И завершим
Крестом огневым,
Миру вестящим Христа торжество.
РОЖДЕСТВО НА СТАРОЙ МОСКВЕ
Захрустален воздух стужею,
Высь зарей насквозь лазурима,
Но уж первая – волшебна и свята —
Разблисталась в ней звезда.
И стоят в пуху и кружеве
Терема с их верхотурьями…
Так бывало в вечер-свят о Рождестве
На Москве.
Гул разливистый, размеренный,
Растекался с колоколенок,
Что напиток густ, малинов и медов
Из объемистых ендов, —
Кликал люд, в снегах затерянный,
К храмам Спасовым, Николиным
На Бору, Чигасах, Ямах, Плетешках,
На Песках…
И возки, все раззолочены,
Камкой алой занавешены,
Плыли с поскрипом парчой проулков-троп,
Из сугроба на сугроб.
Пробиралися обочиной
Тут же вершники и пешие, —
Белы кудри, брови, охабень, тулуп,
Пар из губ…
А пред церковкой кремлевскою
Три царевны с мамкой старою
Застоялись – засмотрелись на звезду…
И лицо их сквозь фату,
Столь умильное – московское! —
Дышит верой юной, ярою,
И трепещет нежный рот, чтоб произнесть:
«Дева днесь…»
Град ты, град мой, Богом взысканный,
Благоверным князем строенный,
При царе тишайшем цветший средь снегов,
Был таким ты семь веков!
И тебя щитили искони
И святители, и воины,
Коих враг бежал, не трогал дикий зверь!
А теперь…
Иль не вымолю, не выстону?!.
Или узкие да хрусткие
Переулочки твои – мои пути
Мне до смерти не найти?
Нет! Лишь веровать бы истинно
В были горние и русские
Да идти всё на звезду, всё на восток…
С нами Бог!
НАШЕ ГРЯДУЩЕЕ
Эта ночь морозится, хрусталится,
Эта ночь – Господня…
Коль не спишь, о близком запечалясь, ты, —
Вдаль смотри сегодня.
Богу то угодней.
Там, вдали долины нашей родины
Жемчуг снежный вышил, —
Плат священный вышел…
Кистью белой искристой смородины
Звезды виснут выше.
И одна, светлейшая, великая,
Встала над погостом,
Где проснулись вдруг, как утром, кликая,
Петухи по гнездам.
Чудо Бог там создал!
Возле тихой древней колоколенки
На могилке ветхой,
Под ракитной веткой
Спит Младенец, лишь рожденный, голенький,
Силы, славы редкой.
Бел от снега и румян от холода,
На глазах растет он.
Твердый посошок, окован в золото,
Богом ему отдан,
Ангелами подан.
Родила ль его святая женщина,
Мать-земля родила
Или та могила?
Дремлет он, звездой счастливой венчанный,
В пелене застылой.
Видишь то, что чается, желается?
Божья ночь – хрустальна…
Не Гвидон ли новый появляется
Там, в отчизне дальней?..
Так усни ж, печальный!
Кто-то скачет в русских чащах
В мраке ночи и хвой, —
В горностаях, свет лучащих,
В латах медных, в лад звучащих, —
Заревой, роковой…
На устах улыбка светит,
Гнев горит из очей.
Ствол, валун крестом он метит —
И наводит дивный трепет
На зверей, на людей.
Кто-то мчит по русским топям
В мути марев и мхов, —
На коне с плясучим топом
И с жезлом, подобным копьям, —
Златобров и суров.
Месть таится под пятою,
А рука милость льет.
Он кропит святой водою
Край, окапанный рудою,
Цвет болот и народ.
Не блуждает он, не тонет…
Он уж входит во град! —
Злых жезлом железным гонит,
А других на путь свой клонит,
Как ягнят вешних стад…
Кто же Он, безмолвноустый,
Молодой и святой,
Взявший все бразды и узды
И несущий в место пусто
Древний крест золотой?!
Дивен, как в сказке иль в княженье Рюрика,
Выступил Кремль изо тьмы —
Бело-златой, и с лазорем, и с суриком…
Около – люди, писал таких Суриков —
Мы.
Лица заплаканы, очи осушены —
В них и восторг и сполох!
В прошлом у всех нас – свой Углич и Тушино.
Сколько поругано! Сколько разрушено!
Ох…
Кто наше царство губил, прахом веючи,
Царство в церковной красе?
Кто ясноглазого резал царевича?
Рвал жемчуга с тел хладеющих девичьих?
Все!
Вины-грехи жгут нас петлей наброшенной
И, как вериги, гнетут…
Чем же мы радостно ныне всполошены?
Он, долгожданный наш, моленный, прошенный,
Тут!
Тут – за стеною, толпой опоясанной,
Молится, вшедши во храм.
После объявится – старцем предсказанный,
Званный народом и Богом помазанный,
Нам.
Глянет он, батюшка, с гневом иль милуя?..
Пошепты, всхлипы и стон…
Вдруг замираем, немые, застылые:
Настежь – соборные двери двукрылые! —
Он.
Корзно, как зори, светлейше-малиново,
Жезл же – как молоньи след.
Взгляда другого, столь гордо-орлиного,
Лика, столь ясного, образно-длинного,
Нет!
Клонимся земно с молитвой Исусовой,
Словно под солнышком ярь…
Боже, храни!.. Борони же ты, Русь, его!
Вот он – в блистанье венца злато-русого
Царь!
ЗАПЛАЧКИ
Ой, родимая, ой, русская земля!
Припадаю ко стопам твоим, моля!
Ты прости нас, кем ты кинута, кем брошена, —
Раскатившихся, как малые горошины
Из златого, из тяжелого стручка,
По чужой земле, что ох! как горька…
Не отринь нас… Мы на братьев не похожи ли? —
Тех, что вдосталь кутермили, скоморошили
И доныне кружат в леших кустах…
Ан – Бог даст, в святых очутятся местах!
Вот и я – буйна, кротка ли – та же самая!
То в затменье, то в сиянии душа моя…
Крикнул кочет красный, вспыхнула весна, —
И, как жрица, я звала Перуна!
Стонет горлица, и осень уж туманится, —
И взыскую Лика Спасова, как странница…
Млады, стары, тот с дудой, тот с посошком,
Кто – веригою звеня, кто – бубенцом,
Черта тешащие бранью, Бога – лирою, —
Мы, чужие всем, и щедрые, и сирые,
Прозорливцы, простецы, дураки,
Возлюбившие скиты и кабаки,
И в отрепье кумачовом, и во вретище —
Все, как есть, твои родные, мати, детища…
Так прости же нам раскаянный наш грех,
Как и тех, что там, с тобою… как и всех!
И раскрой свои бескрайные объятия
Мне, что многих и светлей, и виноватее…
Дале-дальняя сторона моя,
И знакомая, и незнамая!
По тебе тоска моя лютая,
О тебе и скорбь моя смертная…
День-деньской плетясь, крепко путая,
Те тоска и скорбь – сестры верные,
Сестры вечные – руки вяжут мне,
Горло душат мне, что веревками…
Ах, темны – леса, пестры – пажити,
Да с избенками, да с церковками
Под стожарами да под радугой,
Вас не видела долго-долго я…
Так же ль лед гудёт по-над Ладогой?
Так же ль плот поет по-над Волгою?
Сладко вишенье уж родится ли
На огористом Окском береге?
Виноградье глав золотится ли
В милом городе на Москве-реке?
Миро ль варят там роз медовее?
Росны ладоны воскуряют ли?
Так же ль молятся в Приднепровии
И спасаются в Зауралии?
Крест ли есть у шей, в пальцах – лестовка,
А иконный лик в каждой горнице?
Да и цел ли кряж али лес такой,
Где б подвижник жил аль затворница?
Люди ищут ли правды-истины,
Берегут ли то, что уж найдено?
Иль, как в непогодь, иглы с лиственниц,
Жемчуг с образа, татем скраденный,
Спало-сгинуло благочестие,
Вековечное боголюбие?..
Ох, почто с тобой, Русь, не вместе я?
Из конца в конец и до глуби я
Всё б разведала, всё бы вызнала!
И, коль правда то, коль скончалась ты, —
Я б слезой живой тебя сбрызнула,
И взбудила бы кликом жалостным,
И согрела бы целованьями…
Оживела б ты с Божьей помощью
Всеми травами и дыханьями
В свете утреннем, голубом еще,
Распрекрасная, та же самая
Русь родимая, сторона моя…
СЛАДОСТЬ ИИСУСОВА
В душу чудное сходит отишие, —
Унялась в ней уныния боль…
Не свирель ли в ушах своих слышу я?
А в светелке-то нищей под крышею
Как от снега бело ль, голубо ль!..
Кто в ней движется, чуть затуманенный,
Теплит в сгасшей лампаде огонь? —
Лик, от венчика роз орумяненный…
И была, видно, некогда ранена
Засквозившая алым ладонь…
Ах! грустнейшее око проникнуло
Всю меня, как повапленный гроб.
И стыдом нестерпимым я вспыхнула,
И с постели вскочила… И стихнула
У фиалкою пахнущих стоп.