– А что, собственно, происходит? – вскинулся Федор Феоктистович. – Я бандитизма не потерплю! Я, видите ли…
Незваный гость перегнулся через стол и слегка, в четверть силы, хлестнул старика по лицу.
Изо рта деды Феди что-то вылетело и влажно покатилось по полу.
Вставная челюсть, вспомнил парализованный ужасом Олег.
Старик охнул, дернулся. Схватился за щеку. Непонимающе поднял глаза на своего мучителя.
– Говорить мы, дедуля, будем, когда я разрешу, – объяснил бритоголовый.
Кивнул своим спутникам – те знали, что делать, без дополнительных вводных. Белесый обошел Олежу, вывернул ему руки за спину и стянул запястья полоской пластикового хомута-стяжки для проводов. Кавказец проделал то же самое с лежавшей на полу Ирой. Она попыталась было дернуться, но охнула и затихла после короткого пинка в живот.
– Ваха у нас лютый, – сказал бритоголовый деду чуть извиняющимся тоном. – Сам его боюсь иногда.
Ваха хмыкнул.
Деда Федя хотел было что-то сказать, но вспомнил прошлую попытку – и осекся. Щека, от которой он успел убрать руку, наливалась алым.
– Дело тут такое, – продолжил гость, занося вилку над нетронутой свининой в тарелке Иры; покрутил вилкой, передумал: – Да не, жирное не буду, вредно… Короче, Олежик спиздил деньги. Не свои деньги и даже не мои; много спиздил.
– Я не… – вскинулся Олежа – и тут же дернулся от короткого удара в ухо.
Серый, стоявший у него за спиной, встряхнул ладонью и оскалился – он выглядел как человек, который умел и любил бить.
– После этого Олежик сбежал. Это он, конечно, зря сделал – раз сбежал, то косяк за собой видит, а раз видит, то и спрос будет серьезный, как с понимающего.
Олежа инстинктивно дернул правой рукой: он вспомнил, что говорить без разрешения запрещено, и попытался вызваться к доске, как в школе.
Не получилось. Оковы врезались в запястья острыми пластиковыми краями. Олежа сдавленно пискнул.
– …Поэтому Олеже надо будет прямо сейчас отдать спизженное – и надеяться, что ему ничего не отрежут, – продолжил бритоголовый. – Миллион американских долларов в эфире, биткойне и солане. Адреса кошельков на «Койнбейзе», куда всё это надо перевести, Олежа наизусть знает.
Крипто-терминология получалась у ночного гостя неожиданно гладко.
– Кивни, если понял, – обратился он к Олеже.
Тот резко закивал, потом дернул подбородком, замер и медленно мотнул головой.
– Так и знал, – сказал бритоголовый. – Ну давай, лепи свои отмазки. Говорить можно.
Было очевидно, что вся мизансцена, во-первых, разворачивается по давно готовому сценарию, а во-вторых, неоднократно обкатана на таких же олежах.
Обвиняемый стал сбивчиво рассказывать, что случилось недоразумение (неправда), что он хотел сделать как лучше (правда – но как лучше себе), что навалились технические сложности (неправда) и что винить во всём происходящем следует не его, Олега, а волатильность криптовалютного рынка (полуправда).
Гость кивнул, ничего не сказал и потер пальцы правой руки универсальным жестом, означающим «деньги где?».
На самом деле Олег, получивший заказ на обнал крипты, действительно решил немного откусить от трехмиллионного транша. Вместо того, чтобы сразу пульнуть полученные биткойны по отмывочным схемам, он решил сыграть на падающем рынке и перекрыться в так называемых «шиткойнах». В случае успеха манипуляция принесла бы ему тысяч сто-двести долларов – это два года безбедной или год очень жирной жизни, не подразумевающей необходимости общаться с мутными клиентами в мессенджере «Signal» и всё время трястись от страха, что под ником собеседника скрывается товарищ майор. (На самом деле товарищ майор в своих многочисленных проявлениях и был заказчиком большей части его операций с криптой.) Но «шиткойны» рухнули еще быстрее магистральных криптовалют, Олег запаниковал, обкэшил остатки клиентских денег и решил срулить с Ирой на Бали, пока о нем не забудут. Месяца на три точно. А надо будет – так и на полгода-год!
Телевизор затрещал помехами, сквозь которые неожиданно громко прорвались слова песни Николая Цискаридзе и Ани Лорак «Голубой огонек».
Бритоголовый поморщился:
– Серый, выруби говно это пидорское.
Пока белесый исполнял поручение, бритоголовый посмотрел на корчившуюся на полу Ирину и задумчиво сказал в воздух:
– А вот телка у Олежи – дура: запостила картиночку в инстаграм с геотегом… Мы бы, конечно, Олежу по-любому бы выцепили, но так даже уважаемых людей от новогоднего стола отвлекать не пришлось. Поэтому пока Олежа думает, откуда он возьмет денежки, телка расплатится за свою дурость. Ты, Олеж, не переживай. Ваха лучше тебя накажет. У-у-у, она у тебя на всю жизнь запомнит.
Олег дернулся. Снова получил короткий удар в висок. Рухнул на табуретку, звякнув посудой на столе.
Ваха по-звериному рыкнул, легко поднял Ирину, перебросил ее через плечо и вопросительно огляделся.
Деда Федя стукнул по столу кулачком:
– Я не позволю с трудящимся человеком!.. В его доме!.. Да вы знаете, кто я!.. – Последнее прозвучало особенно жалко – голос подвел, сорвался.
Серый не дожидался приказа. Легко поддернул старика за шиворот, дал леща открытой ладонью, не глядя швырнул. Федор Феоктистович покатился, упал у кухонной плиты кучей старого тряпья.
Бритоголовый, не обративший на избиение внимания, встретился с Вахой взглядом.
– Че ты, при всех не можешь? Вот ты, Ваха, принцесса! Иди вон, не знаю, там спальня у них. Или там рядом что? Погреб?
– В погреб не пойду, – хмыкнул Ваха.
– Ну и правильно, – легко согласился бритоголовый. – На дедушкином одеяле оно помягче будет. Всё, давай. Закончишь – Серому маякни, пусть ему на Новый год тоже подгончик будет.
– Там… – начал было Олежа – и осекся: ночные гости уже вбили в него послушание.
Он хотел сказать, что за дверью спит больная бабушка, но понял, что это ничего не изменит.
Ваха с повисшей на плече бесчувственной Ириной толкнул ногой дверь спальни, скрылся в комнате и закрыл за собой дверь.
– Видишь, стесняется, – по-подростковому хихикнул бритоголовый. – Ну ничего, для Серого сюда твою курицу вытащим, посмотришь на представление.
Из-за двери спальни раздался сдавленный крик.
Белесый сжал плечо Олежи железной хваткой – на случай, если тот вздумает рыпнуться, – но это оказалось лишним. Айтишник сморщился, собрал лицо в кулачок, зажмурился и замычал, мотая головой. По его щеке прокатилась слеза.
Крик резко оборвался. Из-за двери донесся короткий чавкающий звук.
Бритоголовый хмыкнул.
– Че-то плохо, слышишь, Ваха сегодня справляется. Они у него обычно часами визжат, как крысы.
Олежа едва слышно завыл.
Куча тряпья, еще недавно бывшая ударником социалистического труда Федором Феоктистовичем, пошевелилась. Старик подполз на четвереньках к плите и вцепился в нее, пытаясь встать.
Внимания на него никто не обратил.
– С баблом-то че, Олежа? Я знаю, что у тебя как у тебя нет. Но ты же парень сообразительный, там по своим компьютерам пошурши, по интернетам. У нас тут был такой пассажир недавно, тоже компьютерщик… Или рекламщик, не помню. Но такой же додик, как ты. Так он по итогу справился, вывернулся. Ты, короче, покрути по своим темам. Спизди еще у кого-нибудь, в конце концов. Там, может, проще порешать будет. Со мной-то не порешаешь…
На этих словах бритоголовый вздохнул, как будто сам огорчился от такой перспективы.
– Дайте мне до утра, – подкинулся Олежа. – И еще куда-то поехать надо, ну, в город… Я найду, возмещу всё, еще и вам за беспокойство…
– Да ты что? – вскинул брови собеседник. – За беспокойство? До утра? А если не найдешь, что мне тогда делать? Голову тебе нахуй ножовкой отпилить? Так это я и сейчас могу, только время друг другу сэкономим.
Олежа заткнулся. Он, разумеется, блефовал: занять таких денег было не у кого, у всех его обнальных клиентов суммарно на кошельках лежало хорошо если тысяч сто пятьдесят долларов, а украсть еще у кого-то… Олежа прекрасно знал, что хакер из него – как из говна пуля. Все, кто мог за несколько часов выломать из интернета миллион долларов в крипте, либо носили погоны, либо плотно и надолго сидели. Поэтому всё, чего он хотел, – это хоть как-то отсрочить, отодвинуть момент, когда ночные гости примутся за него по-настоящему.
– Нет? Играл, но не угадал ни одной буквы? – участливо спросил бритоголовый. – Ну ладно, давай тогда резать тебя потихоньку начнем.
– Не надо, – жалко вякнул Олежа.
– Как не надо? – удивился мучитель. – Очень даже надо. Вот поставь себя на мое место: деньги у тебя спиздили и возвращать не хотят…
Договорить он не успел.
Из-за закрытой двери спальни, куда Ваха унес бесчувственную Иру, полилась песня.
– Ойся ты ойся, ты меня не бойся, я тебя не трону, ты не беспокойся! – тянул глубокий женский голос.
Федор Феоктистович наконец выпрямился. Аккуратно, в четверть оборота, оглянулся: дела до старика по-прежнему никому не было.
Дотянулся до двери кухонного шкафчика.
Вынул оттуда деревянную лакированную коробочку.
Замер на мгновение.
Нежно погладил темный лак длинными птичьими пальцами.
Снова обернулся, поймал на себе Олежин взгляд; глаза у внука были стеклянные, нечеловеческие.
Деда Федя подмигнул, скривился (лицо еще болело после оплеухи) и поднес указательный палец к губам.
Открыл коробочку.
– Ваха там патефон, что ли, включил? – бритоголовый недовольно дернул чуть отвисшей нижней губой. – Пиздец, блять, как дети малые – на пять минут без присмотра нельзя оставить. Але, Ваха! Кончай бесоебить! Сюда иди, заебал.
Олежа вдруг понял, что старая казачья песня звучит на фоне ритмичных влажных звуков. Почему-то слишком громких для того, чтобы быть… Его резко, плотно вырвало белесыми комками холодца.
Серый брезгливо отдернулся.
Бритоголовый раздраженно рыкнул, встал из-за стола и сделал шаг в направлении спальни.