Возвращаясь из очередных ночных вылазок по дворцовым туннелям, Паскаль всегда был спокоен, несмотря на то что они полнились странными звуками и картинами, которых он не понимал; обрывками разговоров, содержание которых оставалось ему недоступным; искушающими или отвращающими запахами. Все это выстраивало в его разуме параллельное пространство, соответствующее другому миру, закрытому для остальных обитателей дворца.
На этот раз все было иначе. То, что он увидел в глубине темного лабиринта, было непонятнее в гораздо большей степени, чем все остальное, и одновременно настолько пугающее, что он знал — больше никогда не ступит сюда с тем же доверием и спокойствием, которые неосмотрительно позволял себе ранее.
Паскаль соскользнул на стол, тихонько прошептал заклятие и, когда отверстие затянулось, соскочил на пол. Механическая птица в клетке замахала крыльями.
В комнате кто-то был: сидел в кресле, неподалеку от окна, откуда сочился лунный свет.
— Прости, дружище, что я раскрыл твою тайну, — сказал де Жюссак.
Он подошел к стене и осмотрел плиту, закрывающую туннель.
— Достаточно места для тебя… Наверняка ты можешь так добраться куда захочешь?
Паскаль утвердительно кивнул.
— Я попросил твою опекуншу о встрече с тобой. Разговаривал уже со всеми, кто мог бы мне помочь. Сюда пришел в последнюю очередь, сам не зная, зачем. Паскаль, исчезла Клер. Порой люди исчезают, и мы уже никогда их не видим. Я верю, что в этом случае так не будет, иначе мне пришлось бы… Нет. Послушай. Я разговаривал с отчимом Клер. Ее мать мертва, опекун — это ее отчим, маркиз де Боваль. Ты наверняка понимаешь, что это может значить, тебя самого воспитывал отчим. До сей поры я не допускал мысли, что де Боваль плохо относится к падчерице: на это ничто не указывало. Однако после ее исчезновения и разговора с маркизом я почти уверен, что это его делишки. Он посадил ее под замок. Клер где-то в подвале, и я боюсь того, что с ней может случиться. Никто ни о чем не знает или делает вид, что не знает, даже кардинал говорил со мной неохотно. А это очень странно. Никто не видел Клер уже четыре дня! Я должен узнать, что с ней случилось, где она находится! Ты меня понимаешь?
Паскаль взглянул в сторону входа в туннель.
— Да, — тихо сказал де Жюссак. — Я знаю, что не должен тебя об этом просить. Попытаешься ее отыскать?
По неподвижно стоящему мальчику пробежала дрожь. Он кивнул.
— Спасибо тебе! Подожди до завтрашнего вечера, я принесу письмо для Клер. Верю, что ты ее найдешь. А теперь — до свидания.
Виконт обнял Паскаля, встал и быстро вышел, тихо закрыв за собой дверь.
Мальчик еще долго не мог заснуть, перед его глазами стояла сеть туннелей, наполненных замирающим эхом непонятных разговоров. Он пытался оттолкнуть от себя картинку комнаты, наполненной желтым сиянием ламп, выбросить из памяти крик, который, казалось, не смолкал.
Он встал с постели и подошел к клетке. Птица повернула голову, глядя на него одним глазом, ухватилась клювом за прут клетки, дернула. Она никогда не спала.
— Паскаль! — крикнул попугай.
Мальчик открыл золотые дверки клетки и дотронулся до головки птицы, которая сперва сжалась, а затем повернулась и легонько клюнула его в палец.
Паскаль закрыл клетку и вернулся в постель.
Де Жюссак вернулся, как и обещал. Под глазами его были круги. Положил на стол два сложенных листка бумаги и карандаш.
— Это письмо, которое я написал для Клер. Незапечатанное, чтобы ты мог его прочесть. По моей просьбе ты подвергаешь себя опасности, и я хотел бы, чтобы дело, которому ты себя посвятишь, было для тебя от начала до конца очевидным, чтобы у тебя не осталось ни малейшего сомнения относительно моих желаний. Если тебе удастся найти девушку, отдай ей письмо, этот чистый листок и карандаш. Может, у нее нет приборов для письма, а я прошу ее ответить. Есть у меня и еще кое-что, что может тебе пригодиться.
Мужчина стянул кафтан. Под ним была портупея с двумя карманами, из которых торчали пистолеты. На поперечном поясе подвешена пороховница. Виконт снял портупею и осторожно надел ее на мальчика. Карманы с оружием болтались над землей. Подтягивая ремни, он поднял их до бедер Паскаля.
— Вот и славно! Я полагаю, ты должен взять их с собой. Тут — патроны. Помнишь, чему я тебя учил? Заряжай пистолет лишь перед использованием, иначе порох отсыреет и не воспламенится. Чувствую, ты можешь оказаться в опасности, так что подумай хорошенько, прежде чем решишься. Если ты откажешься, мы все равно останемся друзьями… — Де Жюссак произнес это перехваченным горлом. — Знаешь, где комнаты маркиза де Боваля? Возле самой королевской резиденции, в восточном крыле. Я бы на твоем месте начал поиски оттуда. Я снова приду завтра, в это же время, раньше мне удастся. Удачи, парень!
Он встал и быстрым шагом покинул комнату.
Паскаль снял портупею и спрятал ее под одежду в сундуке, затем сел подле лампы с письмом в руках.
Любимая Клер!
Ты исчезла без следа, и я умираю от отчаяния. Не знаю, что с тобой случилось, бегаю, как безумец, расспрашиваю людей, пробуя подкуп и угрозы, но не нахожу и малейшего указания. Меня охватывает ярость, когда я думаю, что с тобой могло случиться нечто плохое, гоню от себя страшнейшие из предположений! Теперь же от отчаяния прибегнул я к средству, которого, быть может, надлежало избегать, поскольку оно ставит под удар персону весьма мне дорогую, единственную и, в определенном смысле, беззащитную — и уж наверняка невиннейшую из нас всех. Я не упоминаю здесь ее по имени, не желая подводить еще больше, чем уже это делаю, прибегнув в отчаянии, возможно, даже к никчемности. Если это письмо сумеет добраться до тебя, ты сразу поймешь, что я имею в виду. И если так случится, шлю тебе приборы для письма, чтобы ты могла, если не располагаешь оными, начертать мне несколько слов. Молю, дай знак, что мне делать. Сделаю все, даже если окажется, что ты по собственной воле не желаешь меня никогда видеть. Тогда я отойду в сторону и оставлю после себя лишь пустое место.
Паскаль взял из ванной комнаты полотенца, обернул ими локти и колени. В застегнутый карман кафтана спрятал письмо, бумагу и карандаш. Придвинул стол, шепотом отворил пластырь и влез в туннель.
Искать Клер не было нужды: он знал, где она находится. Тремя днями ранее, во время своего путешествия мальчик услышал ее громкий голос. Запомнил место, как и все остальные, но не приближался к нему, не желая тайно наблюдать за девушкой — именно из-за де Жюссака.
Теперь он двигался с инстинктивной уверенностью, как собака, ведомая памятью смеси запахов, сквозняков и повторяющихся шумов. Через час он снова услышал ее голос. Вернее — крики, а после — громкий плач. Приблизился к месту, откуда те доносились. Еще один голос: низкий, твердый, мужской. Снова крик женщины. Хлопанье закрывающихся дверей.
Через отверстия покрытия, с высоты двух метров Паскаль заглянул в комнату. Клер сидела на краю постели, закрыв ладонями лицо. Рыдала. Помещение без окон освещал только слабый свет лампы. Он выждал какое-то время — ничего не происходило. Клер легла на кровать, тихо плача. Паскаль расстегнул карман и вытащил из него письмо. Несколько раз царапнул в покрытие. Клер замерла, а потом резко села на постели, ища взглядом источник звука. Он всунул листок в щель и поскреб снова. Клер встала и посмотрела вверх, заметив листок. Мальчик отпустил бумажку. Девушка подошла и подняла письмо. Несколько раз взглянула в сторону щели и со страхом на лице отошла в самый дальний угол.
Он смотрел, как она разворачивает бумагу и читает, как меняется выражение ее лица.
— Паскаль? — прошептала она.
Он вложил в пустой листок карандаш и протолкнул сквозь щель. Она подбежала, подняла их и тотчас уселась за секретер. Писала быстро, нервно; сложила листок и осмотрелась. Подставила сундук под вентиляцию и всунула ответ вместе с письмом де Жюссака.
— Паскаль! Возьми оба листка. Я не хочу, чтобы кто-то нашел письмо Ролана!
Старалась что-нибудь увидеть через отверстия. В темноте мигнули глаза мальчика.
— Паскаль! Скажи что-нибудь, молю!
Он поскреб пальцем по плите, а затем начал отползать в темноту.
— Прощай! Скажи Ролану, что я его люблю!
На следующий день виконт де Жюссак, не в силах совладать с эмоциями, прибежал к Паскалю еще до полудня. Когда увидел, что тот вручает ему письмо, вскрикнул и сжал мальчика. Развернул листок и стал читать вслух:
Ролан!
Я молилась, чтобы обменяться с тобой хотя бы словом, но не верила, что мое желание осуществится. Если ты был погружен в отчаяние, то что могла ощущать я, оторванная от света, помещенная в тюрьму, лишенная собственной воли, без возможности передать тебе единое слово. Де Боваль не открыл мне, почему лишает меня свободы. Утверждает, что это на некоторое время, абсолютная и не подлежащая оспариванию необходимость, и чтобы я думать не смела поговорить с тобой.
Хоть он никогда меня не любил, но ведь не старался и ухудшить мою жизнь, и то, как он внезапно поступил, меня очень удивило и напугало. С его слов я сделала вывод, что твоя персона здесь — главная причина, хоть я и не пойму, отчего, — ведь до этой поры мой отчим говорил о тебе, скорее, с легкомысленным равнодушием, чем с нелюбовью. Думаю, за последнее время случилось нечто странное и беспокоящее, нечто, касающееся нашей связи, но чего наверняка не знает и сам Боваль. И все же отношения наши с ним настолько ухудшились, что я стала его ненавидеть — думаю, взаимно, поскольку он даже посмел меня ударить. С отчаянием и бессилием я размышляю о том, как наше счастье столь легко и без всякой понятной причины превратилось в кошмар. Не жди от меня ни указаний, ни советов, как тебе поступать. Лишь одно могу тебе передать — я люблю тебя, всегда буду тебя любить, а ты будь внимателен и береги себя, поскольку вокруг действуют силы, которых нам должно опасаться в наивысшей степени. Обними за меня и того, благодаря кому мы смогли передать друг другу хотя бы несколько фраз!