Что же его так потянуло сюда?
2-й
Трудно сказать; может, ревизор наседал;
А может, алхимия этого самого века номер двадцать
Перестала, естественно, ему удаваться.
Или начала приедаться.
Потянула, как ты говоришь, наука; он до нее
сам не свой;
Вот и принесся опять в сороковой.
1-й
И теперь нам доисторические байки поет
Про «запретный плод»?
2-й
Нечто в этом духе; с ответами на
Вопросы у него неважно; а эта сторона,
Лирика, так сказать, — блеск!
Запретен, говорит он, запретен плод,
и проклят, кто его ест!
А потому, говорит он, запретен, что зелен и не созрел,
И вековая оскомина у нас, ибо один из нас — ел.
Ждать, говорит, видите ли, нам было лень,
Когда созреет этот плод, — век — эпоху — день, —
И мы хватанули его из листвы, и рук не ожгло,
Не разверзалась твердь, ничего не произошло;
Зубами впились — кислятина! вырви-глаз!
И вековая оскомина не отпускает нас!
С древа познания, он говорит, мы оттяпали свой «кандиль»,
То-то он стоил нам крови и слез, огрызок, брошенный в быль!
С чудо-антоновки — ну и огонь! — антонову вровень, да,
В нашей крови полыхнул на века, на эпохи, на дни и года.
Да, говорит, отведал и я, вам этого не понять...
Может, не мне о том жалеть, но и не вам пенять...
Плату за будущее, говорит, кто вынес, а кто и внес,
Да только ценнику грош цена и денежка на износ...
1-й
А для чего он явился? зачем? может, за этой ценой?
Ты говорил с ним?
2-й
Я с ним говорил, он не стал говорить со мной.
Я сказал ему: «Доктор Ф.! Времени мера темна;
Или там вы тот, или этот тут, но двумя быть — ваша вина».
Я говорил ему: «Не вернуть будущего! Вековые рвы!»
Я сказал: «Это был ваш путь, но обратный проделали вы».
Я сказал ему: «Доктор Ф.! Вы были — один из тех,
Но теперь вы один из нас, как на грех,
не судите и нас за гнев!
Ну, разумеется, вы прошли сквозь слякоть прошлого — но
Вы в светлое будущее принесли грязь,
которой тут быть не должно».
1-й
Ты от него научился вещать и возвышать слова
И в стиле двадцатого верещать, дабы красотами возмещать
Недопонятое...
Что там должно было возмещаться,
Я не узнал; стало смещаться
Все помещение, перетекать,
Стены распахивать, двери смыкать.
Я и проснулся.
3. Дядя Вася. Сон второй
Всякий сон удивителен.
С утра болела голова,
Но встал легко, как встарь.
И началась операция «Горный хрусталь».
Хоть накопилось их будь здоров, я вымыл их кое-как;
С полок, из ящиков и из углов я выгребал их в рюкзак:
зеленые, белые, голубые, желтоватые, из-под молока и кефира, из-под «Солнцедара» и портвейна; из-под этих зелий, ни прочесть, ни выпить, не то «гратифляр», не то «муртиешти».
Котище в углу сидел и глазел и за мной наблюдал,
А я рюкзак на плечи взвалил и оглоеду сказал:
«Ох, и трещит у меня чело,
Марлен Мурло!»
Ну, думаю, сдам. Обменяю шило на мыло.
Не тут-то было.
Ларек, я извиняюсь, закрыт.
Приемщик, с позволения сказать, отвалил.
И началось!
Вроде не понедельник. И число не чертова дюжина.
Одна из семи-пятниц-на-неделе от завтрака до ужина.
Число — ветром унесло. А уж день, простите, не скажу и какой.
Махнул рукой.
Чинил: насос, кран, мотоцикл, крышу, лодочный мотор.
Чистил, простите, туалет.
Нашел пару штиблет
(почти новые, в канаве, —
ох, эти чертовы дачники...).
Копал яму (выкопал две).
Красил забор.
Чистил трубу.
Бочку таскал на горбу.
Ну, а потом (это еще мой отец говорил, —
бьесся, бьесся, к вечеру напьесся...) —
Взяли мы на троих и пошли.
И что бы вы думали?!
На шоссе вышли и об асфальт рюхнули!
Ай да денек! Такой денек! Этакий денечек! Разэтакий!
Как домой шел, луна выплыла.
Большая, как не отсюда, не из той области.
И в таком-то подобии и образе — не видывал давно.
Спать лег — а она светит в окно.
Занавеску бы задернуть — а занавески нет.
Газету бы привесить — а и газеты нет.
Тряпку бы прибить — да неохота ночью гвозди искать.
Помучился и стал спать.
А там...
Дым коромыслом. Курит народ — ну, нещадно!
И чадно изрядно.
Пол дощатый.
Потолок сводчатый.
Столы и скамейки деревянные, доски —
шире не бывает.
Девчушки в фартучках бегают, и парнишки
в фартучках шныряют.
Все складненько.
Кругом пиво хлобыщут.
И говорят — все как бы по-ихнему,
А двое как бы по-нашему.
И я якобы с теми двоими
За одним столом пиво пью.
Но будто я есть
И как бы меня и нет —
Сон, в общем.
Один словно бы доктор,
Но не врач;
А второй — что ли, приятель его,
А может, так, по случаю;
Сон, короче говоря.
И тот, который доктор, говорит:
«А что, Ауэрбах, изменился ли я?»
(Фамилия такая странная,
То ли немецкая, то ли еврейская,
Даже я запомнил.)
И тот, который Ауэрбах, отвечает.
И далее в таком роде.
Ауэрбах
Пожалуй, что-то в вас переменилось,
С тех пор, как вы заделались начальством.
Но вы теперь заходите не часто,
Могу и ошибиться.
Доктор Ф.
Ошибайся.
А все-таки, есть перемена? есть?
Ауэрбах
Мне кажется, вы стали повальяжней,
Костюм получше...
Доктор Ф.
Только и всего?
Ауэрбах
Ну, на лицо вы малость похудели,
И поседели вроде бы...
Доктор Ф.
Ну, ладно.
Оставим это. — Что мы пьем сегодня?
Ауэрбах
Баварское! Эй, Юта, Хельга, живо,
Нам с господином доктором шесть кружек.
Я правильно вас называю: доктор?
Или теперь вы — господин директор?
Доктор Ф.
Зови, как раньше звал.
Ауэрбах
И бутерброды, и салат «У Марты»,
Да не забудьте парочку сосисок.
Юта
.............................................
Хельга
.............................................
Ауэрбах
У доктора, чай, считанное время,
Пошевелитесь.
Доктор Ф.
Здесь — без перемен.
Ауэрбах
Да, так же весело и так же людно.
Доктор Ф.
И так же шумно и гостеприимно.
Xельга
.............................................
Ауэрбах
Спасибо, детка.
Юта
.............................................
Доктор Ф.
Да, все так, как надо. Ауэрбах, я пью за наше дело,
За нашу нацию, за нашу жизнь,
И за тебя!
Ауэрбах
Я присоединяюсь.
Вот я хотел все, доктор, вас спросить...
Не то чтобы мне надо было знать,
Но всякое о вас болтают люди,
А городок-то маленький...
Доктор Ф.
И что?
Ауэрбах
Известно, любопытство заедает,
Вы не подумайте чего дурного.
Доктор Ф.
Я не подумаю.
Ауэрбах
Да говорят,
Что водят к вам из лагеря тех... этих...
И будто вы — ну, точно чародей, —
Умеете их так лечить, что дети
Становятся как будто старики,
А старики точь-в-точь как молодые.
Доктор Ф.
Что говорят еще?
Ауэрбах
Еще болтают,
Что женщин превращаете в мужчин,
Младенцев в поросят или телят,
И все это при помощи науки.
Доктор Ф.
Не верь.
Ауэрбах
А для чего солдаты
Так охраняют ваше заведенье?
И почему наведывался к вам...
Доктор Ф.
Молчи, Ауэрбах. Твое здоровье.
Ауэрбах
Я понимаю, доктор. Извините.
Доктор Ф.
Прощай, я ухожу.
Ауэрбах
Всегда вам рады.
А если что не так, уж вы простите.
Доктор Ф.
Все замечательно.
И прочь пошел.
Через дым, мимо столиков, высокий такой.
Видный из себя.
Молодой еще, но здорово с проседью.
Глаза серые. Нос тонкий.
На кого-то похож, на кого — не знаю.
А Ауэрбах-то этот толсторожий,
Все ему вслед глядел, головой качал,