Притянул Кейт к себе (она едва могла его обхватить — любили это оба) и долго вдыхал запах ее волос. Те пахли шампунем и яичницей.
Махнул ей в кухонное окно, когда она отъезжала. Чудесный летний день в Игровом Городе: везде освещенные солнцем пятна ясности — зеленые и голубые.
Когда ее «хеви» исчез за углом, Рич закрыл окно, опустил жалюзи и открыл холодильник.
В тот же день, сразу пополудни: расслабленный Рич лежал на тахте в затененном зале и слушал Вагнера. Когда раздался стук в дверь, он сразу понял: что-то не так. Это был странный стук, произведенный кем-то уверенным в себе и одновременно скучающим.
Он открыл дверь и вздохнул.
Они всегда приходят вдвоем. Волосы консервативно зачесаны назад, темные костюмы, документы в мелких ручонках.
— Господин Ричард (***)?
— Да.
— Агент Слаттери, это агент Хамм. Позволите?
Рич пожал плечами и впустил их в зал. Они расселись на тахте, под вентилятором. За ними — только стена. Агент Слаттери скорчил странную мину, будто не мог решить, какая из частей его тела болит и почему.
— Фасоль и цыпленок, — сказал Рич.
— Прошу прощения?
— Этот запах. Он от обеда. Я ел фасоль.
Они переглянулись, не понимая, шутит ли он. Это добавило ему уверенности.
— Воды?
— А пиво у вас есть? — спросил Слаттери.
У него были ласковые глаза, гладкий лоб и густая седая шевелюра. Под пятьдесят, но Ричу он напоминал молодого кондора, которому охота повыделываться.
— Нет.
— Тогда вода будет — супер.
Рич налил им из-под крана и уселся в кресле. Агент Слаттери выпил сразу весь стакан.
Агент Хамм был младше — под сороковник. Кивнув, поблагодарил за воду и вернулся к созерцанию покрывала. Слегка улыбался, а его брови выгибались дугой: годами тренированная разновидность скучающего, но доброжелательного недоверия.
— ФБР, — начал Рич.
Агент Слаттери просиял и энергично закивал, словно услышав похвалу, от которой безумно возгордился. Наверняка так и было.
— ФБР, — повторил Рич. — Ваши коллеги, ходившие за мной во времена Маккарти, выглядели ровнехонько как вы.
Они переглянулись, будто не помнили, во что одеты.
— Что ж… — Слаттери пожал плечами.
— Когда-то у меня была девушка, а у нее был парень, — сказал Рич. — Парень из наркоотдела. Носил длинные волосы и всегда был одет в классные рубахи. Пальмы и все такое.
— Яркие рубахи с пальмами, — размечтался Слаттери. — Или со змеями. Или с ящерицами. Агент Хамм, почему мы в таких не ходим?
— Потому что тогда не могли бы прятать оружие, — подсказал Рич.
— Вы удивились бы, — обрадовался Слаттери.
— Чем могу помочь? — спросил Рич.
— Речь идет о письмах.
— О письмах? — Чтобы нервно не улыбнуться, Рич напряг всю силу воли.
— Ваши письма, господин Ричард. Отправленные в Бюро, — усевшийся поудобнее Саттери смотрел куда-то за окно.
— Вы проверили эти рекламы «ситроена»?
— Прошу прощения?
— Телевизионная реклама французских автомобилей. «Ситроен», «пежо».
— Продолжайте.
— Они содержат скрытые антиамериканские инвективы. Это закамуфлированная атака на нашу религию. И на общество. Аудиовизуальная технология служит для воссоздания определенных образов, что расшатывают базовые основы нашей культуры. Они желают таким образом ослабить страну, — Рич склонился в сторону агентов. Те переглянулись, но продолжали слушать. — Некоторые рекламы спроектированы так, чтобы рисунок креста вызывал у зрителей негативные физиологические реакции. И я почти уверен, что они пытаются рекламой стимулировать некоторые группы людей к изменению их отношения к абортам. Это некая сложная марксистская технология: приказ скрыт во внешне нейтральных образах и звуках. Супертехногенная война символами. Сразу эффект может оказаться незаметным, но происходит аккумуляция, и отпечаток останется на всем обществе. Непосредственное влияние — уменьшение популяции. Опосредованное влияние — изменение актуальных самоидентификаций. Я понял это случайно, когда… Понял в момент изнурительного страдания и одновременно интенсивной концентрации, — Рич поерзал в кресле: оно отчаянно заскрипело. — Хотя, несомненно, сами машины прекрасны. «Ситроены». Верткие, быстрые.
Агент Слаттери взял в руку пустой стакан. Скучающее, но доброжелательное недоверие агента Хамма словно возросло.
— Супертехногенная война символов, — отозвался Слаттери.
— Символами.
— Прошу прощения?
— Более удачным термином является «супертехногенная война символами», — ответил Рич.
Слаттери медленно поставил стакан на столик. На то самое место, куда ставил его раньше: прикрыл влажный круглый след.
— Господин Ричард, — начал Слаттери, — когда вы отослали в Бюро это письмо о рекламе?
— Я не отсылал.
Слаттери долго смотрел ему в глаза.
— Тогда откуда мы могли узнать о его содержании?
— Вы просматриваете письма, когда я выезжаю с женой к ее сестре.
Слаттери отвел взгляд первым. Улыбка агента сделалась шире.
— Мы пришли сюда говорить не о машинах, — прервал их Хамм.
У него был низкий голос, говорил он тихо и вежливо. Рич вздрогнул и задумался, не голос ли это из Ночного Кухонного Происшествия. Пришел к выводу, что нет. Агент Хамм понравился бы Кейт, наверняка.
— Я бы не стал это недооценивать, — ответил Рич.
— Никто и не собирается этого делать, — соглашается Слаттери.
— А о чем вы пришли поговорить?
— О Станиславе Леме, — сказал агент Хамм. Фамилия долго отражалась эхом в тишине зала. Рич откашлялся и поерзал в кресле.
— Мы хотели бы узнать, — сказал агент Хамм, — на чем вы основывали свои выводы в момент составления письма, которое доставили к нам месяц назад.
— Это интуиция, — ответил Рич. — Внимательное прочтение произведений, подписанных этой фамилией. Бдительность. И знакомство с их методами.
— С их методами?
— Коммунистических функционеров, рожденных за Железным занавесом.
— Это… все?
— Все. Плюс переписка.
Агенты переглянулись.
— Переписка?
— Я обменялся с Лемом несколькими письмами. И быстро разобрался в его неявных намерениях. То есть в неявных намерениях адресантов. Причиной всему — значительные стилистические расхождения в отдельных письмах. И в книгах — они там явно выходили за границы отличий, вызванных переводами. Плюс внушение, чтобы я поддержал растущее влияние Роттенштайнера и Сувина в нашей среде, ради известной цели.
Молчаливый вопрос, посланный Хамму от Слаттери. Короткий кивок в ответ. Рич проигнорировал это, продолжил:
— Плюс выводы, которые я сделал из переписки с коллегами по перу и из информации о новейших решениях, принятых руководством Science Fiction of America.
— И вы решили, что Станислава Лема не существует?
— Наоборот, — ответил Рич. — Станислав Лем существует. Это конспиративное название активной партийной ячейки из-за Железного занавеса, которая проводит все более удачную диверсионную деятельность, направленную против культурных основ Соединенных Штатов Америки.
И тогда зазвонил телефон. Рич извинился, перешел на кухню и взял трубку.
— Привет, Дороти, — поздоровался. — Да. У меня гости. Агенты ФБР. Да, снова.
Улыбнулся им, сидящим в полумраке по ту сторону длинного зала.
Слаттери ему помахал.
— Нет-нет, — Рич развернулся к ним спиной. — Я могу говорить.
Пятнадцатью минутами позже он положил трубку. В горле пересохло, он вынул из шкафчика новый стакан, но замер на половине движения. Был почти уверен, что кран окажется справа от шкафчика.
А он был слева. И немой очевидной неподвижностью свидетельствовал, что пребывал так всегда.
Снова это впечатление. Почти уверен. Сердце Рича забилось сильнее.
Миллиарды миров, тут, рядом, как космические телевизионные проекции о каждом из них. Порой различаются минимально, всего одним кадром фильма. Миллиарды миров.
Он пожал плечами (сдержал непроизвольное движение к холодильнику) и налил себе воды, после чего вернулся в зал.
Слаттери все еще сидел на тахте. Хамм стоял у окна, осматривая сквозь жалюзи улицу.
— Я прошу прощения, — сказал Рич. — И так уложился быстро.
— Жена?
— Нет, мама.
Хамм повернулся к нему, но не стал садиться. Рич почувствовал его одеколон: кедровое дерево и что-то еще, куда менее утонченное.
— Господин Ричард, — начал он. Нарочито держал руки в карманах и слегка покачивался вперед-назад. — Есть ли что-либо еще, что вы должны рассказать нам о Станиславе Леме?
Рич поднял ладонь к грудной клетке. Зарылся пальцами в густой седой ковер, вылезающий из-под расстегнутой рубахи.
— Нет, агент Хамм. Больше ничего.
— Хорошо, — Слаттери хлопнул ладонями по бедрам, встал.
— Есть ли что-нибудь, о чем стоило бы знать мне? — спросил Рич, не двигаясь с кресла. — Почему вы пришли именно сегодня?
Теперь они стояли над ним.
— Ничего особенного, — ответил Хамм.
Слаттери снова глядел в окно, куда-то далеко, своим кондоровым взглядом.
Рич наконец встал, провел их к дверям. Они быстро простились и вышли.
Пройдя на кухню, он услышал их разговор на подъездной дорожке.
Голос Слаттери: Есть еще та жевательная резинка?
Голос Хамма: Да.
Голос Слаттери: Дай.
Голос Хамма: А книжка?
Голос Слаттери: В машине.
Голос Хамма: Попросишь автограф?
Через мгновение тишины удаляющийся голос Слаттери: Не знаю.
Самая длинная минута в мире. Потом следующая. Потом звук заводимого мотора. Когда он отважился выглянуть в окно, увидел, как они уезжают по улице.
Полторы горсти таблеток спустя начало смеркаться, а Кейт все еще не было. Рич раз десять прокрутил в мыслях тот разговор, после чего позвонил свояченице.
Сестра Кейт сказала ему:
— Кейт у нас немного задержалась. Из-за этого выехала только что.