В полной темноте Делонэ и слуга прошли садом, гудевшим под порывами ветра. Надвигалась гроза. Небо то и дело озарялось мертвенным светом далеких молний. Через калитку вышли на пустырь, где ждала наемная карета с потушенными фонарями. Делонэ бросился в нее. Жиро поставил ему в ноги сундук, захлопнул дверцу.
Откупщик ощупал в карманах кафтана пистолеты. Стиснул в бессильной ярости зубы, закрыл глаза. «О, я вернусь! Вернусь…»
Часом или двумя позже в саду у дома Делонэ замелькали дымные, багровые языки смоляных факелов. Отряд гвардейцев и вооруженных санкюлотов окружил дом. Удары прикладов тяжелых ружей обрушились на дубовые двери.
Патриоты, издавна ненавидевшие откупщика, нетерпеливо ждали, стоя на мраморных ступенях подъезда, когда же наконец полумертвый от страха Жиро справится с замками и засовами, замыкавшими вход в особняк…
Путешествие Делонэ не было продолжительным и удачным.
В сумраке ночи карета мчалась по размытой грозовым ливнем дороге. Делонэ благодарил бога, в которого не верил, пославшего сильную грозу, облегчившую ему возможность незамеченным выбраться из Парижа.
Город остался далеко позади, как вдруг лопнула рессора. Карета на всем ходу завалилась набок. Зазвенели разбитые стекла. Откупщик отделался испугом и ушибом ноги. Он стоял под дождем, кутаясь в плащ, и смотрел на кучера, возившегося у кареты.
— Что делать, сударь? — проговорил тот, безуспешно пытаясь раскурить под дождем трубку. — Проклятая дорога — сплошные ухабы!.. Здесь, за поворотом, — харчевня. И кузнец в ней найдется. Если ваша милость не поскупится, мы сможем выехать на рассвете. Пройдите в харчевню, а я останусь у лошадей.
Делонэ взвалил на плечо сундук и, хромая, поплелся по дороге.
Вскоре блеснул огонек — одинокий, чуть приметный в темноте, наполненной однообразным ропотом дождя, журчанием невидимых ручьев. Делонэ остановился, опустил свою нелегкую ношу прямо в дорожную грязь. Стоял, смотрел — не на огонек, мерцавший перед ним, а в ту сторону, где за черной завесой ночи и дождя был Париж.
«…На первой же сухой осине повесь разбойника…» Эта фраза из книги Тибо неожиданно пришла ему сейчас на ум. И страх охватил его, леденящий душу страх, от которого он готов был завыть на темной пустынной дороге. Подхватив сундук, спотыкаясь на каждом шагу, он кинулся к харчевне, словно кто-то гнался за ним.
Через несколько минут беглец сидел у очага, в котором жарко пылал сухой хворост. Плащ откупщика дымился у огня. Содрогаясь от озноба, он нетерпеливо смотрел, как сонная хозяйка подогревала дешевое вино, жарила сало, — все, что он мог получить в это голодное время. Хозяин с сыном пошли к карете.
Вино согрело Делонэ. Жизнь стала казаться ему не такой безнадежно мрачной и страшной, как недавно на дороге, под дождем, у разбитой кареты. Он укорял себя за минуты душевной слабости. День, два — и он ступит на гостеприимную землю Англии. И все, что составляло смысл его жизни, что казалось ему там, на дороге, безвозвратно утраченным, снова будет в его цепких, жадных руках. Сила денег безгранична!
Пододвинув скамью ближе к огню, он вытянулся на ней, задремал.
Дождь то вроде бы затихал, то сильнее бил в маленькое оконце.
Вдруг Делонэ вскочил, прислушался… Стук копыт, голоса, звон оружия. Огни факелов мелькнули за окном. И в ту же минуту комната наполнилась промокшими до нитки, забрызганными грязью людьми, вооруженными пиками и ружьями.
Делонэ отступил в темный угол. Под плащом он держал пистолеты.
Молоденький командир отряда, опоясанный трехцветным шарфом, — в нем Делонэ узнал цирюльника с соседней улицы, известного смутьяна и озорника, — обнажил шпагу, шагнул вперед.
— Именем республики, ты арестован, Делонэ! — крикнул он радостно и звонко.
Странно, но в эту минуту откупщик не испытывал страха. Спокойно, даже чуть презрительно смотрел он на суровые лица гвардейцев, на дула ружей и наконечники пик, направленные ему в грудь.
Значит ли это, что он проиграл игру? Ну нет, он еще посмотрит, бессильна ли власть всемогущих денег над грубыми душами этих голодных санкюлотов!
Распахнув плащ, он бросил на стол один пистолет, потом другой…
Дождь усилился. Отряд и арестованный дожидались утра, чтобы вернуться в Париж.
Делонэ неподвижно сидел за столом, скрестив руки на груди. Он терпеливо ждал удобной минуты, чтобы шепнуть командиру отряда два слова. Можно даже ничего не говорить — просто потрясти над ухом этого нахального молокососа мешочком со звонкими монетами…
Командир дремал на стуле у очага. Гвардейцы расположились на скамьях.
Один из них, известный в отряде под кличкой Мушкет, сказал, обращаясь к командиру:
— Я видел в сундуке арестованного книги. Разреши посмотреть их.
Тот, не открывая глаз, кивнул головой.
Член якобинского клуба Мушкет, до того как взяться за оружие, чтобы защищать революцию, был наборщиком в типографии. Книгу он любил и уважал. Открыв сундук Делонэ, он достал и принес к огню стопку книг. Лица гвардейцев, освещенные красными отблесками очага, склонились над ними.
— Не по-нашему написано, — разочарованно сказал один.
— Это латынь, поповский язык! — объяснил Мушкет.
Несколько книг полетело в сторону. Шумный успех имели книги с прекрасными, но очень уж непристойными гравюрами.
— Вот доказательство развращенности подлых аристократов! — назидательно проговорил один из гвардейцев, что нисколько не помешало ему разглядывать вместе со всеми эти гравюры, подталкивая соседа локтем и гогоча.
Мушкет сидел в стороне, углубившись в книгу в скромном переплете из телячьей кожи. Ее название «Рассуждение о свободе человека» привлекло его внимание.
— Слушайте! — неожиданно выкрикнул он и поднял руку. — Слушайте!..
Все, как по команде, повернулись к нему. Командир вздрогнул, схватился за шпагу. Нет, все спокойно. В очаге потрескивает хворост, дождь шумит за окном.
— «Брат мой, — прочитал Мушкет вслух, — мозолистые руки твои привыкли крепко и уверенно держать мотыгу, кирку, топор. Но разве не под силу тебе поднять ружье? Смотри, как ловко легло оно в твои большие ладони, как быстро согрелся их теплом его холодный металл. И если уж ты взял оружие в руки, не выпускай его, хотя бы оно докрасна раскалилось в бою. Не выпускай его до тех пор, пока последний враг свободы не падет от руки твоей! И не знай пощады врагу!..»
А потом Мушкет стал читать книгу Тибо с первых ее страниц. И все, сгрудившись вокруг него, слушали страстные, гневные слова о рабстве и нищете народа, о его ненависти к поработителям, о борьбе с ними, о прекрасной, как солнце, свободе.
Слушали гвардейцы, слушали хозяева харчевни, кучер. И перед каждым проходила его жизнь — с ее бедами, горем. И каждый невольно спрашивал себя: «Откуда он, этот сочинитель, знает мою жизнь — мое горе, мою тоску, мои мечты и надежды?» И каждый говорил себе: «Он, этот сочинитель, учит, как бороться за другую, лучшую жизнь. И я верю ему — он знает, что мне нужно. Он мне друг!..»
Слушал и Делонэ… Молодой командир взглянул на него. Откупщик был бледен, как мертвец. Он слышал в словах книги свой приговор. Он читал свой приговор на строгих лицах притихших людей. И понял, что проиграл игру: нет на свете ничего сильнее правды, которая оторвала людей от повседневных дел, домашних очагов и позвала их на борьбу. Понял, что звон всего золота в мире не заглушит голос правды.
И снова леденящий страх охватил Делонэ и уже не отпускал до той минуты, когда нож гильотины обрезал нить его черной жизни.
3
Наконец-то книга Франсуа Тибо нашла своих читателей!
С той самой грозовой августовской ночи, когда в придорожной харчевне был арестован откупщик Делонэ, голос ее не замолкал. Мушкет не расставался с книгой. Она была с ним в походах революционной армии. На отдыхе он читал ее боевым товарищам. Читал крестьянам в Вандее, обманутым врагами революции, и честный голос ее всегда оказывался сильнее вражеских наветов. У него захватывало от радости дух, когда он видел, как у слушателей загорались глаза, светлели усталые лица.
Раненный в героических боях с интервентами под Тулоном, где его командиром был молодой капитан артиллерии по имени Наполеон Бонапарт, Мушкет вернулся в Париж и взялся за свое мирное ремесло наборщика. И в Париже он не расставался с книгой Тибо. Над ним посмеивались, называли одержимым. Это мало смущало его — какой же «одержимый», если он всегда находил внимательных, благодарных слушателей!..
Однажды летним вечером Мушкет, сидя на ступеньках своего крыльца, читал книгу соседям, вернее, всем, кто хотел его слушать. Порой останавливались прохожие. Одни, постояв и послушав, продолжали свой путь. Другие усаживались на каменных ступенях. Мужчины доставали трубки, женщины — рукоделие.
Темнело. Мушкет собирался прервать чтение, когда у крыльца остановился коренастый, суровый на вид человек с морщинистым лицом, в короткой куртке-карманьоле, в красной фригийской шапке с трехцветной кокардой, какие носили якобинцы. Некоторое время он стоял, положив руки на суковатую дубинку, всматриваясь в людей, расположившихся на крыльце, — человека в рабочей блузе с книгой на коленях, пожилую женщину в чепце с вязаньем в руках, седобородого старика, дымившего глиняной трубкой, юношу, глядевшего, запрокинув кудрявую голову, в небо, где уже мерцала первая звезда.
Глухой вздох, похожий на стон, вырвался из широкой груди прохожего, когда он вслушался в чтение. Он снял шапку. Вечерний ветер тронул копну его рано побелевших волос.
Мушкет поднял голову от книги. Наступило настороженное молчание. Все смотрели на незнакомца.
— Гражданин, — сказал тот, обращаясь к Мушкету, — я — присяжный революционного трибунала. Мое имя Антуан Декав. Эту книгу написал мой умерший друг, человек смелой и чистой души. Если бы он был жив, он был бы с нами, — в первых рядах патриотов!.. Его книга была уничтожена палачами последнего тирана, а меня из-за нее бросили в Бастилию… Скажи мне, друг, откуда она у тебя?