Карьеры Джандосова и Садвакасова после Шестой краевой партконференции развивались в разных направлениях, свидетельствуя об изменениях в советской политике национальностей на рубеже 1927 и 1928 годов. После того как Садвакасов подвергся осуждению, Джандосов занял его место, став наркомом просвещения. Он сыграл важнейшую роль в кампании по конфискации, публикуя в казахскоязычной прессе статьи, в которых объяснялись принципы экспроприации[388]. Джандосов состоял в партийном комитете, руководившем конфискацией, и был краевым уполномоченным по конфискации в Джетысуйском округе[389]. Позже он принял участие в создании одного из первых университетов на территории Казахстана, был первым директором Казахстанской национальной библиотеки. В 1937-м он был репрессирован и в следующем году расстрелян.
Садвакасов, напротив, оказался изгнан с поста наркома просвещения и редактора главной казахскоязычной газеты. В конце 1927 года он был отправлен в Ташкент (Узбекистан), где получил пост ректора Казахского педагогического института. Всего через несколько месяцев Садвакасов был уволен с этого поста и послан в Москву, где стал студентом Московского института инженеров транспорта[390]. Осенью 1933 года, работая на строительстве железной дороги Москва — Донбасс, Садвакасов заболел. Он умер в московской больнице в декабре того же года, в возрасте 32 или 33 лет[391].
И Джандосов, и Садвакасов стремились сыграть роль в формировании советской казахской идентичности, но у них было совершенно разное понимание того, как следует развивать казахское общество и какого направления нужно придерживаться[392]. Точка зрения Джандосова, возобладавшая в 1928 году, заключалась в том, что сами казахи должны под руководством Москвы начать радикальное социально-экономическое переустройство своего общества. По мнению Джандосова, это был единственный способ «догнать» русскую деревню. Садвакасов, в отличие от него, отказывался от столь резких мер развития казахского общества, в особенности если в русской деревне подобных мер не предпринималось. Он агитировал за дальнейшее развитие кооперативов, которые стали бы основой для более плавной трансформации экономических отношений как в ауле, так и в деревне. С точки зрения Садвакасова, развитию казахов мешали не столько проблемы внутри самого́ казахского общества, сколько продолжавшееся сопротивление процессу коренизации со стороны чиновничества и недостаточная финансовая поддержка со стороны Москвы.
Семипалатинское дело
В то время как Садвакасов, Джандосов, Голощёкин и другие спорили по поводу антибайской кампании, экономический кризис в республике — и во всём Советском Союзе — продолжал углубляться. Из-за неблагоприятной погоды урожай зерновых оказался меньше ожидаемого, а экономическое планирование усугубило эти последствия. В результате неразумной политики государственных закупочных цен крестьяне начали придерживать сравнительно дешёвый хлеб и продавать государству более выгодные продукты животноводства и так называемые технические культуры — сахарную свеклу, хлопок и подсолнечник; это привело к тому, что закупленного государством зерна стало не хватать на нужды городского населения. Страх войны и «капиталистического окружения» усилил ощущение, что наступила чрезвычайная ситуация. Заявления властей, что повсюду таятся скрытые враги, ещё никогда не звучали столь убедительно.
В январе 1928 года Сталин побывал в Южной Сибири, важнейшем хлебородном регионе Советского Союза, и призвал к разрешению кризиса при помощи принудительных мер. 20 января, находясь в Новосибирске, он послал телеграмму Голощёкину, в которой резко осудил повышение цен на хлеб в Северном Казахстане и прилегающих к нему регионах Сибири, заявив, что оно угрожает ещё больше подорвать государственные хлебозаготовки[393]. Внутри самой республики Голощёкин и Кубяк, которому в скором времени предстояло стать наркомом сельского хозяйства РСФСР, объехали северные хлебородные области Казахстана и начали организовывать «тройки» для контроля за хлебозаготовками[394].
Как в зерновых районах Северного Казахстана, которые посетили Голощёкин и Кубяк, так и на юге республики положение ухудшалось из-за серии засух и джутов 1927–1928 годов. В январе 1928 года секретарь Джетысуйской губернии, находившейся на юге, написал в ЦК, сообщая об отчаянном экономическом положении вверенной ему территории. Всего в трёх волостях губернии за январь погибло более 10.649 голов скота, и он подробно рассказывал о мероприятиях по выпасу части скота республики в соседней Киргизии, где травы не так пострадали от засухи. Несколько волостей Джаркентского уезда, по его словам, начали «буквально голодать»[395]. Из Сыр-Дарьинской губернии тоже сообщали про засуху и джут. Казахи этой губернии наводнили все рынки скотом, который им теперь негде было пасти, и скот стремительно упал в цене, в то время как цены на зерно взлетели до небес[396]. В северной Семипалатинской губернии стали нередки случаи голода, а также грабежи и «массовый падёж скота» из-за джута[397].
Сталин, будучи осведомлён о засухе и джуте, тем не менее ввёл «временные меры»: на основании статей 107 и 62 Уголовного кодекса РСФСР он приказал арестовать тех, кто, как считалось, придерживает хлеб. Впоследствии этот подход стал известен в качестве урало-сибирского метода хлебозаготовок[398]. Такие меры в первую очередь применялись в Сибири, Казахстане и других регионах с «излишками хлеба» — с целью разрешить кризис хлебозаготовок и обеспечить хлебом города и рабочие площадки. Москва решила поддержать город в ущерб селу, и по всему Казахстану повысились требования к хлебозаготовкам. Для многих хозяйств Акмолинской губернии обязательные выплаты выросли в несколько раз — уполномоченные лица повышали налоги, совершенно не задаваясь вопросом, насколько люди способны их выплатить[399]. В Джетысуйской губернии, где некоторые волости уже голодали из-за засухи и джута, план хлебозаготовок был повышен в полтора раза, с 200 до 300 тысяч пудов. Для обеспечения выполнения планов в регионы были направлены дополнительные партийные работники[400].
Связанное с хлебозаготовками давление спровоцировало новые всплески насилия. Хотя официально конфискационная кампания началась лишь в августе 1928 года, в Семипалатинской губернии местные руководители, действуя по указаниям, полученным от Политбюро, предвосхитили её начало и принялись реквизировать скот, зерновые и другие товары у казахов, прибегая при этом к угрозам, избиениям и принуждению. Семипалатинская губерния была выбрана не случайно. Расположенная на землях Среднего жуза, она имела важнейшее стратегическое и экономическое значение для Советского Союза. До революции область наводнили русские и украинские крестьяне, превратив её в важнейший хлебородный регион. К востоку от неё находился китайский Синьцзян, отделённый от Семипалатинской губернии длинной и прозрачной границей. В раннесоветское время Синьцзян стал важнейшим торговым партнёром СССР, и тот организовал регулярное пароходное сообщение по Иртышу, соединявшее Семипалатинск с Синьцзяном[401]. Центр губернии, Семипалатинск, играл важнейшую роль в казахской культуре. В царское время он получил известность как крупнейший центр исламского образования, соперничающий с Казанью и Оренбургом[402]. Здесь учились знаменитые казахские литераторы, в том числе поэт и философ Абай Кунанбаев (Абай Құнанбайұлы), а также романист и драматург Мухтар Ауэзов (Мұхтар Әуезов).
К началу советского этапа истории этот регион прославился размахом восстания против властей, а также беспорядками и беззакониями. В годы Гражданской войны именно здесь пользовалась наибольшей поддержкой Алаш-Орда. В 1920-е годы в Семипалатинской губернии и других пограничных регионах обосновались партизаны, известные как басмачи: близость к Китаю позволяла им поддерживать связи с тюркоязычными группами Синьцзяна. Кроме того, Семипалатинская губерния играла важнейшую роль в строительстве Турксиба. Тысячи неквалифицированных рабочих из России приехали в Семипалатинск в поисках работы, многие из них нелегально, и появление в городе этих людей, не имевших местных корней, привело к новым трениям между разными городскими общинами. Ухудшение экономического положения региона повлекло всплеск насилия: в мае 1928 года тысячи этих новых рабочих собрались на городской площади и разграбили кооперативы и государственные магазины[403]. В другой раз русские рабочие подвергли избиениям тысячи казахов, работавших на строительстве Турксиба[404].
Весной 1928 года, получив более 3 тысяч жалоб от казахов, пострадавших от реквизиций зерновых и скота, Политбюро начало расследование, ставшее известным как Семипалатинское дело. Расследование, во главе которого стоял Алексей Киселёв, секретарь ВЦИК, пришло к выводу, что «безобразия» затронули казахский аул, а не русскую деревню[405]. Чиновники по собственному произволу назначали штрафы и принимали решения о том, чей хлеб и скот подлежат конфискации: