Их клик раскатился
По миру от леса
И в облаках стих…
А шелковый ясень
С шуршаньем спустился,
Скрывая завесой
Земная Земных.
Ты – таинство счастья и пьянство соитий,
Старинная греза, бродящая кровь!
В клубке бытия златорунные нити,
Ты – пары кольцо! Цепь существ! Ты – любовь!
К тебе мы взываем, вопим и лепечем,
Дикирий вселенной! Двух истин союз!
К тебе, что связует по бедрам и плечам
И вновь разрешает от впившихся уз.
Блуждает ли муж, словно солнце на небе,
Кругами исканий, хладясь и калясь,
Жена ж разделяет с пустынею жребий,
Любовью неплодною не утолясь,
Иль он притекает, как влага земная,
К единой возлюбленной, верен и щедр,
Она ж пребывает святая, ночная
Со сладостным бременем в пажити недр…
Хвалите же любящих недр славословья,
Разгром и строительство, тело и дух,
Что слиты по имя любви и любовью,
Что вяжут единым для третьего двух!
Но встанет година иных упоений,
Любовники прийдут на Пламенный Мост,
И вечности взыщут их стоны мгновений —
И вечность помчит их, слиянных, меж звезд.
МАТЕРИНСТВО
О, если б я родила сверх-человека.
Как лицо твое походит
На вечерних Богородиц.
Под грушею, лучом благословенной
На бремя сладостное золотых плодов,
В игре простой, но древле освященной
Великих кровных ласк и умиленных слов, —
Лежим мы, нежась, в лоне бытия —
Мой первородный сын и я.
Блеяние овец звенит далече…
Отец твой, о дитя, их упасет один…
Мой слух блюдет младенческие речи:
Долг матери стеречь тебя со дня родин.
В цветах увойчатых простерла стан я,
Как новь тая в груди могущество и страх,
И над собой держу свое созданье
Высоко, в розовых напрягшихся руках.
Рыжекурчавый, весь нагой младенец
Дрожит, трепещет, вознесенный в синеву,
Повит листвой зеленых полотенец,
Подобен божеству!
Я вижу черно-золотые зраки
Пугливые, святые, словно у орлят,
Волос огнистых перистые злаки,
Румяный, пухлый в неисчетных ямках зад,
И кулаки неистовых ручонок,
И стопы крепкие, и выпуклый живот…
В мою десницу дан божественный ребенок,
Что, кровью алою светясь, живет.
О маленькое тело!
Тебя носила я, величием пьяна,
В твой рот из груди юной загорелой
Лила амброзию молочного вина.
И ныне, гордая, я слышу лепет —
Уж слово правое родил ты, человек!
Блаженная, я знаю лучшую из нег —
Объятий детских трепет…
Мой взор крылеет, веет всё любовней
На чадо милое, как херувим трубя:
«Признай же, матерь, истый лик сыновний,
Прозри в тобой рожденном самое себя».
И разум ищет, кружится, ныряет,
Как стриж в водовороте непостижных дел,
Над омутом зачатья замирает,
Следит круги преемственного сходства тел.
Пусть этот орлий взор иного цвета! —
Но, как и мой, влюблен он в бытие и строг.
Уста ребячливы… Но смех привета
В них, как в моих, приманчивым изгибом лег.
А этот шаг упругий и строптивый!
А голос звончатый, воинственный, как медь!
Весь действенный в игре, во сне ленивый
Сын – мой отобраз. То не счастье ль разуметь?
Как молодое древо на поляне,
Я знала луч и вихрь, взращала лист и цвет.
Но совершу ли круг обетований?
Отброшу ль сладостную тень над далью лет?
И опылю ль дерзаний первых завязь
Медвяной мудростью? И деянья зерно
Мне выносит ли творческая зависть,
Чтоб в Ниве Вечности прозябло и оно?..
Но ты еси мой продолжатель!
Зародыш самости! Общины новой муж!
Не я, так ты будь грозовой создатель,
Восстань, разрушь!
Как зверь питай любовь к живой вселенной,
Как человек – к пленительной земной судьбе,
Могущий, непорочный, неизменный,
Схватись с самим собой в пожизненной борьбе!
Беги толпы, страшись уединенья,
У мудрецов, стихий и опыта учись
И куй ликующих потомков звенья —
Хоть в них до рая златовратного домчись!
И – родшая тебя – я не исчезну,
Как круча, явльшая прославленный ручей,
Как жила, сплавленная в серебро ключей,
Как глыба перед бездной!
Под грушею, плодами отягченной,
Вдали от звонкого блеяния овец,
В объятье тесном плоти неделенной,
Глядимся мы в бездонный студенец,
Как в вещее зерцало бытия —
Мой богоданный сын и я.
Я вижу лик под алою повязкой
Округлый, смуглый, молодой, как мак.
В губах его таинственная ласка,
В очах голубозарных – чистоты маяк.
Колонну бронзовую гордой выи
Влюбленною рукой младенец охватил,
Ввысь излучая кудри огневые,
Исполнен неги, созерцания и сил…
О древний образ Матери с Ребенком,
То величавой львицы с мощным львенком,
То нежной горлицы с испуганным птенцом,
Воспет ты не одним восторженным творцом.
Ужели ныне в отблеске случайном,
Ужель и я в преображеньи водяном
Приобщена к благим вселенским тайнам
И зрю двойной свой Лик сияющим над дном?
На персях перекрещиваю руки,
Не чую на себе былых полнощных вин,
Благословляю материнства муки:
Ты освятил меня, о сын!
В ПРОСТОР
Скочил Добрыня со добра коня,
Напущался он на бабу Горынинку.
Солнце – румяный поденщик богатого лета —
Кончило ревностный труд свой на пожне пространных небес:
Убрано жито дневного колючего света
В темные гумна далеких, маститых, кудрявых древес.
Шумно спешат батраки на радушные мызы,
Кто на волах, волочащих с пшеницею воз золотой,
Кто же пешком из долины душистой и сизой,
Лыковый пестер неся на заплечье с травою густой.
Хлопотно, весело в хлевах, жилье и на риге,
Люди, животные, равно устало, гулливы, жадны,
Тащат в ушатах удои, в кошницах – ржаные ковриги,
Звонко бросают серпы, и цепы, и мотыги:
Ждут их смиренные ласки и темные, сладкие сны.
Буйно умчусь я отселе…
Пирные ясли, столы обойду круговратной тропой,
В дальний опасный ковыль из приюта веселий
Я с похвальбою девической ринусь горячей стопой.
Сзади – теней веретена прядутся на прясла —
Вьют на дубравное царство хмельную, глухую дрему,
А впереди – лугоморье еще не погасло!
Огненноперая осень ширяет! Ее обойму!
Руки мои простираются с шалой тоскою,
Ширятся алчно зрачки, улыбаются дерзко уста…
Стоя в челне, я плыву… Я – за славной рекою…
Вот – вожделенный мой брег! Вот – простор! Подымайся, мечта!
С этой расстильчивой и голубой луговины
Любо тебе, о пернатая, кругом крутым запарить,
Кинуть земле из-за облак привет соловьиный,
В крае таинственных россов, обнявшись с ветрами, царить.
Хищное око твое всё глядит – не упьется:
Пашен излучины, мельницы, вязы старинные, ширь…
Пламенный вечер в поднéбесье с сумраком бьется.
Око, мечта моя, ширь!
Ах! Бытия тебе мало, – себя же всё много…
Жаждешь похитить ты весь и отдать самое себя в дар.
Тягостно-спелая жизнь! Высоко над дорогой
Виснешь ты, плод недоступный! Стрясет ли тебя чей удар?
Я – исполинская дева. Неволи врагиня.
Медным шеломом волос потрясает моя голова,
Очи грозят булавой своей хладной и синей,
Темным, коварным рукам не чужда ворожбы тетива.
Целостный дух свой хочу, наконец, разметать я!
Вас созываю, мужи, на прямой поединок с собой!
Ширь – наше поприще. Смерть лишь разнимет объятья.
И победителю только владеть своевластной судьбой.
Ведаю древним чутьем я, что ненависть – сила,
Ненависть – девья любовь, к обоюдной усладе тропа,
И, богатырка, противлюсь тому, что взманило,
В битве ужасна, в оружье загадочна, к страху слепа.
Так я служу вековому и правому Счастью!
Ибо что воинам слаще, чем девственниц вызов принять?
С равномогучими биться отточенной страстью
И, одолев, пировать?
Руки мои, вы схватились за серп рукоятки,
Зубы мои, вы сцепились, да сгинет о милости стон!
Перси мои, как вы жаждете яростной схватки!
Бранное ж поле пустынно… Лишь мирный лазоревый лен…
Где ж ты, Попович узывчивый, мудрый Добрыня,
Доблестный Муромец – скифских урочищ былые цари?
Спит под курганами дух ваш – былины святыня,
Перевелись в стороне заповеданной богатыри…
Ты же, моя старобытная мощь, не нужна мне:
Тлеют в земле целомудрие жен и отвага мужей…
Я одиноко, как древняя баба из камня,
Гордо и твердо стою на распутии дольних межей.
Вдруг рассекает мне сердце пылающий холод,
Вражий набег повергает меня в черноземную тень.
Ветер – могутный, неистовый, сказочный волот
Вскинул кистень.
Единоборство с тобой принимаю, о витязь!
Рослый, дородный, в серебряных латах – достойный ты враг.
Недра земные, гудите! Горбины и рвы, расступитесь! —