испустил дух. Так я нашел наш отряд, за которым был послан полковником.
Влекомый неведомой силой, я продолжил путь и очутился в просторном зале, посреди которого стоял огромный чан. Над ним за ноги были подвешены тела трех обнаженных девушек. Животы их от промежности до горла были вспороты. Внутренности большой своей частью вывалились наружу, и в чан, стекая по длинным волосам, капала кровь. В чане лежала бледная красавица с мссиня-черными волосами. Одной узкой ладошкой своею поглаживала она обнаженную грудь, а в другой держала чашу, из которой мелкими глотками отпивала зловещий напиток. По губам ее, казавшимся в тусклом свете совсем черными, сбегали алые струйки крови. Мертвые глаза вампирши вдруг сверкнули.
— Интересно было глянуть на тебя, — сказала графиня Батори (я нисколько не сомневался, что это была именно она). — Что ж, я исполнила твою просьбу, Ангешка.
Ведьма говорила по-польски; из далекого детства я помнил этот язык, и меня заинтересовало имя, редкое польское имя, произнесенное графиней. В этот момент прямо от стены отделилась фигура и стада приближаться ко мне, протягивая руки и обретая все более знакомые черты. Я стоял как завороженный, не в силах осознать случившееся, и только резкий, звенящий смех привел меня в чувство.
— Да, да, ты не ошибся. Ангешка прибилась к нам, когда муж выгнал ее из дому. Теперь она лучшая из моих служанок, и по ее просьбе я дала тебе пожить чуть больше других. А, впрочем, мне это уж надоело. Ангешка, я выполнила твою просьбу, а теперь убей его. Матушка, до этого остановившаяся в трех шагах от меня, вновь вскинула руки и стала наступать на меня, норовя ухватить за горло. Графиня смеялась во весь голос. Я приготовился к смерти, как вдруг увидел глаза матери. И столько мольбы в них было, столько горя, что оцепенение, до того сковавшее меня, спало. Я понял, что мама хочет мне что-то сказать. Словно в подтверждение, сквозь хохот до моих ушей донесся тихий шелест родного голоса: «Закрой люк, закрой люк, который открыли ваши солдаты».
Я стал пятиться назад, а графиня продолжала хохотать, выкрикивая:
— Убей его, Ангешка! Убей своего выродка!
Последний раз взглянув в глаза матушки, я развернулся и бросился наутек. Думаю, лишь благодаря любви моей маменьки, посмевшей ослушаться своей кровавой госпожи, добрался я до выхода из подземелья. Схватив кирку и используя ее как рычаг, я неимоверным усилием, какое под силу разве что трем здоровым мужчинам, сдвинул каменную плиту, и она, оказавшись на своем месте, замкнула рисунок в виде креста, выложенного на полу церкви. В тот же миг из-под земли раздался исполненный боли вопль, а я в полном изнеможении потерял сознание.
Нашли меня местные жители, снаряженные старостой на поиски своего сына. На все расспросы начальства я упорно молчал, не произнеся ни слова, лишь плакал и норовил спрятаться куда подальше. Вскоре доставлен был я в Петербург, уволен со службы и помещен в больницу Святого Николая Чудотворца, где содержусь и до сих пор.
Много с тех пор сменилось врачей, и всех я вспоминаю с благодарностью. Последний же, Иван Никифорович, и вовсе милейший человек. Он позволяет мне пользоваться библиотекой и даже иногда посылать статейки в журналы. Мне нравится беседовать с ним, но даже он не знает, какие события заставили меня стать его пациентом…
Капитолина ЛапинаЗолотая луна, серебряное солнце
Спертый воздух подземелья был тяжелым и вязким, но Пелею это нисколько не волновало. Технически она была мертва уже несколько десятилетий, так что дыхание не входило в список ее привычек. Сплошная каменная стена без окон (только люк в потолке, откуда ей изредка скидывали крыс для поддержания функций безжизненного организма) и прочие тяготы заточения должны были полностью уничтожить ее волю и заставить говорить.
Ноги Пелеи, тонкие, с выделяющимися костяшками коленок под иссушенной кожей, закованные в чугунные кольца, не давали возможности пошевелиться. Руки обессилено покоились на коленях; плененной женщиной владело чувство глубокой апатии. Истощение пришло к ней очень быстро, так как даже самый сильный вампир не может существовать без человеческой крови, которая используется для магического поддержания «жизни» в мертвых телах.
Громыхнула тяжелая крышка открываемого люка и в камеру проник мягкий свет от факела, казавшийся нестерпимо ярким для болезненных, высушенных глаз. Женщина зажмурилась и услышала, как с жалобным писком на пол свалилась ее сегодняшняя еда.
— Будьте прокляты, тронарцы! — с трудом шептали ее потрескавшиеся губы.
— Прокляты, во имя Золотой Луны…
* * *
Свеча ласково отбрасывала тусклые блики на старинную карту, расстеленную на бревенчатом поду. Стояла глубокая ночь, поэтому Лотин не боялась, что кто-то может ей помешать. Читать девочка выучилась недавно, без чьей-либо помощи — сопоставляя известные ей названия городов и деревень с нанесенными на карту буквами. После смерти отца в семье не осталось грамотных. Братья подались в городскую стражу, старшие сестры повыходили замуж, остались только она да младшенький — Лотэр. Мать целый день занята, работает в поле, торгует на базаре или занимается домашними делами, поэтому Лотин и Лотэр предоставлены самим себе.
Сейчас братишка мирно посапывал в своей кровати, а Лотин с упоением рассматривала незнакомые страны и континенты, подпирая подбородок маленькими ладошками. «Сколько же в мире красок! — думала Логин. — А я живу в этом сером, безрадостном месте. Даже лето здесь темное». На карте обозначались два полушария — Сторона Серебряного Солнца и Лицо Золотой Луны. «Побывать бы когда-нибудь на другой стороне! — Девочка мечтательно зажмурилась. — Интересно, какая она — страна Золотой Луны…»
А в это время снаружи начала шуметь буря, которая обычно налетает перед грозой. Глухо выл ветер, и сухие ветки деревьев то и дело стучались в оконные ставни. «Как страшно здесь по ночам, — подняла голову Лотин. — Неужели правда то, что люди рассказывают о неупокойных, пришедших в наш край?» Девочка стянула со своей койки лоскутное одеяло и накрылась до самой шеи. Где-то послышался протяжный собачий вой, но фантазия немедленно нарисовала уродливую пасть мертвеца, разверзшуюся в зверином вопле. Лотин поежилась, отбросив суеверные страхи, и вернулась к рассматриванию карты.
«Наш полуостров похож на грушу! Забавно!» — девочка с интересом прищурила зоркий глаз. В этот момент что-то сильно громыхнуло по стене. Заплакал проснувшийся братишка, а в соседней комнате послышался обеспокоенный вскрик матери. С вилами она вбежала в детскую и, убедившись, что все в порядке, стала тихонько успокаивать Лотэра.
— Что это, мама? — шепотом спросила Лотин из-под одеяла.
— Не знаю, доченька, — прошептала в ответ мать. — Давай-ка, лезь в подпол и брата возьми, — она протянула малыша девочке. — Я пойду, замки проверю. Да сидите тихо!
Когда над головой детей закрылось отверстие подполья, стало совсем темно.
— Тихо, тихо, Лотэр. Не бойся, я с тобой, — успокаивала брата Лотин.
— Где мама? — хныкал малыш, но старался не шуметь, следуя наказу матери.
Послышались тяжелые, поспешные шаги. На мгновение подвал озарил огонек свечи, и в подпол спустилась мать. Заперев изнутри железной защелкой тяжелую крышку, она обняла Лотин и Лотэра и задула свечу.
— Надо только переждать грозу и дождаться утра, — шептала она в затылки детей, укачивая их и баюкая. — Все будет хорошо, родные мои, только не шумите. Мы будем храбрыми, будем смелыми, только не шумите.
Лотин внимала испуганной матери, пытаясь унять дрожь в своем теле, но не могла. Страх накатывал волнами, и у девочки не получалось его прогнать. В подполье было сыро и холодно, пахло протухшей едой и, кажется, где-то рядом скреблись мыши. Монотонно забил по наружным стенам ночной дождь, усилившийся ветер с грохотом распахнул оконные ставни. Женщина вздрогнула и еще крепче прижала к себе детей, едва слышно напевая какую-то песенку. Лотэр вцепился в руку сестры, и от прикосновения его горячих пальчиков девочку пробрал озноб. Входная дверь со скрипом отворилась. Люди замерли, затаив дыхание. Послышались легкие незнакомые шаги; сени бы не местами прогнивший пол, можно было бы усомниться в реальности этого звука.
* * *
Верис прикрыл глаза костлявой рукой с аристократическими пальцами. Серебряное Солнце в этот час светило ярко, поэтому мужчина прятался в одной из многочисленных пещер Каменистого побережья, одновременно напрягая свое сверхъестественное зрение в желании осмотреться. Перед ним в низине простирался старинный город Тронарц, в незапамятные времена заложенный на берегу реки Арц — она брала свое начало далеко на Севере, в холодном Снежном краю.
«Скоро наступит ночь, — думал вампир, — и мы сможем проникнуть в город незамеченными. Проклятье, это солнце слишком яркое…» Он знал, что где-то вокруг, так же дожидаясь часа сумерек, скрываются согласившиеся пойти с ним сородичи.
— Потерпи, Пелея, любовь моя, — Верис яростно оскалился и сжал длинные пальцы в кулак. Его острые когти впились в ладонь до крови. — Скоро камня на камне не останется от этого мерзкого места! — Он слизнул с ладони свою кровь и сплюнул. — Я клянусь!
Сумерки остудили дневной жар, принеся с собой нестерпимый холод. Верис плотнее укутался в недавно добытую шкуру горбатого волка, еще хранящую его тепло, и вышел из своего укрытия.
— Вот и ты, моя Золотая Луна! — Он поднял красные мерцающие глаза к ночному светилу. — Пока ты со мной, все будет хорошо. Жаль, что на этой стороне Земли ты уходишь слишком рано.
Через густые вересковые заросли вампир пробирался к городу окольными путями, сторонясь главной дороги. Он чувствовал, как подобные ему охотники с разных сторон приближаются к высоким городским стенам. Они окружали, не собираясь атаковать. Не сейчас. В ночи прозвучал опознавательный клич — вой голодного волка. То был Нуккай, высокий и широкоплечий воин, первым согласившийся последовать за Верисом и переплыть океан. Что руководило им — желание спасти Пелею, бывшую возлюбленную, иди жажда человеческой крови, ненавистью пульсирующая в его собственных венах, — Верису было неведомо.