Кажется, ее смех настолько громкий, что сейчас выскользнет из подвала на верхние этажи и разорвет перепонки абитуриентам, профессорам, вахтерам… Хорошо, что на минус первом отличная звукоизоляция.
Тварь хохочет до слез, мотает головой и неуклюже тарабанит кулаками по днищу бокса. А когда успокаивается, смотрит снисходительно, будто впрямь прожила намного дольше, и спрашивает с укором:
— Да что ж ты за человек такой? Какой — такой?
Такой, как кто?
Доктор Триген прячет ручку с блокнотом в карман и отворачивается к пульту, чтобы скрыть растерянность.
Он в самом деле растерян. Возможно — напуган своей растерянностью, самим фактом ее появления. Неожиданным сбоем от брошенной вскользь фразы, которая не укладывается ни в одну из матриц его мироощущения и самоопределения. Он никогда не задавался вопросами самооценки или значимости в этой системе координат. Ему никогда не задавали вопросов о нем с позиции личностных характеристик. Только о его работе, его формулах и опытах. Он сросся со своими работами. Он сам — незаконченный дорогостоящий и длительный опыт. Лабораторная крыса — не более.
И не по себе от того, что за несколько дней нелюдь узнала его лучше, чем люди за годы.
Может, потому что присматривалась?
Разве так должно быть?
* * *
Без подначек, издевательств и вопросов в лаборатории пусто, безжизненно. Тварь молчит, не одергивает руки от игл, не жалуется на донорскую кровь, спокойно переносит скальпель.
— Убил бы уже хоть. Чтоб не мучилась — первое и единственное, что слышит доктор Триген за полдня.
И машинальное «не положено» застревает в горле.
Спустя час он устраивается в кресле напротив Хозьева и отказывается от предложенного из вежливости кофе. В помпезном кабинете как никогда душно, пахнет дорогим парфюмом и лишними людьми.
Их трое. В черных костюмах, светлых сорочках с запонками, очках с антибликовым покрытием. Их нельзя назвать неприятными, просто работа у них такая — промывать мозги и выкручивать руки.
— Согласно вашему последнему отчету, — самый высокий, с золотым зажимом для галстука, листает сшитые в переплет распечатки, — мутацию вызывает фермент, присутствующий в человеке.
Он делает паузу и смотрит поверх бесполезных очков (или они нашпигованы какой-нибудь электроникой?) на доктора Тригена, вынуждая подтвердить вслух:
— Да.
— Этот фермент провоцирует лишь физиологическую мутацию без личностно-эмоциональной трансформации объекта?
— Да.
— Таким образом, заложенные изначально воспитательные устои и этические нормы после мутации сохраняются?
— Да, — чеканит доктор Триген, — если ваши подопытные не склонны думать самостоятельно и напрочь лишены это.
Высокий клонит голову набок и снисходительно уверяет:
— Дисциплина творит чудеса. Профессор Хозьев, как быстро лаборатория Института сможет подготовить вирус?
Доктор Триген следит за развалившимся в кресле начальником и, пока мозолистые пальцы отстукивают Марсельезу по лакированной столешнице, прикидывает, сколько Институт запросит с госбезопасности за разбавленную физраствором кровь вампира.
Он всего лишь упомянул фермент в отчете. Само наличие фермента — не более. Остальные выводы не на его совести.
Иногда пророк Карвен говорит глупые вещи; доктор Триген не принимает их в расчет, но запоминает. Как цитату: «Великим людям величие ни к чему».
И теперь доктор Триген удивляется ее своевременности. Как удивляется капитуляции Хозьева перед неопределенным «государство, а долгу не останется», проницательности Пехова или собственному чутью, не позволившему сдать полный отчет с реальными цифрами. Тогда он думал, для нобелевки слишком мало информации. Сейчас он понимает: даже этой информации за стены Института не выйти.
Интересно, Хозьев тоже подкорректировал отчет перед сдачей наверх?
— У нас две недели, — нервничает начальник.
Даже оставшись наедине, загривком чувствуется слежка.
Жучки? Прошлушка? Шпионы?
— Понимаешь, на что идем? — спрашивает доктор Триген.
И Хозьев глухо рычит в ответ:
— Да, я понимаю. Но ты дашь им, сколько надо. Выцеди тварь до капли, выпытай, как они этот фермент заносят в жертву, и дай мне готовый продукт, чтобы ввел шприцом и — здравствуя вечная жизнь терминатора. Все понял? Еще… никому, слышишь, ни одной живой душе, даже тараканам не показывай формулу!
Доктор Триген кивает. И выходит, не пожав начальнику руку.
***
Эту лаборатории построкам специально для вампиров. Иначе не объяснить своевременность и крепкие боксы, покрытые серебром инструменты и «Абсолютный очиститель» в комплекте.
О практическом применении системы «Абсолютного очистителя» (на самом деле в названии — аббреатура на десяток букв, и расшифровку только по бумажке читать) спорили долго и на многих конфиренциях, чей контингент — профессура рядовых институтов. Ей и вправду незачем выжигать химикатами органику в целом лабораторном зале, ведь образцы локализованы боксами и пробирками. Обычно такие дебаты заканчивались железным аргументом противников: «Ну, разве что инопланетян прятать».
Доктор Триген по второсортным конфиренциям не ездил и узнавал о спорах со слов Хозьева. Уже тогда он не считал их забавными. Как чувствовал.
Это устройство спроектировали, чтобы не оставлять следов. Кнопка в комнате отдых и химические реактивы в зале с боксом. На эвакуацию, изоляцию или «передумать» дается десять минут. «Органике» даже больно не будет, а снаружи даже не заметят, как исчезла нелюдь.
Доктор Триген перечитывал последний отправленный отчет. Затем — блокнотные записи с самого начала.
Как же тварь сопротивлялась, как бесилась первое время! Будь она действительна мертва, не проходила бы сейчас все стадии умирания. Или это второй круг?
В песочных часах заканчивается время, доктор Триген переворачивает Сфинксов, запуская новый цикл. И словно тумблер переключается в голове, возвращая на предний план очевидные условия задачи:
«тварь не имеет права на существование»
«тварь не имеет права на размножение»
«госбезопасность не имеет прав на тварь»
«госбезопасность не имеет прав на результаты исследовании».
От этого и нужно отталкиваться.
У задачи единственный способ решения, а все остальные рождаются под влиянием внешних факторов.
«Пусть найдут другого идиота», — думает доктор Триген, в пыль кромсая блокноты и распечатки своих наработок шредером с максимальным уровнем секретности. Он отгоняет мысль о Пехове (этот выкрутится, этот сразу гниль заподозрил). И ирронизирует над собственной совестью: вот паршивка, обнаружила себя только в последний момент, когда терять уже нечего. Где ж ты была все эти годы?
Спала. Но появилась тварь и разбудила.
Никто, даже студенты, не награждали доктора Тригена столь витиеватыми эпитетами.
Никто не задавал таких странных вопросов. Не обращал внимания на шрамы. Не рассказывал про кинотеатры.
Не предсказывал будущее так детально, что ждать не имеет смысла.
Интернет всегда под рукой, поэтому доктор Триген без труда бронирует место на полночный сеанс. Он тыкает наугад в первый попавшийся фильм и слегка зависает на количестве билетов. По умолчанию в графе забита «двойка». Доктор Триген жмет «забронировать» и копирует название фильма, чтобы найти во всемирной сети жуткую пиратскую копию.
Только сохранив фильм на личном — чистом от «вампирской истории» — ноутбуке, биохимик разбирает институтский лэптоп и щедро поливает «царской водкой» магнитные пластины жесткого диска.
Выходя из комнаты отдыха, доктор Триген в последний раз переворачивает Сфинксов и нажимает еще одну кнопку, включая обратный отсчет. Десять минут. Девять минут пятьдесят девять секунд. Девять минут пятьдесят восемь…
Двери лаборатории открываются вовнутрь, и это очень удобно при внешних замках. Хлипкая щеколда звякает задвижкой, само ее присутствие здесь кажется насмешкой.
— Решил меня развлечь? — шутит тварь, когда доктор Триген отпирает крышку бокса и устраивает на ее острых коленях ноутбук. — Нет, только не говори, что надумал мне фильм показать, — в ее смехе горькая издевка и чуть-чуть благодарности. — Ну, спасибо. Полтора часа почти что жизни очень скрасит мое бессмертие.
Щелкают титановые затворы, освобождая локти, талию и шею.
— Сладкий, ты меня пугаешь, — пытается ерничать тварь, пока доктор Триген помогает ей сесть в боксе, а затем забирается сам, садясь по-турецки за спиной вампира. — Ух ты, у нас домашний просмотр мелодрамы! А как же поп-корн?
— Заткнись, Вио, не слышно будет.
И она умолкает. Откидывает голову на плечо биохимика, устраиваясь поудобнее.
Двуцветные глаза слезятся, наверное, из-за недосыпа. Оказывается, нелюди даже пахнут, как люди.
На маленьком экране ноутбука оживает помпезная видео заставка, и становится совсем неважно, что счетчик в комнате отдыха отстукивает последние семь минут.
Ольга КостылеваСага о любви и женской дружбе
Саманта спешила домой. Уже темнело, солнце давно спряталось за горизонт. «Совсем мисс Макгвайер рехнулась, так долго на занятиях задерживать. Спать тоже когда-то надо. Да и вообще, иди вот теперь в темноте, одна-одинешенька», — бубнила себе под нос девушка.
Саманта вышла на маленькую улочку. Теперь оставалось только пройти по ней, повернуть на свою улицу, протопать ее до конца, и — здравствуй, родной домик. Внезапно впереди замаячил мужской силуэт. Девушка слегка замедлила шаг. Конечно, еще не ночь, но уже довольно темно, да и на улице никого. Хотя, с другой стороны, район жилой, ну что с ней тут может случиться? «И потом, — Саманта вздохнула, — кто на меня позарится?» Метр в прыжке, худющая как палка, и очки на носу. Тоже мне, магнит для сексуальных маньяков.
Приободрившись этим неутешительным выводом, Саманта смело зашагала навстречу незнакомцу. Тот изучал какой-то листочек. Девушка прошла мимо и вздохнула от странной смеси облегчения и разочарования.