– О! – только и смог выговорить мальчишка, чья картина мироздания только что пополнилась целым рядом колоритных деталей.
– Ты тогда испугался и расплакался, а она приблизилась и успокоила тебя всего одним легким прикосновением. А потом огнекрылый архангел вновь унес ее на небеса.
– Ясно, – протянул Вальхем, изрядно впечатленный непривычным пафосом и торжественностью рассказанной истории. Обычно его мать изъяснялась куда проще и незатейливей. Должно быть, она бессчетное число раз проговаривала эту речь про себя, приводя слог в соответствие с масштабом события.
– Если бы не подоспевший на помощь Пастырь, бандиты вполне могли перерезать нас всех. Даже тебя бы не пожалели. Им же безоружного человека убить – раз плюнуть!
– Но почему Пастырь явился, чтобы спасти именно ваш обоз? Ведь нападения происходили и до того случая и после. Что Ему… то есть Ей помешало спасти и остальных?
– Пастыри являются только если ихпризвать. Страстной и искренней молитвой. Только услышав такой зов сойдут они на землю, чтобы восстановить справедливость.
– А другие не молились, что ли?! – продолжал недоумевать Вальхем. – Приставленный к горлу нож, думается, должен здорово способствовать страстности и искренности возносимой богам мольбы.
– Просто так до них не достучаться, – мать помотала головой. – Нужен Пастырский Амулет. А их не так уж и много, тем более что сейчас Империя изъяла почти все Амулеты, поэтому возможность воззвать к своим богам имеется далеко не у всех.
– Но в вашем обозе, выходит, у кого-то такой амулет нашелся?
– Да, – Хелема повернулась и посмотрела на сына, – он был у меня. Твоя бабка дала мне его уже перед самым отъездом. Как будто чувствовала…
– У тебя есть Пастырский Амулет?! – от удивления Вальхем даже приподнялся на локте. – Покажи!
– Ты же помнишь, что отец сказал сегодня? – осадила его мать. – Поклонение Пастырям и уж тем более хранение у себя их Амулетов будет жестоко караться! Империя больше цацкаться ни с кем не будет!
– Я никому ничего не скажу!
– Тут дело в другом, – Хелема мягко опустили его обратно на подушку. – Пока тебе ничего не известно о правонарушении – с тебя и взятки гладки. Но если ты о нем узнаешь и будешь в дальнейшем утаивать от властей соответствующую информацию, то и сам становишься соучастником. Оно тебе надо?
– Ну и что! Тот факт, что я живу с вами под одной крышей – уже почти преступление! Одним больше, одним меньше, какая теперь разница?! Веселую жизнь всем устроят, – Вальхем насупился и требовательно повторил: – Покажи!
– Ну ладно, ладно, – его мать нехотя поднялась на ноги и взяла со столика лампу, – Подожди немного.
Оставшись один в темноте, Вальхем напряженно прислушивался к доносящимся из-за приоткрытой двери шорохам и скрипам. Ему хотелось выяснить, где именно находится тайник, но очень скоро он понял, что уже не может определить, где именно сейчас роется его мать – то ли в шкафчиках на кухне, то ли в серванте в гостиной, то ли где-то еще.
Через некоторое время послышался скрип лестничных ступенек, по стенам заметались густые желтые отсветы, и Хелема вошла в каморку Вальхема, держа в одной руке лампу, а в другой – небольшую коробку.
Поставив ее на столик, она принялась копаться в ней, доставая и складывая рядом то какие-то старые пуговицы, то мотки тесьмы, то перехваченную веревочкой стопку разномастных тряпочек для заплаток. Вальхем вспомнил – эта коробка стояла сверху на шкафу в родительской спальне, и в ней хранились разнообразные швейные принадлежности, которыми мать пользовалась, латая его в очередной раз изодранные штаны. Коробка постоянно находилась практически у всех на виду, что маскировало ее ничуть не хуже самого настоящего тщательно оборудованного тайника.
Докопавшись до самого дна, Хелема вытащила на свет маленький бумажный сверток. Она осторожно его развернула, и в неверном свете лампы блеснул голубой камень, подвешенный на тонкой металлической цепочке.
– Вот, – она протянула амулет Вальхему, одновременно приложив палец к губам, – но только тихо! Он все слышит!
Взяв кулон двумя пальцами, мальчишка повернул его к свету, чтобы лучше рассмотреть. Он с первого же взгляда понял, что столкнулся с чем-то неординарным. Голубой кристалл слегка округлой ромбовидной формы был заключен в блестящую металлическую оправу, оплетавшую его сеткой тонких волосков. За годы работы в кузнице Вальхем успел столкнуться с немалым количеством разнообразных ювелирных украшений, которые жители приносили им в починку, но он никогда не встречал ничего даже близко похожего на подобную искусную работу. Он мог дать руку на отсечение, что даже в Кверенсе ни один мастер не смог бы создать украшение такой сложности, да еще и настолько аккуратно.
Вальхем поскреб поверхность амулета ногтем, но не смог обнаружить даже малейшего следа стыка самого камня и его оправы. Складывалось впечатление, что он являлся с ней единым целым. И данное наблюдение странным образом напомнило ему лесную находку, где структура материала точно также словно перетекала из одной формы в другую без четких границ и переходов.
Он не мог внятно сформулировать свои подозрения и догадки, но какое-то внутреннее чутье подсказывало, что между переплетением торчащих из земли бурых жгутов и ажурной вязью поблескивающих волосков аккуратной оправы амулета несомненно присутствует некое родство. Было в них нечто общее, выражавшееся в невероятно плотном подгоне отдельных частей друг к другу и в кажущейся хаотичности линий.
Подняв амулет перед собой, Вальхем взглянул через него на пламя лампы, увидев внутри кристалла паутину белесых прожилок, удивительно напоминавшую ту путаницу черных щупалец, что видел вчера в глубине приоткрывшейся конструкции, и это еще больше убедило его в верности первоначального предположения.
– И с его помощью можно в любой момент призвать Пастырей? – прошептал он, любуясь голубыми переливами.
– Не в любой. Только в момент настоящей смертельной опасности. На обман или попытку сжульничать они не купятся. Но даже тогда, стоя на самом краю гибели, следует хорошенько подумать, а так ли нужна тебе Их помощь. Или же ты все же сумеешь справиться сам, – Хелема забрала у него Амулет и снова завернула его в бумагу.
– Отчего так? – Вальхем удивленно приподнял бровь.
– Богов попросил – дорого заплатил, – ответила ему мать известной поговоркой. – И плата эта может оказаться слишком высокой. Иногда мне кажется, что именно в обмен на наше с тобой спасение Пастыри тогда забрали жизни твоего отца и моей матери.
Хелема сложила нитки и пуговицы обратно в коробку и поднялась.
– Так что не жди помощи свыше, всегда рассчитывай только на свои собственные силы. Ну и не болтай лишнего, разумеется, тоже до добра не доведет, – она подхватила лампу и шагнула к двери. – Спокойной ночи!
Глава 13
Поправив картину, Голстейн отступил назад, оценивая результат своих трудов. Что ж, неплохо, весьма неплохо! Теперь первым, что увидит любой, кто войдет в двери его приемной, будет большой портрет Братьев, висящий прямо над креслом Инспектора.
Светло-русый Свиллейн в белоснежных одеяниях и со свитком в руках, и его старший темноволосый брат Фреггейл, облаченный в черные доспехи и опирающийся на тяжелый меч встречали каждого вошедшего тяжелыми пронизывающими взглядами, словно вскрывающими человека до самых сокровенных тайн и секретов.
И только потом, опомнившись от первоначального шока, посетитель обратит внимание на все остальное, что даст время, чтобы оценить его реакцию на каноническое изображение столь ненавидимых многими местными жителями властителей. После он может говорить что угодно и рассыпаться в заверениях о своей искренней и безграничной преданности Божественным, но слова уже не будут иметь никакого значения, поскольку самое первое оставленное человеком впечатление расскажет о нем все.
Губернатор хотел выделить для приемной просторную комнату с высокими выходящими на площадь окнами, но Голстейн отказался, предпочтя небольшую каморку с единственным окошком, в которое виднелся лишь кусок облупленной стены дома напротив. Он полагал, что для доверительного общения с людьми необходима более тесная, можно сказать, даже интимная обстановка, когда ты можешь различить тончайшие нюансы мимики собеседника, видишь как поблескивают крохотные бисеринки пота у него на лбу, слышишь его сиплое от напряжения дыхание. А сидя на разных концах длинного массивного стола и разглядывая друг друга чуть ли не в бинокль, особого доверия не построишь.
А потому вся обстановка приемной ограничивалась маленьким столиком и двумя жесткими стульями с высокими вертикальными спинками по бокам от него. Лишний комфорт расслабляет и притупляет бдительность. Если хочешь держать собеседника в тонусе и оставаться бодрым и сосредоточенным сам, то придется потерпеть. Тем более, что долгая армейская служба привила Голстейну любовь к некоторому аскетизму во всем и научила довольствоваться малым.
Уборщица вымела мусор, протерла пыль с подоконника, два охранника затащили мебель, и теперь, после того, как Голстейн поставил в углу вешалку со своим парадным мундиром и повесил у себя за спиной портрет Божественных Братьев, приемная была готова к встрече первых гостей. Оставалось только немного подождать.
Долго скучать Инспектору не пришлось. Его кровавая «презентация» возымела должное действие, посеяв в душах людей не только страх, но и чувство неопределенности. Ведь так или иначе в перечисленных Голстейном прегрешениях были замешаны практически все и, держа в уме возможную кару, многие сочли лучшим вариантом донести на соседа прежде, чем он донесет на тебя сам.
До полудня в каморку заглянуло всего несколько человек, но потом жиденький ручеек страждущих донести Власти о возможных прегрешениях и богохульствах окреп и превратился в полноценную очередь, тянувшуюся со ступенек крыльца ратуши.
Простоявшую там всю ночь виселицу утром убрали, тем более что тела бандитов кто-то, по всей видимости родственники покойников, уже снял, и держать перед входом пустую деревянную раму уже не было смысла. Сохранившегося на ступенях грязно-бурого пятна и все еще витавшего в воздухе запаха гнилой плоти вполне хватало, чтобы вереница просителей изогнулась широкой петлей, огибавшей место вчерашней экзекуции.