Крупнейшие фигуры казахского общества, подводя итоги дискуссии, разгоревшейся в среде казахской интеллигенции в последние десятилетия Российской империи, тоже заговорили о будущем кочевого скотоводства[296]. В 1919 году Ахмет Байтурсынов, которому предстояло стать главой республиканского Наркомата просвещения, написал статью «Революция и киргизы [казахи]», в которой яростно нападал на тех, кто изображал казахский аул отсталым. Казахам вообще не нужно строить коммунизм, заявил он. В казахском кочевом лагере нет классовой дифференциации или частной собственности, а значит, в казахском ауле налицо существование «своеобразного социализма и коммунизма»[297].
Другие казахи озвучивали иные точки зрения. Выступая с речью на Первом съезде учителей республики, Смагул Садвакасов (Смағұл Сәдуақасов), молодой казах из Акмолинской области, имевший связи с некоторыми бывшими членами Алаш-Орды, в том числе с Байтурсыновым, заявил, что действительно надо держать курс на превращение казахов в оседлое население. Вместе с тем он предостерегал против спешки, утверждая, что этот процесс должен растянуться на несколько десятилетий. Оседание на землю, по его словам, следовало начинать на севере республики, где условия для оседлого земледелия более благоприятны, а затем постепенно продвигать на юг республики. В этих населённых пунктах казахи смогут продолжать заниматься животноводством, поскольку, уточнял Садвакасов, неправильно считать, что только земледелие является культурным образом жизни[298].
Но к 1927 году общий тон дискуссий о кочевом скотоводстве стал меняться. После первых нескольких лет, ознаменовавшихся успехами, нэп показал свою слабость. Производство продукции животноводства начало сокращаться, а производство зерна так и не достигло предвоенного уровня, в то время как население Советского Союза росло на 2–3% в год[299]. Кроме того, произошли два события, имевшие особое значение именно для Казахстана и вновь поставившие вопрос о будущем кочевого скотоводства. Во-первых, в декабре 1926 года началось строительство железной дороги Туркестан — Сибирь (Турксиб). До этого единственной прямой железнодорожной линией, соединявшей Среднюю Азию с Россией, была магистраль Оренбург — Ташкент, пересекавшая западную оконечность Казахской степи. Другие города Казахстана были слабо связаны как с РСФСР, так и с южной частью Средней Азии. Альтернативные пути передвижения были весьма нелегки: на то, чтобы преодолеть 1400 километров, отделявших Семипалатинск, город в северо-восточной части Казахстана, от Фрунзе в Киргизии, могло потребоваться до 70 дней путешествия с караваном верблюдов[300]. Число грунтовых дорог и автомобилей в республике было невелико. Во время весенней распутицы или зимних снегопадов дороги могли стать непроходимыми. Наступало бездорожье.
Москва возвещала строительство Турксиба как средство снизить зависимость советской власти от иностранного хлопка. Ожидалось, что новая железная дорога соединит хлопководческие области южной части Средней Азии с рынками в России и за границей. Кроме того, эта дорога должна была удешевить транспортировку зерна из сельскохозяйственных областей Сибири и Северного Казахстана в хлопководческие области Средней Азии[301]. Но перспектива соединения данного прежде отдалённого региона с другими рынками ставила вопрос о том, какие товары должны производить прочие части Степи и как надёжнее вывозить эти товары при помощи железной дороги. Сам Голощёкин в письме к Глебу Кржижановскому, главе Госплана, отметил: «Его [Казахстана] потенции в области горных месторождений и сельского хозяйства уже сейчас сделались объектами внимания всех союзных органов, решающих огромной важности народно-хозяйственные задачи»[302].
Вторым важнейшим изменением, которое, впрочем, было связано с первым, стало возвращение к вопросу о крестьянской колонизации. В 1927 году ВЦИК при поддержке ЦК ВКП(б) создал ещё одну комиссию по изучению земельной политики в Казахской степи. Этой комиссии было поручено изучить вопрос крестьянского переселения, установить «земельные нормы» для каждого отдельно взятого домохозяйства, а также рассмотреть вопрос очерёдности или приоритета казахов на получение земли. Всесоюзный переселенческий комитет предложил вновь открыть для переселения Кустанайский округ и четыре губернии (Уральскую, Актюбинскую, Акмолинскую и Семипалатинскую), а также южные области вблизи строящегося Турксиба. Комитет предсказывал, что благодаря крестьянской колонизации общая площадь засеянных полей более чем удвоится в земледельческих районах республики и вырастет шестнадцатикратно в полуземледельческих[303].
Чиновники все чаще указывали на более высокую производительность оседлого земледелия в сравнении с кочевым скотоводством. В 1927 году, выступая перед Земпланом (планирующим подразделением Наркомата сельского хозяйства РСФСР), агроном и экономист А.Н. Челинцев заявил: «Приходится констатировать колоссальную недоиспользованность их [природных ресурсов] в Казакстане, вследствие недостатка человеческой энергии». Следовательно, заключал он, приток переселенцев в Казахстан позволит резко увеличить производительность республики[304]. Допуская, что кочевое скотоводство может являться наиболее эффективным способом ведения хозяйства в местностях, где в год выпадает менее 200 миллиметров осадков, Челинцев вместе с тем утверждал, что в других областях республики, например в Уральской, вполне можно найти свободную землю для поселенцев[305]. К 1928 году под давлением вышеупомянутой комиссии ВЦИК Казахстан принял решение об отмене как очерёдности, так и запрета на переселение[306].
В атмосфере сгущавшегося идеологического давления небольшевистское происхождение многих учёных и казахских интеллигентов сделало их идеи более уязвимыми. На Шестой краевой партийной конференции, прошедшей в 1927 году, Швецов, Рыбников, Сириус и другие учёные, предлагавшие развивать кочевое скотоводство, были изгнаны из республиканского Наркомата сельского хозяйства. Их обвинили в том, что они встали на сторону казахских «националистов», таких как Байтурсынов, исключённый из партии в 1921 году[307]. Когда в 1928 году «Народное хозяйство Казакстана», главный сельскохозяйственный журнал республики, опубликовало статью Сириуса, редакция сопроводила её комментарием, в котором Сириус подвергался осуждению за то, что он «проходит мимо ясных и конкретных решений партии и директив правительства». Редакция заявляла, что будущее развитие сельского хозяйства в Казахстане должно ориентироваться на три принципа: «(1) прогрессивный переход скотоводческого хозяйства к интенсивным формам; (2) мощное развитие зернового хозяйства и (3) внедрение технических культур»[308]. Хотя такой комментарий и не содержал открытого призыва уничтожить кочевое скотоводство, он намекал на то, что следует придерживаться этого курса, а также указывал на необходимость переориентироваться с животноводства на производство зерна.
Рыбникова, Швецова, Сириуса и других учёных, ратовавших за сохранение кочевого скотоводства, теперь порицали за «капиталистический» подход к сельскому хозяйству и связывали с «буржуазной» политикой таких ведущих учёных Наркомзема РСФСР, как Александр Чаянов и Николай Кондратьев[309]. Челинцев тоже пострадал: его арестовали и обвинили в участии в контрреволюционной (на самом деле несуществующей) партии[310]. Если Швецов, по всей видимости, умер в 1930 году от естественных причин, то Рыбников и Чаянов стали фигурантами показательного судебного процесса, прошедшего в Москве зимой 1930 года. После «признания» в антисоветской деятельности Рыбников пережил в тюрьме нервный срыв. В конечном счёте он был освобождён, но лишь в 1937 году, а затем, в 1938-м, арестован снова[311]. Байтурсынов после изгнания из партии находился под плотным наблюдением госбезопасности: авторы одного из секретных докладов назвали его «комаром», подтачивающим сознательность казахского народа, и отнесли к числу руководителей казахских баев[312]. В 1929 году он был арестован вместе с несколькими другими участниками Алаш-Орды, но затем освобождён. В 1937 году он был расстрелян[313]. К истории Садвакасова мы ещё вернёмся в следующей главе, а сейчас просто отметим, что он тоже стал жертвой своих небольшевистских связей и «антипартийных» взглядов.
К 1930 году Казнаркомзем видоизменился: слишком многие из его ведущих специалистов были изгнаны. Наркомзем СССР, рассматривавший вопрос животноводства в Казахстане, теперь считал эту отрасль одной из самых отсталых в казахстанской экономике. Он подверг критике «примитивные способы» кочевого скотоводства, его уязвимость перед лицом таких катаклизмов, как засухи, джуты и эпидемии, а также его «совершенно неорганизованное кормодобывание и кормообеспечение». Наркомзем пришёл к заключению, что кочевое скотоводство «является неустойчивой отраслью хозяйства, даёт сильно колеблющуюся по размеру и низкую по качеству продукцию»