[475]. Мухтар Ауэзов, которому предстояло стать самым знаменитым писателем Советского Казахстана, был арестован лишь в 1930 году, несмотря на алашординское прошлое и, по некоторым данным, принадлежность к ходжам[476]. В письме к Голощёкину, написанном после ареста Ауэзова в 1930 году, представители ОГПУ утверждали, что арестованный, прежде «определённо выражавший» «свою буржуазно-националистическую идеологию», начал от неё отказываться. Исходя из этой перемены, а также из «отсутствия казакских литературных кадров», они рекомендовали освободить Ауэзова из заключения и позволить ему учёбу в Среднеазиатском государственном университете (САГУ) им. В.И. Ленина в Ташкенте[477]. В 1932 году Ауэзов был освобождён и начал свою выдающуюся литературную карьеру[478].
Бывало и так, что те, кто проводил кампанию, сами принадлежали к группам, против которых она официально была направлена. Карим Токтабаев (Кәрім Тоқтабаев), в прошлом член руководящего комитета Алаш-Орды в Тургайской области, стал членом комиссии крайкома по конфискации байских хозяйств, контролировавшей общие показатели кампании и выступавшей арбитром в дискуссиях о судьбе того или иного индивида. Кроме того, он являлся уполномоченным крайкома по конфискации в Семипалатинском округе, где имела место масштабная атака партии на Алаш-Орду. В последующие годы Токтабаев продолжал служить на важнейших постах в республиканской бюрократии. С 1929 по 1931 год он был наркомом земледелия Казахстана, а с 1931 по 1933 год — председателем постоянного представительства Казахской ССР при ВЦИК в Москве. Осенью 1933 года он был арестован и умер в ссылке в Воронеже в 1936 году[479]. Как показывают примеры Токтабаева, Ауэзова и Асфендиарова, хотя ради нужд власти категорию «бай» можно было расширить, точно так же её можно было — в случае политической необходимости — и сузить[480].
В своём влиятельном труде «Благими намерениями государства» учёный Джеймс К. Скотт исследовал неудачи некоторых государственных проектов по переустройству общества, включая и коллективизацию в РСФСР. Он подчеркнул, что местные практические навыки, savoir faire, могли бы позволить исправить ошибки авторитарного государственного планирования, того, что он назвал «высоким модернизмом»[481]. Однако пример Малого Октября в Казахстане как будто противоречит выводам Скотта по поводу авторитарного государственного планирования. Сама конструкция этого государственного проекта по переустройству общества была нацелена не на отталкивание, а на привлечение и поощрение местных участников. ЦК и ОГПУ наметили общие контуры программы (общее число байских хозяйств, подлежащих конфискации, и их административное распределение), но осуществление важнейших сторон этой программы было поручено самим казахам. Как показала эта глава, участие казахов стало главным фактором, определившим и характер кампании (кого она затронула, а кого — нет), и размах насилия. В данном случае местные ноу-хау не смягчили ошибок авторитарного государственного планирования, а скорее лишь усугубили кризис. В результате конфискационной кампании казахское общество начало разрушаться изнутри.
С точки зрения московского руководства, многие результаты Малого Октября можно было считать успешными. В результате кампании в казахском обществе произошла частичная социальная революция, нейтрализовавшая сопротивление таких «врагов», как алашординцы и «белая кость», ханы, султаны и торе. Ряды советской бюрократии начали пополняться «чёрной костью» — в противовес царскому времени, когда казахи, взаимодействовавшие с властью, обычно принадлежали к «белой кости». Вовлечённость казахских уполномоченных в кампанию по конфискации сделала их участниками и выгодополучателями государственных программ. Эта кампания позволила руководству начать создание местных партийных и бюрократических органов, необходимых для проведения коллективизации.
Но кампания по конфискации байских хозяйств имела и неожиданные последствия, отчасти предвещавшие проблемы самой коллективизации. Во многих частях республики местной бюрократии почти не было, и алма-атинскому руководству было нелегко не только руководить кампанией, но и получать достоверную информацию о ходе событий. Чтобы избежать конфискации, множество казахов обратились в бегство. Таким образом, кампания, которая планировалась как первый этап в превращении казахов в оседлое население, фактически способствовала не сокращению, а увеличению движения населения в республике. Вызванные ею опустошения усугубила коллективизация, которая началась зимой 1929/1930 года.
Карта 3. Западный Казахстан в 1933 году
Глава 4. Кочевники в осаде
Первая волна коллективизации в Казахстане
В конце 1929 года ЦК дал санкцию на запуск ключевого элемента пятилетнего плана — форсированной коллективизации. Большевики никогда в полной мере не принимали нэп — политику, в рамках которой крестьяне-единоличники продавали свой хлеб государству, и это неприятие проявилось особенно ярко в 1927–1928 годах, когда на государственных рынках наблюдалась сильнейшая нехватка хлеба. К концу 1929 года ряд факторов, в том числе экономические решения, события на международной арене, внутренняя политика и идеологические соображения, перевесили чашу весов в пользу форсированной коллективизации[482]. Сталин отказался от нэпа и провозгласил первую пятилетку — масштабную программу по трансформации Советского государства. Планировалось провести индустриализацию с опорой на сельское хозяйство. Советская власть стремилась при помощи коллективизации взять под контроль запасы продовольствия и повысить его производство: хлеб планировалось продавать за иностранную валюту, используя её для финансирования масштабных промышленных проектов, без которых построение социализма считалось немыслимым. Как хлеб, так и мясо следовало выкачивать из деревни, чтобы кормить растущее число голодных промышленных рабочих.
От Казахстана ожидалось одно из наиболее радикальных преобразований: превращение казахов, самой многочисленной группы кочевников в Советском Союзе и титульной национальности в республике, в оседлое население. Решительную атаку на кочевой образ жизни начали с кампании 1928 года против казахских элит и не собиралась прекращать. Советская власть предложила одновременно сделать казахов оседлым населением и коллективизировать их: партком республики назвал это решение «оседанием на базе сплошной коллективизации»[483]. Казахстану надлежало стать первопроходцем, первой территорией Советского Союза со значительным кочевым населением, которая перейдёт к оседлой жизни[484]. Считалось, что оседание кочевников на землю «освободит» земли для выращивания хлеба, что, в свою очередь, позволит радикальным образом увеличить посевные площади республики, а власти смогут отправить в Казахстан тысячи новых сельскохозяйственных поселенцев[485]. В полном соответствии с глобальным трендом на рыночно ориентированное производство мяса советская власть предложила «коллективизировать» (то есть конфисковать) казахские стада и передать их огромным совхозам, которые, как ожидалось, займут более 45 миллионов гектаров[486]. Вблизи железнодорожных станций в Казахстане было решено построить гигантские комбинаты для переработки животных, выращиваемых в совхозах: таким образом, считали планировщики, мясо, шкуры, шерсть и молочные продукты будут с лёгкостью отправляться в другие части Советского Союза[487]. В представлении партийных экспертов Казахстан имел все возможности побороться с Чикаго за место крупнейшего центра мясной промышленности.
Превращение казахов в оседлое население тоже, казалось, сулило огромные выгоды. Григорий Гринько, заместитель наркома земледелия, заявлял: «Переход казакского населения к оседлому хозяйству автоматически высвобождает крупные земельные излишки, которые должны быть использованы частично для переселения, но главным образом под совхозное строительство»[488]. Казакский крайком предсказывал, что за годы первой пятилетки посевные площади республики вырастут с 4 до 16 миллионов гектаров[489]. Для дальнейшей легитимизации грядущих перемен и для обоснования их важности использовался язык советской национальной политики. Казах Измухан Курамысов, заместитель Голощёкина, утверждал, что оседание казахов на землю, которое он обозначал эвфемизмом «перестройка казакского аула», ничуть не противоречит экономическому развитию республики. Напротив, он убеждал членов партии «твёрдо помнить, что одно из другого вытекает»[490].
В республике был создан Комитет по оседанию кочевого и полукочевого казахского населения КАССР (Оседком). Но с началом первой пятилетки быстро стало ясно, что упорядоченного и просвещённого перехода к оседлой жизни под эгидой Оседкома не получится. Московское руководство добивалось, чтобы казахи обнищали, утратили свои стада, перестали быть кочевниками и превратились в неотъемлемую часть государства. Активисты начали коллективизацию кочевых округов, выставив им головокружительные требования по поставкам хлеба и мяса. В то же самое время крайком прибег к другим средствам, криминализовав ряд практик, необходимых для поддержания кочевого образа жизни, например резню животных в зимнее время или откочёвку на сезонные пастбища через границу.