ее всего, сам этого не знал. И если чавинские ягуары на груди по-прежнему сохранили рельефность, если лицо Инти-Виракочи хорошо просматривалось во всех уже знакомых по картине Берга деталях, то карта на его спине, будто нарочно затёртая, на первый взгляд представлялась набором разрозненных щербинок. Её завитки и линии настолько изгладились, что даже на ощупь стали едва различимы – о том, чтобы сложить из них полноценный рисунок, не было и речи. Однако Сергей Владимирович нашёл способ проявить карту без рентгенов, микроскопов и каких-либо особых реагентов. Хватило воды. Той самой, что, по его словам, следовало пролить вместо крови.
Дима был близок к решению головоломки. Достаточно было связать статуэтку Инти-Виракочи и Ланзон – копьеобразную скульптуру из Чавин-де-Уантара, которой он так восхищался. Ведь Дима сам отметил, до чего схожи покрывавшие их узоры. И сам же тогда рассказал Ане, что над Ланзоном прежде располагалось отверстие, по которому на скульптуру стекала кровь тех, кого жрецы храма приносили в жертву своему ягуароподобному богу. Обагрённый кровью, Ланзон начинал говорить. «Каждая её капля превращалась в отдельное слово. И жрецы называли это голосом крови». Дополнительной подсказкой была и открытка со стелой Раймонди, предположительно участвовавшей в подобных ритуалах.
Шустов-старший оставил вполне конкретные указания, как поступить с Инти-Виракочей. Предложил полить статуэтку по древнему обычаю, однако не кровью, а простой водой. Базальт на её спине, напитавшись влагой, потемнел до черноты и заговорил голосом крови: стёртые узоры остались чуть более светлыми и оказались различимы – проявилась карта. Аня по просьбе Максима перерисовала её на отдельный листок.
Поначалу Аня недоумевала, почему Максим с Димой так сдержанно отнеслись к сделанному ими открытию, а теперь поняла, что в любом случае толку от него мало. На базальте не было названий, а значит, и сама карта оставалась голой, ни к чему не привязанной.
– Мы знаем, куда она ведёт, – объяснил Дима. – Но мы не знаем, где она начинается. Тут нет отправной точки. Может, это храм Солнца в Куско, который инки считали центром вселенной. А может, плантация Карлоса дель Кампо или что-то ещё из его владений… Гадай хоть до старости. А просто соотнести эту карту с реальными топографическими картами уже не получится. Всё изменилось за три века. Одни реки исчезли, другие поменяли русла, третьи появились там, где их прежде никогда не было. И ориентиры давно сменились.
– Зачем тогда Сергей Владимирович её оставил?
– В качестве изощрённой насмешки над теми, кто не сможет ею воспользоваться, а значит, не сможет и последовать за ним в возрождённый Эдем, – без улыбки ответил Максим.
– Вряд ли, – Дима качнул головой. – Сергей Владимирович ничего не делал просто так. И уж точно не для того вёл тебя через полмира, чтобы…
– Я шучу, Дим, шучу.
– Ясно… В общем, думаю, должна быть вторая часть карты. Нечто такое, что укажет на отправную точку.
– И где? – Аня, почувствовав приближение ночной прохлады, последовала совету хозяйки и теперь разбирала тюки с шерстяными вещами. Палантин Сергея Владимировича остался у Паука.
– Да бог его знает, – вздохнул Максим. – Но проводник в Икитосе – наша последняя зацепка. Марден наверняка помнит, откуда началась экспедиция отца. Он ведь должен был его сопровождать.
– Хорошо, если так, – согласился Дима.
– Узнаем, где начинается карта, – твёрдо сказал Максим, – и можешь звонить Егорову. Мы своё дело сделаем. Дальше пусть занимаются чем хотят. Пусть идут по карте, ищут Город Солнца, ищут отца. Меня это уже не волнует.
– А дневник Затрапезного?
– Не знаю, Дим… Может, он как раз у проводника лежит.
– И там указана отправная точка?
– Не знаю! Пусть сами разбираются со своим дневником. У нас ни намёка, где его искать. Да, я бы тоже не отказался найти в Икитосе и отца, и дневник Затрапезного, а потом разом передать их Скоробогатову. Но с меня хватит и карты. Потому что время на исходе. Больше нет возможности мотаться по всему Перу в поисках неизвестно чего.
– Значит, ещё пара дней, и мы вернёмся домой? – спросила Аня.
– А у нас только пара дней и есть.
– Да уж… Надеюсь, после нашего побега они покормили Екатерину Васильевну.
– Это почему?
– Ну… больше некому отправлять её фотографии, зачем продолжать пытку? Зачем мучить Екатерину Васильевну, если всё равно некого этим шантажировать?
– Я тоже так думал, когда мы прилетели в Перу, – прошептал Максим. – Ладно. Там будет видно. Вначале доберёмся до Икитоса.
Когда стемнело, Максим разрешил всем выйти из хижины и первым делом отправиться в туалет на соседнем острове. Плыть пришлось не больше пяти минут на тростниковой лодке, однако Аню эта вылазка напугала. И самым страшным было не пробираться через темноту, а, набрав воды в пластиковую лейку, войти в деревянную будку, под которой крепилась металлическая столитровая бочка – её врéзали в тростниковое основание острова, и Аня боялась провалиться в озеро, даже попросила Максима не отходить от двери, чем рассмешила его и Диму.
Вернувшись на свой остров, они осмотрели построенные на нём четыре хижины, небольшой садик доморощенного тростника и поднятую на треноге громадину тростниковой рыбы, в темноте казавшуюся довольно жутким тотемом. Обнаружили, что один из углов острова отчасти затоплен, там образовалось местное болотце. В остальном на острове можно было без опасений хоть бегать, хоть прыгать, и это удивляло Аню больше всего – когда Дима только предложил укрыться тут от погони, она ждала, что окажется на пружинящей трясине.
К ночи на острове в самом деле стало холодно. После прогулки, не брезгуя закутаться в шерстяные вещи хозяев, втроём устроились на тростнике возле своей хижины. Спать пока не торопились, хотели насладиться редкими часами покоя.
– Так значит, у нас закончились все подсказки? – спросил Дима. – Последней была статуэтка с водой, которая проливается по ней вместо крови и заставляет её говорить.
– Уже скучаешь по головоломкам? – Максим подтянул к себе экспедиционную сумку, будто мог вытащить из неё охапку новых загадок.
– Не скучаю, просто непривычно. Ещё две недели назад было так много всего. И открытка, и статуэтка, и Ямараджа с радиаторами, и всё остальное. Собственно, с того дня, как ты рассказал про картину Берга, столько всякого наваливалось. А теперь ничего. Только… Постой, – Дима оживился, – а ты уверен, что хорошо помнишь схему с домом проводника?
– В общих чертах помню, – спокойно ответил Максим.
– В общих чертах?! Да мы там полгода будем шарахаться! Дельгадо ведь писал, что у них даже адресов нет. Просто трущобы какие-то.
– Надо было его сфотографировать, – вздохнула Аня.
– Не дёргайтесь, – усмехнулся Максим. – Прилетим в Икитос и на месте разберёмся.
– Как?! – не успокаивался Дима.
– Вся переписка ждёт нас в отеле.
– Что… Так ты… Вот зачем ты ходил на почту! – Дима, как и Аня, позабыл о странном поведении Максима в Трухильо перед последней прогулкой с Артуро.
– Ну да, – как ни в чём не бывало кивнул Максим. – А ты думал, я вправду отправлял маме подарки? Говорю же, не хотел рисковать после Чавина. Статуэтку спрятал, а письма и палантин отправил в Икитос на своё имя в отель, где уже оплачены два двухместных номера. Выкупил их на всю неделю, до седьмого октября. Пауку достались конверты с чистой бумагой и отцовские тетради, от которых уже никакого толку.
– Палантин-то зачем отправил? – буркнул Дима, недовольный тем, что от него утаили часть плана.
Максим не ответил. Возможно, просто завернул в палантин письма, как ранее Сергей Владимирович завернул в него карту со скрытыми рисунками, однако Аня предпочла считать, что Макс позаботился о ней – видел, как она укрывалась палантином, как срисовывала с него узоры и… Узоры… Аня напряглась. Максим с Димой обсуждали, что может скрываться в последних, пока не расшифрованных письмах. Аня их не слушала. Уцепилась за неожиданную догадку. Хотела тут же озвучить её, но сдержалась. Из-за усталости и не уходившего из-под макушки холодка мысли отказывались выстраиваться в нужном порядке. Обхватив колени руками, Аня напряглась и постаралась как можно более последовательно сказать себе: «Карта на статуэтке – лишь половинка. Нужен ещё один фрагмент. Нечто такое, что укажет на отправную точку. Это понятно. Дальше. У нас есть палантин. Его Сергей Владимирович хранил в сейфе. А он ничего не делал просто так. Или делал? Вот свои тетради он хранил в хадаке. А если это был не его хадак? Тут вполне мог подсуетиться Джерри. Подумал, что освящённый шарф как-то защитит тайны Шустова… Хорошо. Ясно. И что теперь? – Аня тряхнула головой. – Что же… Да, точно! Сергей Владимирович всегда оставлял стихи в качестве указателя. Лохвицкая означала, что его исчезновение напрямую связано с делом Скоробогатова. Соловьёв означал, что в тетрадях зашифровано нечто важное. А Китс… он указывал на письма. И это логично. А если он указывал и на палантин? Нет… Хорошо, что промолчала. Опять бы только повеселила Диму».
Палантин не мог быть частью карты. Аня слишком хорошо запомнила его узоры и знала, что они лишь повторяли узоры культуры Паракас. И больше там ничего не было – ни скрытых посланий, ни вложенных шифров, Аня бы заметила их. Так что нет, палантин тут ни при чём.
– Почему не отправил по почте статуэтку? – Дима продолжал неспешно допрашивать Максима.
– Потому что её могли не пропустить. Она же старинная.
– Это точно, – вздохнул Дима. – А со стелой Раймонди… Ведь получается, Сергей Владимирович всё продумал в Ладакхе – заранее попросил Гаспара оставить в музее коробочку с ключами и адресом. И открытка стала одновременно сигналом для твоего папы и зацепкой, которую он оставил тебе и Екатерине Васильевне.
– Получается, что так…
За подобными разговорами они провели не меньше часа. Наблюдали, как тяжелеет звёздное небо, как нехотя восходит луна и как проявляются перламутровые разводы Млечного Пути. Аня, как и Максим, лежала на спине. Из глубин озера даже через трёхметровый слой тростника и дёрна тянуло холодом, но шерстяные накидки грели, и возвращаться в хижину пока не хотелось. А потом пришли хозяева – семья, жившая на острове. Пять человек, закутанные в цветастые пончо и с весёлыми ушастыми шапками на голове. Аня вдруг осознала, что не спросила их имён. Быть может, к лучшему. Пусть это знакомство останется безымянным и мимолётным.