[665]. Теперь, когда Советское государство продвигало ранее «угнетённые» национальности, сам факт того, что такое множество представителей «освобождённых» народов с готовностью бежит к своим заграничным сородичам, мог произвести самое неприятное впечатление[666]. Чтобы справиться с этой проблемой, партийные деятели обсуждали создание буферной зоны вдоль границы Казахстана с Синьцзяном, но этот план так и остался неосуществлённым[667]. Как и в случае волны беглецов из революционной России в 1916–1920 годах, чиновники пытались убедить переселенцев вернуться обратно в Казахстан. В рамках программы амнистии казахи и поселенцы-славяне получили позволение вернуться из Синьцзяна вместе со своим скотом до 19 февраля 1929 года[668].
Но, хотя во время расследования бегства из Семипалатинского округа граница с Китаем удостоилась особого внимания, в 1930 году, когда в Казахстане интенсифицировались попытки ускорить выполнение первого пятилетнего плана, бегство из автономной республики достигло чрезвычайных масштабов. Земли, прилегавшие к границе, опустели. Целые аулы исчезали в одночасье, а в Китай шёл стабильный поток людей из приграничных районов. В Зайсанском районе, где большинство составляли казахи, за 1930 год в Китай ушло 1238 хозяйств, или почти треть населения[669]. Согласно «неполным» партийным данным по трём пограничным районам Семипалатинского округа, в течение лишь одного 1930 года пограничники задержали 2481 хозяйство при попытке бегства с «огромным количеством скота»[670]. В Кегенском районе обеспокоенные чиновники докладывали, что 600 хозяйств переселились в приграничные горы и ждут весны, чтобы уйти в Китай[671]. По неполным данным ОГПУ, в 1930 году бежали 15.302 человека, а в 1931-м — 36.985 человек[672].
Советские чиновники обратили внимание, что эта новая волна бегства за границу затрагивает в первую очередь казахов и уйгуров[673]. Пограничные районы с казахским большинством теряли жителей с огромной скоростью — «Здесь мы имеем случаи укочевок даже колхозников, даже колхоз в целом во главе с председателем», — в то время как в соседних пограничных районах, где население было русским, «эмиграционное движение отсутствовало»[674]. Даже советское аульное руководство и члены комсомола бежали в Китай, в первую очередь казахи, а также уйгуры[675]. Изумлённые чиновники всё время обнаруживали, что немного опоздали. ОГПУ докладывало о случае, когда колхозники перед бегством за границу нацарапали прощальное послание на стене колхоза: «Пятилетку выполнили в один день. Берите с нас пример!»[676]
Рассказы о лучшей жизни, ждавшей в Синьцзяне, звучали более убедительно из-за отчаянной нехватки товаров в пограничных районах. Было практически невозможно найти такие предметы первой необходимости, как спички, керосин, соль. Очевидцы сообщали, что казахи облачались в овчинные шкуры, потому что им больше нечего было надеть[677]. В октябре 1931 года доклады ОГПУ продолжали констатировать нехватку самого необходимого. Снабжение товарами достигло абсурда: в то время как у многих приграничных жителей не было сахара и даже обуви, несколько пограничных районов получили из окружного центра крупные поставки духов[678].
Но главной проблемой оказался сильнейший дефицит чая, ключевого элемента среднеазиатской кухни. Нехватка чая, как заметили партийные чиновники, привела к росту контрабанды и увеличению оттока населения:
Купить, например, барана за деньги — дело нелёгкое, и заплатить за него нужно около 50 руб., но достаточно иметь ¼ [кирпича] чая, и вы получите любого барана. Лошади (наиболее удобное имущество при укочёвках) в большей цене, но на два кирпича чая, говорят, можно выменять хорошую лошадь. Богат и славен тот, кто больше имеет чая. И немудрено, что баи, если судить об их имуществе по количеству имеющегося у них скота, представляются бедняками. Немудрено после этого, что в одном из дунганских или таранчинских кишлаков[679], говорят, из-за чая была сорвана посевная кампания. Немудрено, что чай — главный контрабандный товар. Немудрено, что скот, лодки и прочее имущество, какое только есть у казахов, он [казах] с огромными трудностями и риском отправляет в Китай, чтобы там на это выменять чай[680].
У властей такое всепоглощающее стремление пограничных жителей (прежде всего казахов, уйгуров и дунган) к чаю вызывало беспокойство, особенно с учётом мобильности казахского «богатства» (скота). Если бай решит заняться выгодной чайной торговлей, а не разведением скота, он легко сможет замаскироваться и нанести сильнейший ущерб живущим в пограничье общинам, которые скорее обменяют на чай своё последнее животное, чем отправятся засевать поля под водительством партии. А нелегальная торговая сеть, в первую очередь нацеленная на чай, поможет баю тайно создать склад чая, быстро обменять этот чай на лошадей, собрать группу родичей и в одночасье исчезнуть за границей. Советские руководители, твёрдо намеренные остановить отток населения из республики, теперь были озабочены воображаемыми сетями баев-чаеторговцев, легко пересекающих границы.
Бегство в Синьцзян между тем нарастало, и алма-атинское руководство пыталось придумать стратегию, которая позволила бы остановить отток населения и скота. В апреле 1930 года Казахский совнарком принял постановление о высылке широкого круга лиц — угрожавших, по мнению Казсовнаркома, безопасности республики. Речь шла о высылке на 100 километров вдаль от пограничных районов. В числе этих лиц были баи и кулаки, уличённые в попытке или планировании бегства, баи и кулаки, чьё имущество уже пересекло границу, и все члены байской или кулацкой семьи, если её глава уже находился за рубежом[681]. Поскольку многие чиновники считали, что наличие родственников за границей способствует бегству, план депортировать баев, имеющих таких родственников, был логичной превентивной мерой.
Но по мере того как всеобщее бегство начало парализовать пограничные районы, а доклады о вмешательстве баев продолжали поступать, отчаявшиеся местные руководители стали прибегать ко все более креативным мерам, чтобы это бегство остановить. Районные чиновники в сотрудничестве с пограничниками и ОГПУ, опираясь на постановление 1930 года, собирали подробные досье на подозрительных лиц, где, в частности, указывали, сколько времени те провели за границей и есть ли у них родственники в Синьцзяне. По инициативе районных чиновников люди или семьи, сочтённые особенно опасными, были высланы подальше от границы[682]. Представители ОГПУ на местах изо всех сил старались научиться вычислять признаки готовящегося бегства, которые позволили бы останавливать беглецов ещё до отправления. Так, обратили внимание, что чаще всего бегство происходит весной. Рост продажи или забоя овец и другого мелкого скота в пограничном районе указывает, что какая-то группа населения, вероятно, готовится к бегству в Китай[683]. При случае местные руководители, действуя по собственной инициативе, осуществляли превентивные рейды и конфисковали всё, что могло потребоваться для бегства, — например, лошадей[684]. Хотя некоторые районные чиновники предлагали депортировать отдельные группы населения, например переселять дальше на запад тех, кто живёт у границы, алма-атинское руководство ОГПУ отвергло подобные предложения, посоветовав вместо этого вновь сосредоточиться на партийной работе[685].
Однако если алма-атинские чиновники считали, что энергичная организационная работа среди колхозников и бедноты, а также повышенное внимание к распределению собранного государством зерна помогут остановить бегство, то чиновники в пограничных районах сообщали, что люди бегут за границу именно из-за алма-атинских директив, в особенности из-за тяжелейших государственных требований по хлебозаготовкам. Один районный администратор, возмущённый тем, что республиканское руководство отказало ему во всех просьбах снизить нормы заготовок овса и скота для его района, писал: «Неужели в интересах партии усиление укочевки в Китай главным образом бедняков?»[686]
В марте 1931 года в письме к Молотову и Сталину Голощёкин и Шалва Элиава предложили осуществить ряд изменений, в том числе наладить снабжение пограничных районов повышенным количеством хлеба и товаров. Кроме того, они рекомендовали партии обратить более пристальное внимание на состав колхозов в таких районах. Особенно склонны к бегству были колхозы, состоявшие из представителей одного рода или из людей, связанных иными родственными узами, и Голощёкин и Элиава рекомендовали полностью распустить их. Они считали, что активисты должны взяться за дело и заменить их действительными колхозами, организованными из представителей самых разных родов, а баи и главы родов должны отправиться в изгнание.