный однотонный оттенок[152]. Нелегко было пересечь Бетпак-Дала — негостеприимное плато раскинулось на 75 тысяч квадратных километров, будучи по площади примерно равно всей Шотландии[153]. Не случайно среди казахов оно получило имя Несчастливой степи, а среди русских — Голодной[154].
Чиновники Российской империи и Советского Союза неоднократно называли Казахскую степь «естественным» ландшафтом, которого, по большому счёту, не коснулась рука человека. Они искали указаний на оседлую жизнь, например постоянных жилищ, и, не обнаружив их, заключали, что местный ландшафт не менялся под воздействием человеческой деятельности[155]. Но, вопреки их впечатлениям, кочевники-казахи, подобно другим скотоводам, регулярно воздействовали на природу, чтобы приспособить её к своим нуждам. Они поджигали участки степи, чтобы активнее росла свежая трава для их скота. Эти пожары, а также вытаптывание пастбищ мешали распространению кустарников и деревьев[156]. В Голодной степи и других областях, где было мало открытых водоёмов, казахи выкапывали глубокие колодцы, позволявшие добраться до грунтовых вод[157].
Все климатические зоны Степи периодически страдали от засухи, а также от опустошительных морозов поздней весны — феномена, который на казахском языке называют джутом (жұт), а на русском иногда — гололедицей. Если засуха — общее бедствие пастушеских угодий, в особенности засушливых земель Африки и Ближнего Востока, то джут был характерен исключительно для Центральной Евразии[158]. Порой после весенней оттепели наступало внезапное похолодание, и на земле образовывалась корочка льда. Не в силах преодолеть эту преграду, отделявшую их от еды, стада животных начинали голодать. Масштабный джут приходил каждые десять — двенадцать лет, и казахи называли его «қоянның жұты» — джут в год Зайца (указание на год по китайскому календарю)[159]. Джут мог стать для кочевников настоящей катастрофой: иногда от него погибало более 90% скота в ауле[160].
Стремясь использовать степной ландшафт для собственных нужд, казахи вели свой скот на пастбища по заранее определённым маршрутам. Откочёвка не была индивидуальным мероприятием: как правило, её осуществляла небольшая группа, кочевой лагерь, который называли аулом. Каждый аул составляло несколько (от двух до восьми) семей, и все участники аула несли ответственность за общее стадо. Численность животных при ауле могла быть самой разной (поскольку овцам, к примеру, обычно требовалось куда меньше заботы, чем лошадям) и изменяться в зависимости от времени года или погодных условий. Когда животных становилось столько, что пастбища аула уже не могли их прокормить, появлялись новые аулы[161].
Большинство аулов отдавали предпочтение смешанным стадам. Особенно важную роль играли лошади и овцы, способные проходить большие расстояния и легко добывать еду из-под снега — незаменимое умение в климатических условиях Казахской степи. От лошадей получали мясо и кумыс (напиток из сброженного кобыльего молока), эти животные перевозили людей и товары, а овцеводство обеспечивало кочевников мясом и шерстью. Верблюды, будучи плохо приспособлены выкапывать еду из-под снега, встречались в Казахской степи гораздо реже, чем овцы или лошади. Впрочем, верблюдов можно было встретить в западной части Степи, где кочевали казахи Младшего жуза. В этом засушливом регионе верблюд был единственным животным, способным на дальние путешествия, и, следовательно, единственным средством перевозки товаров.
Казахи перемещались на новое место с началом нового времени года, двигаясь вслед за степной растительностью, то есть по кругу: с юга на север, а затем обратно на юг. Как правило, у каждого аула было по отдельному пастбищу для весны (оно называлось «көктеу»), лета (жайлау), осени (кузеу) и зимы (кыстау). Летние пастбища были особенно важны, поскольку именно они обеспечивали тучные травы, необходимые, чтобы скот кочевников нагулял жир. В зимние месяцы важнейшей задачей было найти защищённое от ветра пастбище, где снег был бы не слишком глубок, а животные могли бы отдохнуть от ветра и холода. Весенние и осенние пастбища обычно находились неподалёку от зимних: кочевники приводили свой скот на весеннее пастбище после того, как таял снег, но до того, как набирали полную мощь травы летнего пастбища. Когда травы на летнем пастбище начинали редеть, стада отправлялись на осеннее пастбище, а после первого снега откочёвывали на зимнее[162].
Передвижения конкретного аула, их продолжительность, скорость, количество времени, проводимое на сезонных пастбищах, — всё это зависело не только от времени года, но и от таких факторов, как физические особенности местности, наличие воды и корма, виды животных, о которых заботился аул, наличие и численность других людей и скота[163]. Некоторые аулы за год проходили не более 50–100 километров, а другие, например базировавшиеся на засушливом полуострове Мангышлак, где был дефицит как хороших пастбищ, так и источников воды, могли за тот же год пройти от тысячи до 2 тысяч километров[164]. Огромные расстояния, с которыми имели дело некоторые казахи, отличали их от других кочевых скотоводческих народов Средней Азии — туркмен и киргизов[165]. Такие катаклизмы, как джунгарское нашествие на юге Степи в XVIII веке, могли привести к изменению маршрутов откочёвки, усилив конкуренцию за хорошие пастбища в не затронутых бедствием областях.
Важнейшую роль в кочевой жизни казахов играла генеалогия. Первоначально термин «казах» был маркером политической идентичности, обозначая тех, кто отделился от Абулхаира, хана узбеков. Но к XIX веку относившиеся к «чёрной кости» (простолюдины) все чаще определяли себя при помощи родословной, которую они составляли устно или письменно. С их точки зрения, генеалогические связи напоминали форму дерева. На его вершине был Алаш, мифический предок, чьими потомками они все себя считали. У Алаша было три сына: Бекарыс, Акарыс (Ақарыс) и Жанарыс, каждый из которых основал один из троих казахских жузов. Отпрыски этих трёх сыновей основали племена внутри каждого из жузов. По мере того как время шло и племена разрастались, их потомки основывали группы и подгруппы, что позволяло им определить себя и своё родство с прародителем Алашем[166]. Самой маленькой из подгрупп был аул, и те, кто составлял аул, считали себя частью единого рода.
Впрочем, родство было не только основой идентичности. Именно оно управляло важнейшими экономическими аспектами жизни кочевых скотоводов. Отдельные кланы заявляли ата қоныс — право пасти скот на том или ином пастбище, впоследствии передавая это право по наследству. Когда нарушались маршруты кочевания или усиливалось давление на пастбища (например, во время джунгарского нашествия), главы различных кланов встречались и перераспределяли права на использование пастбищ[167]. Кроме того, существовали различные практики взаимопомощи, позволявшие кочевникам-скотоводам защититься от климатической нестабильности. В рамках одной из них, саун беру, казах, располагавший большим количеством скота, выделял бедному родственнику на зиму дойную корову. Бедный родственник был обязан сам заботиться о выпасе и прокорме коровы, но получал её молоко и мог забрать её приплод. Подобная взаимопомощь была