— Не без кроликов, — невозмутимо поясняет Никитин. Елене Тимофеевне понятнее не становится, зато я покрываюсь своими знаменитыми красными пятнами. Очень гармонируют с красным платьем, наверное. — Вы позволите вас покинуть?
Никитин тянет меня за собой, но Елена Тимофеевна опять вцепляется в меня и так же громко шепчет:
— Не упусти, мужик — бомба, — демонстрирует она свои познания на молодежном.
Ржущий Сергей оттаскивает меня в тихий угол.
— Давно не был на свадьбах, забыл уже, что это за сборище. Там еще на крыльце двое из паноптикума. Уже желтые от курева.
— Что ты здесь делаешь? — цежу я сквозь зубы.
Я и так злюсь, а он вместо того, чтобы сразу в ноги упасть, шутки шутит, словно ине было той грандиозной ссоры.
— У тебя приглашение на две персоны. Я твой «плюс один», — спокойно отвечает этот мерзавец.
— И откуда дровишки?
— Свои источники информации не раскрываю.
— Коршунов, — делаю вывод я. Никитин отрицательно качает головой. — Значит, Коршунова.
Ну, Катька!
— И что? Пришел благотворительность оказывать?
— Мне уйти? — усмехается Никитин. — На глазах у всех, особенно той коровы, что с тебя глаз не сводит, это будет пикантно. Как ты относишься к сплетням?
Кошусь на ту корову, Жанка и вправду смотрит во все глаза.
— Шантажист!
— Предусмотрительный человек, — поправляет меня Сергей, напоминая, что он адвокат. У этих всегда найдется приличное объяснение неприличным вещам.
— Так зачем ты приперся?
— Даш, давай еще раз попробуем.
Офигеть! Как это у мужиков выходит? Они просто делают вид, будто ничего не случилось! Даже не извинился!
— Попробуем что? Говорить правду? Поужинать? Сходить на свидание? Потрахаться? Что ты предлагаешь начать заново? — киплю я.
— Все.
Слов нет. Отворачиваюсь от него и с преувеличенным вниманием разглядываю потрясающую по своей невыразительности стену.
— Даш, я просто испугался, — тихо говорит Никитин.
— Трус! — обвиняю я. — Чего ты испугался? Что я все яйца в доме сожру?
— Я проснулся, а на кухне ты: почти голенькая, молодая, красивая, суетишься в одном полотенчике, вкусно пахнет. И я перетрухнул, когда понял, что хочу тебя не просто драть, а драть долго и желательно на единоличной основе. Долго и часто. Наверное, всегда. Труханул, разозлился на себя за это и наговорил тебе кучу дерьма. Прости.
Чего-то романтика какая-то стремная, но хотя бы понятно, какая коза его укусила. Дура, Дашка! Я даю себе мысленную затрещину, он сейчас тебе наговорит, а ты растаешь. Нельзя так быстро сдаваться!
— Я приезжал в «Амандину», сидел в машине и смотрел на тебя в окне. Ты сидела за барной стойкой, горячая и недоступная.
— И чего не подошел? — злюсь я, вспоминая в каком отчаянии я просиживала те дни за баром.
— Почти решился, но к тебе подошел какой-то типан. И я представил, что ты с ним сейчас уйдешь, а я останусь представлять, что он с тобой делает всю ночь.
— Что? С какого хрена я пойду с неизвестным типом чем-то там заниматься всю ночь? Ты идиот?
— Есть немного, — смеется Никитин, но глаза у него серьезные. — Даш, а, Даш. Не бей лежачего.
— Тебя мало побить, тебя отпиннать надо! Ты мне тут опять лапшу на уши вешаешь. В «Амандину» он приезжал! Как приехал, так и уехал к своей песцовке, сто пудов! Как тебе банька? Или вы сауну выбрали?
— Дашка, малыш, ты ревнуешь? — веселится Сергей.
— Хочу и ревную! — огрызаюсь я.
— Я Поле передам, что она песцовка, — смеется он почти в голос, а я вся ощетиниваюсь. Поля. Нежно-то как. Гад. — Я вас с дочерью обязательно познакомлю.
Д-дочерью?
— У тебя не может быть такой взрослой дочери! Сколько этой Поле?
— Двадцать. Скоро будет двадцать один. Почему это не может, я сексом рано начал заниматься. В восемнадцать женился, в девятнадцать стал отцом.
Капец! Это она ж почти моя ровесница. Не совсем, конечно, но… Капец-капец!!!
Он нас познакомит. И это тебе не пятилетний ребенок, она точно будет знать, чем мы с Никитиным занимаемся!
Стоп! Мы еще ничем не занимаемся. И я еще не решила!
— Даш, мне нужно тебе кое-что показать, — таинственно сообщает Сергей. — Надо только тут недалеко отойти.
— Скоро за стол позовут, — вздыхаю я.
— Ничего, все не съедят, пошли, — тянет он меня куда-то за собой, и я не желая расставаться с теплом его руки невольно следую за ним.
По дороге он пристраивает мой букет на стол с подарками и, ускорившись, заводит меня невзрачную дверку.
Оказавшись в подсобке, я недоумеваю.
— И что тут интересного? Что собрался мне здесь показывать?
— Я очень хочу тебе показать, как я соскучился.
Глава восемнадцатая
— Ты что делаешь? — расширившимися глазами смотрю на то, как Никитин подпирает дверь шваброй и начинает расстегивать ремень на брюках.
Усмешка на лице Сергея подсказывает, что я мыслю в правильном направлении.
— Ты же не посмеешь? — говорю я в ужасе, и еще с большим ужасом понимаю, что у меня выделяется смазка.
— Еще как посмею, — серьезно отвечает Никитин, вытаскивая из-за пояса и расстегивая рубашку, и спуская собачку на молнии. — Хотя бы потому, что этого хочешь ты. Я по твоему лицу вижу, что ты готова. Давай не будем друг другу врать. В любом случае, твои соски тебя выдают.
О, да! Эти предатели — самый честный и самый палевный индикатор. Хоть бронелифчик носи!
— И не надо заливать, что это от холода. У меня в квартире было тепло, в этой подсобке жарко. Я очень сказал, малыш. Поэтому если не хочешь выти отсюда заляпанной спермой, задирай платьице.
— Ты думаешь, что просто появиться достаточно, чтобы меня получить? — свирепею я, стараясь не смотреть на головку члена, которая выглядывает поверх резинки боксеров Сергея.
— Ты в чулках? — игнорирует мое возмущение Никитин.
Молчу, сложив руки на груди и заодно прикрыв свидетельство своего желания.
— Даш, у тебя сейчас есть только одна опция: ты можешь выбрать, как ты хочешь кончить. Только скажи, как, — голос его становится хриплым. Взгляд блуждает по моему телу, будто он видит то, что под одеждой.
Я молчу и не двигаюсь с места, за дверью слышно какое-то оживление.
— Сейчас как никогда кстати, твоя беззвучность. Да, Даш? Ну раз ты молчишь, то я буду действовать по обстоятельствам.
И этот похотливый наглец, этот мужлан, в один шаг оказывает рядом со мной и, не дав даже шанса на маневр, целует. Господи, я тоже скучала! Эта мысль проносится у меня в голове и тут же растворяется.
Сейчас мой мозг запасся попкорном и с любопытством наблюдает, как один за другим падают все бастионы.
На мне снова платье с глубоким декольте, и Никитин практически сразу запускает туда руку. Находит грудь и принимается ее тискать, сжимать ноющие соски. Мерзавец действует наверняка! Он делает именно то, что хочет мое тело. Умело заводя меня и подталкивая в нужном направлении, опытный любовник, который знает, как меня обезоружить, он явно нацелен на то, чтобы добраться до самого ценного.
Его ласки такие жаркие, а поцелуи такие ненасытные, что я от возбуждения начинаю постанывать ему в рот.
— Моя девочка разогрелась, — одобрительный шепот сопровождается шелестом платья, подол которого задирает уверенная рука. Пройдясь плавным движением по бедру, Сережа определяет: — Чулочки это хорошо.
И оставляя в покое недовольную этим грудь он переключается на промежность.
— Дашка, ты просто чума, — бормочет Сережа, проникая мне в трусики и без всяких околичностей вставляет в меня сразу три пальца, которые проскальзывают беспрепятственно, настолько я завелась.
Впиваясь в меня поцелуем, Никитин жестко трахая меня рукой подводит почти к самой вершине и в последний момент убирает пальцы, освобождает до конца свой член и, подхватив меня, опускает на него.
История про молчаливый оргазм становится мифом. Мир взрывается перед глазами разноцветными точками и мой крик, наверно, слышен не только в фойе, но и в обоих праздничных залах.
— Вот так, малыш. Поехали.
Сережа прижимает меня к стене, накрывает мои губы своими, ловя мои жалобные стоны, и начинает вколачиваться в меня. Пытаясь заставить себя молчать, я практически кусаю его губы и даже чувствую что-то соленое. Наверное, я все-таки прокусываю ему губу до крови.
Накрывающие меня одна за другой волны все интенсивнее, а Никитин не останавливается.
— Я скучал по твоей писеньке. Я скучал по тебе, Даш. Малыш, давай попробуем еще раз?
О чем он сейчас? Я практически уплываю на этих сладких изматывающих волнах. Никитин двигает бедрами из стороны в сторону и по кругу, отчего член внутри меня, и так туго обхваченный моими мышцами, находит себе дорогу еще на пару миллиметров вглубь. И эти миллиметры какие-то решающие, потому что, как только он задевает найденное местечко, уже я сама рассыпаюсь на миллиарды частиц.
— Согласна?
— Что? — лепечу я.
— Согласна попробовать еще раз? — с этими словами Сережа просовывает между нами руку и надавливает на клитор.
— Да! — в голос кричу я.
— Умница, малыш. Умница.
Абсолютно безвольную меня он снимает с члена и прислоняет к стене. Не в силах удержаться на подрагивающих ногах я съезжаю на корточки.
— Отличный выбор, Даш, — глаза Никитина блестят. Он подносит головку к моим губам и водит по ним гладкой плотью. — За свою грубость я попросил прощения. А вот ты — нет. Я ведь не обманывал тебя, малыш. Я мечтал о том, как будешь извиняться. На коленях. Представлял себя внутри бархатистого ротика со смелым язычком. Проси прощения, Даша.
Я прошу. Со всем усердием я ласкаю головку, тычась напряженным кончиком языка в ее сердцевинку, обводя им вокруг и щекоча уздечку. Я вбираю в себя ствол настолько, насколько могу, и причмокивая скольжу губами, чувствуя каждую венку. Ласкаю яички и снова продолжаю отсасывать так старательно, что Сережа не выдерживает и портит мне прическу. Направляя член мне за щеку, уже он стонет не скрываясь.