– Всего доброго, Антон Владимирович.
– Так а этаж какой? – вдруг сообразил он.
– Пентхаус.
Двери начали закрываться.
Антон поискал глазами панель с кнопками этажей – и понял, что никакой панели в лифте нет: ее не то чтобы выдрали или спрятали, но конструкция словно бы ее не подразумевала.
Лифт поехал вниз.
Так, стоп, он же сказал «пентхаус»?..
Рука Антона дернулась в сторону отсутствующих кнопок.
– Эй! – крикнул в сторону дверей. – Не то нажали!
Снаружи больше не доносилось ни звука – если не считать ровного гудения подъемного механизма.
Ладно. Ну ошиблись, бывает. Сейчас до низу доедет, разберемся. Может, на другой лифт надо пересесть, как в «Смоленском пассаже».
Он задрал голову, глубоко вдохнул и выдохнул со звуком «пу-пу-пу».
Лифт всё спускался.
Антон вспомнил про телефон, вынул его из кармана джинсов и уставился на собственное отражение в черном экране. Тронул отражение. Потыкал физические кнопки. Ничего. Так быстро разрядился?! Вроде ж в офисе в ноут был воткнут. Вот они, конечно, в своем «Apple» умеют – наверняка, нарочно батарею убивают как раз к моменту анонса нового айфона!
Снова сделал «пу-пу-пу».
Вдруг понял, что провел в лифте уже столько времени, что три раза мог бы подняться в любой пентхаус.
Лифт всё спускался.
Антон молотил кулаками по металлическим стенам, пытался просунуть пальцы в щель между дверьми, кричал, угрожал неизвестно кому, безнадежно тыкал пальцами мертвый телефон. Прыгал на месте, чтобы лифт застрял, – это воспоминание пришло откуда-то из младших школьных лет. Без сил опускался на пол. Плакал. Снова вскакивал и продолжал бесноваться.
Лифт всё спускался.
В какой-то момент Антон вскочил с пола, ошалело огляделся и понял, что умудрился уснуть. Сказалось, видимо, напряжение последнего дня и истерика, во власти которой он провел несколько последних… Часов? Минут? Дней?!
Лифт всё спускался.
Вспомнилась, тоже откуда-то из детства, базовая азбука Морзе. Антон начал отстукивать кулаком по стене равномерные интервалы: три длинных, три коротких, три длинных, пауза, всё сначала. SOS. «Спасите наши души».
Лифт всё спускался.
Антону пришлось помочиться в угол: терпеть стало невозможно. Теперь в лифте кисло воняло, а ему самому хотелось пить: организм, выпустив влагу, словно спохватился и захотел срочно пополнить ее запасы.
Он вспомнил какую-то старую книгу про мореплавателей – еще, кажется, в районной библиотеке ее брал, когда в школе учился. Одна из глав в ней была посвящена выживанию в открытом океане. Еще тогда маленький Антоша подумал, что лучше сразу утопиться или прыгнуть в зубы к акуле, чем пить собственную мочу или кровь.
Лифт всё спускался.
Он думал, что сил паниковать у него больше нет, но разум вдруг забился в нем, как загнанный зверек.
Снова кричал, бил ногами в стены, поскальзываясь на луже собственной мочи. Падал. Рыдал – громко, надрывно, с воем.
Потом понял, что из этого кошмарного лифта он никогда не выйдет.
Привалился спиной к стене.
Вдруг сломал внутренний запрет – и неожиданно для себя крикнул:
– Суки ебаные!
Как по сигналу, лифт издал трель и остановился. Двери открылись.
Антон замер. Ловушка?.. Очередная безумная психологическая пытка, в череду которых вдруг превратилась его жизнь?.. Спасение?..
Не помня себя, на четвереньках выскочил из пропахшей мочой металлической коробки, в которой провел, кажется, неделю.
(На самом деле лифт спускался восемь часов и двадцать три минуты.)
Огляделся.
Сигналы, отправляемые глазами мозгу, застревали на стадии интерпретации. Антон мельком подумал, что успел сойти в кошмарном лифте с ума – и теперь видит галлюцинации.
Помещение, в котором он оказался, больше всего напоминало лобби очень дорогой частной клиники: белые стены, дорогая мебель (не «JGJ», конечно, но вполне сопоставимого уровня), пустая стойка ресепшен.
В кармане зазвонил давно, казалось, умерший телефон.
Антон трясущимися руками достал трубку, посмотрел на экран: столбики, показывавшие уровень приема сигнала, были на нуле. На месте иконки wi-fi – пустота.
Он давно уже не мог удивляться и бояться – соответствующие функции сознания отключились где-то в середине спуска.
Нажал зеленый кружок. Включил громкую связь – почему-то сама мысль о том, чтобы прижать к уху трубку с этим голосом внутри, вызывала тошноту.
– Антон Владимирович, перед приемом вам необходимо будет пройти некоторые формальности. Душ, анализ крови, ЭКГ. Соответствующие устройства полностью автоматизированы. По завершении процедур вам будет предоставлен протеиновый коктейль.
Он зажмурился и молча замотал головой. Вдруг понял, что́ сильнее всего дернуло его в этом монологе. Выдавил из себя:
– Приемом?.. Каким приемом?
– Подтвердите, что поняли, Антон Владимирович, – сказал женский голос.
Его вопрос был проигнорирован.
– Да вы ебанулись там, что ли?! – плотину его вербальной гигиены прорвало. – Суки ебаные! Это что за… Что за хуйня происходит! Зовите своего начальника, старшего, блять, кто там у вас! Твари охуевшие!
Невидимая собеседница молча дослушала захлебывающуюся матерную тираду. Когда Антон выдохся и издавал только нечленораздельные злобные звуки, телефон сказал:
– Вас уже нет, Антон Владимирович. Ваши друзья и близкие никогда вас больше не увидят. Приступайте к предписанным процедурам.
Звонок оборвался – тишина наступила резко, без гудков.
В недрах тишины что-то щелкало. Сначала едва слышно. Потом громче, словно приближаясь.
Антон, содрогнувшись, отшвырнул телефон, как заползшего в ладонь огромного паука.
С едва слышным звуком вокруг открылись пронумерованные двери.
Душ. Машина для анализа крови. Аппарат ЭКГ. Крохотная кухня. Комната с единственным шкафчиком и скамейкой.
Может, это какое-то новое реалити-шоу, как корейская «Игра в кальмара»? Это бы всё объяснило. Да, сто процентов – наверняка его снимают десятки скрытых камер, а всю затею придумал Бибигон в погоне за рейтингами и новыми подписчиками стримингового сервиса.
(Бибигон не имел к происходящему никакого отношения, но десятки камер Антона действительно снимали. Некоторые делали это в инфракрасном спектре, другие – в рентгеновском диапазоне. Несколько камер снимали в форматах картинки, неразличимых человеческим зрением.)
Ладно, пусть получат свое реалити. Заебутся потом по судам ходить, пидорасы. Он свои права знает.
Мат получался у Антона легко и естественно – как всегда в нем был, но прятался до нужного момента.
Ворвался в душ. Долго демонстративно намывал все те части тела, которые ни в коем случае нельзя показывать ни на стриминговых, ни на эфирных каналах.
Вышел, вытерся, влез в больничного вида светло-зеленую одежду без опознавательных знаков и со споротым ярлыком на воротнике – ну точно, костюмеры для реалити стараются.
Заглянул в первую из медицинских комнат.
За своим здоровьем он следил очень (по мнению Вади, Богатова и других немногочисленных приятелей – слишком) пристально – и не был чужаком в дорогущих высокотехнологичных клиниках с аббревиатурой VIP в названиях, но оборудование этого странного подвала потрясло даже Антона. Полная автоматика, стерильность, уверенное жужжание механизмов.
Померил давление, сунув руку в соответствующий рукав. Довольно хмыкнул, увидев на экранчике результат – 130 на 80. Другого ожидали, суки?! А вот вам! Спокойствие, только спокойствие!
Чуть замешкался перед другим рукавом, явно предназначенным для забора крови: игл он опасался с детства, а тут еще вся эта ситуация… Вскинулся, осмотрелся в поисках камер.
– Этого и ждете, бляди ебаные?! Думали, испугаюсь?
Вонзил руку в жерло устройства, ощутил едва заметный укол, дождался зеленого огонька. Торжествующе посмотрел неопределенно-вверх, показал средний палец свободной рукой. Давайте, гондоны, вырезайте потом из эфира, чтобы от Росгоса в очередной раз по жопе не прилетело.
Выпил протеиновую бурду из алюминиевого термоса, стоявшего в мини-кухне. Оглушительно рыгнул. Подумал: а может, два пальца в рот – и заблевать им тут все декорации?..
Из приемной, в которую он вывалился из кошмарного лифта, донесся неожиданно будничный звук – кто-то двигал по полу кресло.
Передумавший блевать Антон отшвырнул термос и вылетел из кухни.
Споткнулся, еле удержавшись на ногах.
Глухих белых стен вокруг него больше не было.
Их место занимали панорамные окна с видом на ночную Москву с невозможного ракурса.
Зданий такой высоты в городе не было, а самолеты летали все-таки выше.
Забывший, как дышать, Антон вдруг разглядел далеко-далеко внизу характерную арку «Смоленского пассажа» и освещенный пентхаус ресторана «White Rabbit». Здание казалось крошечным, как собранным из детских кубиков.
В мозгу искрило и скрежетало.
Это как вообще?.. Лифт же… Вниз… Но, вроде, говорили про пентхаус…
Да стоп, наверное, опять какие-то высокотехнологичные LED-экраны, как в недавнем микроавтобусе. Тут-то вообще ничего сложного нет, исключительно вопрос бюджета.
Ночная Москва дернулась и пошла помехами.
Снова пришедший в себя Антон сморщился: говноделы, сигнал нормально настроить не смогли.
Сквозь помехи проступила настоящая Москва.
руины
Антон кричал.
уходящие за облака зиккураты из костей
И кричал.
вопящие звёзды в картонном небе
И кричал.
жертвоприношения на стадионах
Когда пропал голос, просто хрипел, упав на колени.
Экраны погасли.
Тот, кто вызвал Антона в пентхаус, встал из кресла.
Высокий, худой.
Очень старый.
Абсолютно голый.
Протянул руку ладонью вперед – не для пожатия, а как будто требуя что-то отдать.
Антон инстинктивно и как-то сразу понял, что́ от него хотят.
Вложил свою липкую, трясущуюся ладонь в ледяную руку хозяина пентхауса.