Я взял палочку в правую руку, повернулся к молодым людям и участливо спросил:
— Что-нибудь произошло?
Травмированный на одной ноге, словно играя в классы, запрыгал к двери. Его товарищ последовал за ним, подозрительно поглядывая на палочку и на ее владельца.
ОПЛОДОТВОРИТЕЛЬ
Мы выпивали, поглядывая одним глазом на экран телевизора. Передавали первенство мира по фигурному катанию. Выступление Габи Заиферт привлекло наше внимание.
— Вполне возможно, что она моя дочь, — сказал Виктор и хлопнул очередную рюмку водки.
Мы почти не отреагировали на его хвастовство. Если верить рассказам Виктора, во время службы в оккупационных войсках он оплодотворил чуть ли не половину немецких женщин.
Вскоре ко мне приехал институтский друг. Я вспомнил фразу Виктора, и у меня возникла идея.
Леонид в совершенстве владел немецким языком. Я подключил телефон к магнитофону, позвонил Виктору и тут же передал трубку Леониду.
— Здравствуйте, — сказал он, — вас беспокоит доцент университета имени Гумбольта. Я приехал в Киев в институт нейрохирургии. К вам у меня деликатное поручение. Дело в том, что в Берлине у меня есть очень талантливый студент. Он выяснил, что вы — его отец (смущенное покашливание на том конце провода). Нет, нет, у него никаких претензий. Он вполне современный человек. Просто он увлекается генетикой, и ему интересно знать, какой запас генетической информации он получил от своего отца. Не могли бы мы с вами встретиться?
На следующий день я пришел к Виктору на работу с магнитофонной записью, которая объяснила сотрудникам, почему он выглядел изрядно выпившим, хотя был трезв, как стеклышко.
СПРАВЕДЛИВОСТЬ
К весне 1933 года, когда голод стал уже невыносимым, мама решила расстаться с последней ценностью, оставшейся после смерти отца. За обручальное кольцо она принесла из Торгсина муку, масло и сахар.
Можно было одуреть от запаха готовившихся в духовке сдобных булочек.
Вечером мама ушла в больницу на ночное дежурство.
Неполных восьми лет, но единоличный хозяин в доме, я пригласил своих многочисленных друзей, бойцов нашей уличной дружины, таких же изголодавшихся, как я. Не знаю, где, в какую эпоху был пир, подобный этому.
Утром, когда мама вернулась домой после бессонного дежурства, в доме не было ни единой булочки. Мама била меня смертным боем. Я кричал от боли и плакал от обиды. Гены добра и справедливости предопределили мое поведение. Поэтому я не мог понять, за что мне доставались эти тяжкие побои.
Но сегодня, много-много лет спустя, верховный суд моей совести маму тоже признал невиновной.
АВТОР МЕТОДА
Мне было тогда лет девять. Мама перед уходом в больницу на суточное дежурство велела мне пойти к доктору Осинковскому. Она договорилась, что он удалит у меня гланды. Эту операцию делали амбулаторно. А после операции полагалось есть мороженое. Мама оставила мне деньги. По пути к доктору Осинковскому я подумал: какое удовольствие от мороженого после операции?
День был жарким. Очередь за мороженым немалая. Я стал и вскоре получил свой стакан — двести граммов. И тут же занял очередь, наслаждаясь чудесным пломбиром. Так я повторял до тех пор, пока еще были деньги. Мама ведь мне ничего не сказала по поводу сдачи. Съел я кило семьсот граммов. Удовольствие — до небес! Не омрачать же его операцией. Я пошел домой.
На следующий день, возвратясь из больницы, мама застала меня в полубессознательном состоянии с высокой температурой. Она решила, что это результат тонзилэктомии, и не стала меня ни о чем расспрашивать. А мне не пришлось ничего объяснять.
Через несколько дней, встретив доктора Осинковского, мама сердечно поблагодарила его за операцию. Старый отоларинголог очень удивился, сказал, что не делал никакой операции и вообще видел меня в последний раз недели три тому назад, когда я воровал в его саду не созревшие сливы.
Мама примчалась домой, схватила меня за руку и поволокла к доктору Осинковскому. Он осмотрел мое горло и с удивлением заявил, что никаких гланд у меня нет и, следовательно, операция мне не показана.
Метод вымораживания гланд сейчас применяют в оториноларингологии. Но почему-то никто не ссылается на меня. Вероятно, потому, что только сейчас я догадался опубликовать свое открытие.
РАССКА3 ЭКС ЧЕМПИОНА
— Вот. Даже вы считаете меня сексотом.
Я помолчал, подбирая наиболее деликатные выражения.
— Не считаю. Но согласитесь, что для подозрения есть основания. Уже давно вы не показываете хороших результатов, а вас, еврея, постоянно включают в сборную команду Союза.
Он грустно улыбнулся.
— Да. И меня будут включать в сборную, пока нынешний главный тренер не уйдет в отставку. Так он мне пообещал. Помните, во время Олимпийских игр в Риме была у нас выдающаяся бегунья. На предварительных она показала блестящий результат.
Вечером, накануне соревнования, старший тренер зашел к ней в комнату и спросил, обещает ли она ему завтра получить золотую медаль. Она ответила, что медаль будет в том случае, если сейчас ее кто-нибудь трахнет.
Старший тренер зашел к нам и попросил кого-нибудь из ребят трахнуть ее. Тут начался такой смех — вы же помните ее? Она была уродлива, как смертный грех.
Старший тренер просил, говорил, что никогда в жизни не забудет этой услуги. Ну, я и пошел.
На следующий день она завоевала золотую медаль, да еще установила мировой рекорд. В благодарность за это старший тренер включает меня в сборную Союза.
А вы говорите — сексот.
ПРОЗВИЩЕ
Удивительно, как прилипают прозвища. Двухметроворостого баскетболиста еще в школе прозвали Лилипутиком. И пристало. Но это к слову.
Накануне мы были на даче у нашего друга. Уже не первой молодости, он имел неосторожность жениться на двадцатилетней поэтессе. Было очень смешно, когда она выспренно рассуждала о Монтене, а еще смешнее, когда прочла свои стихи.
Сейчас мы выпивали в своей компании. Поэтесса читала стихи. Напротив нее сидел Александр, человек исключительной порядочности и деликатности. Видно было, как он страдает от этих стихов. Наконец он не выдержал и спросил:
— Чьи это стихи?
Она назвала автора.
— Говно, — сказал Александр.
Поэтесса приподняла полные округлые плечи и начала читать свои стихи.
В душе я улыбнулся, предвкушая реакцию Александра. Он действительно отреагировал:
— И это тот же автор?
Поэтесса взвилась всей своей солидной массой:
— Вы грубый человек!
С тех пор это его прозвище.
ОТКРЫТИЕ
Из Петропавловской крепости с сыном мы направились в Исаакиевский собор. По дороге к нам пристроился симпатичный юноша из Дагестана. Горский еврей.
Звонкая тишина собора нарушалась шарканьем ног многочисленных групп туристов и приглушенными голосами гидов.
Сын и я подошли к группе, слушавшей объяснение по поводу маятника Фуко. Юноша с открытым ртом замер перед картиной, под которой на медной пластинке было написано „Обрезание Христа“.
И вдруг туристы вместе с собором вздрогнули от изумленного крика юноши:
— Пасматрите! Пасматрите! Ваш Христос абрэзанный!
БДИТЕЛЬНОСТЬ
Перевалило за полночь. Дежурный редактор, так называемый выпускающий, перед тем, как сдать газету в типографию, пошел за подписью к цензору, к своему старому фронтовому другу.
Цензор просканировал газету зорким взглядом и, ткнув пальцем в фотографию на второй странице, сказал:
— Убери.
— Почему? — Недоуменно спросил выпускающий.
— Вокзал.
Днем участок кросса прошел по бульвару Шевченко. Фотограф запечатлел бегунов. Только обладая фантастическим воображением можно было предположить, что несколько бледно-серых точек клише на заднем плане — это и есть вокзал.
— Ты что, охерел? — Возмутился дежурный редактор.
— Проще убрать, чем спорить со мной.
— У меня нечем заменить.
— Это твоя забота.
— Да здесь же ни хрена не видно! А даже если было бы видно?
— Убери.
— Да ты… да если ты сейчас выйдешь за угол и поссышь, завтра в Пентагоне твой хер, снятый cпутником, будут демонстрировать крупным планом.
— Я знаю. А фотографию ты уберешь.
И убрал.
В СУМЕРКИ
Улица нехотя расставалась с августовским днем. Утих сумасшедший дом расположенного рядом Привоза. С моря еще не пришла прохлада.
На тротуаре, у подворотни типичного одесского двора, на низенькой скамейке уселась многопудовая дама. Между широко разведенными неправдоподобно мощными бедрами приютилось ведро с грушами. К массивной нижней губе (у дамы все было массивным) лениво прилепился окурок.
На улице появился высокий согбенный юноша. Указательным пальцем он поправлял сползавшие очки. Казалось, можно было услышать, как при каждом шаге стучат его кости, не прикрытые мышцами.
Дама окинула юношу оценивающим взглядом. Она почти не раскрыла рта, но улица огласилась рыком из трубы теплохода:
— Борэц, купыте хрушу.
ЖЕРТВА ПРОПАГАНДЫ
После Шестидневной войны в Советском Союзе циркулировал анекдот:
— Рабинович, почему вы не гладите брюки?
— Понимаете, включаешь телевизор — Израиль, включаешь радио — Израиль, так я уже боюсь включать утюг.
Пришел ко мне на прием пациент. На амбулаторной истории болезни значилось: Израиль Давидович Юровский. До него на приеме у меня была пациентка. Сейчас, что-то вспомнив, она вернулась в кабинет. Взгляд ее упал на амбулаторную карточку.
— Боже мой, и тут Израиль.
Она безнадежно махнула рукой и вышла, так и не спросив ни о чем.
ПРОЗРЕНИЕ
Двенадцатилетнего Эмилио в 1938 году привезли на пароходе в Одессу из Валенсии. Его воспитали идейным пионером и еще более идейным комсомольцем. Даже самый близкий друг Рауль не мог убедить его в том, что их родители погибли напрасно, что нечего им было лезть в драку за создание в Испании такого же дерьма, как здесь, в Советском Союзе.