– Приметы – штука надежная. Они пока еще ни разу не подводили, – поймав недоуменный взгляд сына, она пояснила: – Иногда даже крохотной песчинки достаточно, чтобы вызвать камнепад. А караван, согласись, отнюдь не песчинка! Когда он прибывает, во всем Цигбеле стекла в окнах дребезжат. Вот и отзывается ему эхом что-то в глубине земли, да так, что потом шкафы падают…
Вальхем задумался. Мысль о взаимосвязи тяжелых грохочущих караванов, заставляющих вздрагивать землю под ногами, и последующих толчков выглядела весьма привлекательной, но он навскидку мог вспомнить несколько случаев, когда, вопреки заверениям Хелемы, описанная схема не сработала. То прибывающие эшелоны не вызывали никаких последствий, то земля тряслась, роняя посуду с полок, без какой-либо видимой причины. В конце концов, после далеко не всегда означает вследствие.
Но народные приметы – такая хитрая вещь, что людская память в первую очередь фокусируется именно на тех примерах, которые их подтверждают, но полностью игнорирует ситуации, идущие вразрез с уже устоявшимся восприятием действительности.
Мальчишка уже открыл рот, собираясь высказать матери свои сомнения, но тут вернулся слегка запыхавшийся Торп.
– Все более-менее обошлось, – доложил он, утирая пот со лба. – Ору, как и всегда, много, а реально ничего страшного не случилось. Пара треснувших оконных стекол, разбившийся кувшин – сущие мелочи, в общем.
– Домой-то возвращаться можно? – озябшая Хелема уже начала подпрыгивать на месте, чтобы хоть как-то согреться.
– Думаю, да, – кузнец покрутил головой по сторонам, как будто высматривая неведомых злоумышленников, что сотрясали землю у людей под ногами. – Повторные толчки если и будут, то уже слабее.
– Ну наконец-то!
Они вернулись в дом, разбредясь по своим комнатам. Вальхем стряхнул с кровати мусор, выбившийся из щелей между потолочными досками, и снова забрался под холодное, а оттого казавшееся влажным одеяло. Он еще долго ворочался в неуютной остывшей постели, безуспешно пытаясь согреться, но сон упорно не шел. Его голову плотно оккупировали мысли о завтрашнем дне.
После таких землетрясений в окружающих Огненное Озеро грядах всегда случались осыпи, открывавшие доступ к новым находкам и новым открытиям. А потому стоит выйти пораньше, взяв с собой весь необходимый набор инструментов. Да и на перекус что-нибудь прихватить не помешает, день обещает быть долгим. Тут главное – добраться до трофеев первым, а если что не получится унести за один раз, то часть добычи можно припрятать, чтобы забрать уже позже.
От предвкушения предстоящей «охоты» у Вальхема даже засосало под ложечкой. В прошлый раз он, помнится, как раз натаскал упругих пластин, из которых они с отчимом и выковали те самые ножи. Если не зевать, то и завтра наверняка тоже попадутся интересные штуковины, поэтому встать надо будет пораньше…
* * *
Минувшая ночь у Голстейна также выдалась беспокойной. Поскольку Цигбел располагался чуть дальше от гор, на самом краю пустыни, то и подземные толчки здесь ощущались слабее, что, однако, ничуть не мешало его жителям точно так же выбегать в одном исподнем на улицу и оглашать ее тревожными возгласами.
Инспектор знал, что здешние края время от времени потряхивает, но переживать подобное лично ему ранее не доводилось. В отчетах, что проходили через его руки, говорилось о крайне редких случаях разрушений, а уж тем более человеческих жертв во время этих землетрясений, но ему все равно стало немного не по себе, когда пол под ногами вдруг начал гулять, словно палуба корабля на хорошей волне.
Тем не менее, Голстейну хватило выдержки, чтобы сохранить трезвость ума и не мчаться в панике к выходу. Тем более в одних трусах. Боевым генералам подобное малодушие не к лицу.
Суматоха за окном довольно скоро улеглась, и он вернулся под одеяло, где еще некоторое время ворочался на комковатом матрасе, гадая, насколько правильно поступил, отклонив приглашение губернатора.
В городской ратуше, помимо всего прочего, имелось более чем достаточно гостевых комнат, что обеспечивали куда больший комфорт, нежели каморка в городской гостинице. Они были и просторней, и светлей, и чище, да и матрасы в тамошних кроватях не походили на мешок со свеклой. Тем не менее, Голстейн предпочел остановиться в стандартном номере.
Он хотел ближе пообщаться с местными жителями, прочувствовать их настроения, выведать, что они думают об Империи и Братьях. Хотя Моккейли его и отговаривал, сокрушаясь о том, что слишком близкое общение с некоторыми городскими обитателями вполне может закончиться ножом под ребрами.
Ну, насчет ножа это мы еще посмотрим, а вот с уровнем комфорта дела тут обстояли и в самом деле неважно.
Утром Голстейн проснулся довольно поздно, неторопливо и обстоятельно умылся и, надев легкую рубашку, спустился вниз, в столовую, чтобы позавтракать. Другие постояльцы, основная часть которых прибыла с караваном, уже давно разбежались по своим делам, а потому он оказался единственным посетителем, которого в итоге обслуживал сам хозяин заведения.
Трактирщик держал себя с Инспектором подчеркнуто тактично и вежливо, умудряясь, тем не менее, ясно дать понять, что ведет себя так исключительно в силу служебной необходимости. В его голосе постоянно присутствовала определенная сухость, а тарелка, что он поставил перед Голстейном, ударилась о столешницу заметно громче обычного.
– Приятного аппетита! – буркнул хозяин таким тоном, что фраза прозвучала как пожелание поскорее отравиться и сдохнуть.
– Что не так, уважаемый? – Голстейн вооружился ножом и вилкой, склонившись над поданным блюдом. – Откуда в вас столько желчи?
– А как, по-вашему, я должен относиться к человеку, ответственному за смерть нескольких десятков моих соотечественников? Или, думаете, я не знаю, что вы – тот самый генерал Голстейн? Знаменитый «Кровавый Папочка»? – мощные кулаки трактирщика уперлись в стол, и он подался вперед, наклонившись к самому лицу Инспектора. – Я был еще мальчишкой, когда возглавляемый вами караван просто переехал баррикаду, на которой дежурили мой отец и старший брат! Мне, желторотому юнцу, пришлось занять их место за стойкой, взвалить на свои плечи всю тяжесть заботы об оставшейся без кормильцев большой семье! И вы еще имеете наглость спрашивать меня, что не так?! Вам следовало бы благодарить небеса за то, что я не прикончил вас в первый же миг нашей встречи!
Голстейн, не выпуская вилки, поднял взгляд и некоторое время пристально смотрел на трактирщика, отчего тот вдруг обмяк, съежился, и даже его пышные усы, казалось, безвольно обвисли.
– Вы, как я погляжу, сейчас не особо заняты, – заметил Инспектор и кивнул на табурет по другую сторону стола. – Думаю, у вас найдется для меня пара минут. Присядьте, пожалуйста, будьте так любезны.
Подождав, пока трактирщик перестанет грозно хмурить брови и все же последует его совету, Голстейн заговорил снова.
– Во-первых, я искренне сожалею о гибели ваших близких, – его собеседник вспыхнул и уже собирался выдать ему гневную отповедь, но холодный взгляд генерала заставил его захлопнуть уже открытый, было, рот. – Меня, как человека военного, всегда огорчают бессмысленные жертвы. А смерти вашего отца, брата, да и других защитников Цигбела именно такими и являлись. Пытаться остановить несущийся на полной скорости караван, встав на его пути – глупо. Просто глупо.
– Они погибли, защищая свою родину от вашей Империи! – прорычал трактирщик, восстановив утраченное самообладание. – Или вы считаете глупостью патриотизм и желание отстоять свою землю от чужаков?!
– Хм, – Голстейн демонстративно неторопливо отправил в рот очередной кусок бифштекса и некоторое время молчал, сосредоточенно его пережевывая. – По моему убежденному мнению, патриот – это тот, кто желает своей земле и своим соотечественникам лучшей, более счастливой доли. Ради такого и жизнь отдать не жалко, по себе знаю. Я прав?
– Именно поэтому никто не вправе указывать, как нам строить свою жизнь, и каким богам молиться! Мы – свободные люди, и хотим сами определять свою судьбу, без чужих советов!
– Хорошо, пусть будет по-вашему, – Инспектор согласно кивнул, и в его глазах промелькнула ехидная искорка. – Но как тогда следует называть тех, кто с оружием в руках, не считаясь с лишениями и потерями, отстаивает свое право и дальше жить в грязи, насилии и дикости? Должно ли почитать как героев тех, кто пал, сражаясь за возможность быть ограбленным на лесной дороге или изнасилованным в ближайшей подворотне? Кто отдал жизнь, защищая власть бандитов и воров? Что скажете, уважаемый?
Лицо трактирщика налилось багрянцем и он угрожающе подался вперед.
– Вы на что тут намекаете?! – прохрипел он, едва не задыхаясь от гнева. – Что мои родные ходили в услужение лихим людям?! Мои отец и брат были честнейшими людьми, и никто не вправе оскорблять их память!
– Сядьте! – резкий окрик генерала отбросил бедолагу обратно на табурет. – Не стоит разговаривать со мной таким тоном. Я вам не юная трепетная девица, на меня подобный нахрап не действует!
Воспользовавшись возникшей паузой, Голстейн закинул в рот еще один кусок.
– Знаете, – заговорил он, продолжая жевать, – я ведь хорошо помню, как выглядел ваш городок лет десять-пятнадцать назад, когда мы пришли сюда. Тяжелые железные решетки на всех окнах, закрываемые на ночь толстые ставни, обязательная дубина под прилавком и кромешная тьма по ночам, выходить в которую отваживались лишь вершители темных дел, да самые лютые пропойцы. Когда даже при свете дня, буквально у всех на виду с тебя могли сорвать сумку или срезать кошель с пояса. А кто сейчас помнит те времена?
Инспектор выразительно кивнул на ближайшее окно, свободное от каких-либо решеток или крепких запоров, за которым виднелась просторная площадь с беззаботно прогуливающимися горожанами.
– У вас теперь на центральных улицах даже фонари есть, под которыми влюбленные парочки по ночам свидания назначают! – Голстейн нацелил вилку на трактирщика. – И вы по-прежнему будете утверждать, что раньше было лучше?! Когда только от нападений на дорогах каждый год гибло больше людей, чем пало от мечей Империи! Если хотите – сами посчитайте, сколько жизней мы вам сберегли!