Как дружеский привет прощальный… как улыбка
На тех устах, что смерть смыкает навсегда.
Так, жизни горизонт покинуть уж готовый,
Я, всех надежд своих оплакивая прах,
Обертываюсь вдруг – и созерцаю снова
Блага, каких не знал, с желанием в очах.
Земля и солнышко! Мир кроткий и прелестный!
Я, гроба на краю, слезу сронил о вас.
Ведь воздух так душист! И чист так свет чудесный,
Свет солнца для того, кто сам почти угас!
Хотел бы я фиал, где нектар смешан с желчью,
Теперь весь, до глотка, испить, опустошить!
В нем, бывшем для меня всю жизнь полыни горче,
Есть меда капелька на дне хоть, может быть?
Быть может, в будущем то счастие земное,
Какого чаял я напрасно, ждет меня?
В толпе людской душа, не знаемая мною,
Откликнется моей душе, ее поняв?
Цветок спадает, дав свой аромат зефирам.
Земле и солнцу так прости свое шлет он.
Я умираю, и мой дух, прощаясь с миром,
Летит, как горестный и мелодичный звон.
НЕСМЕЯНА-ЦАРЕВНА
1. ЕЕ ТЕРЕМ
Темен терем мой… В бессветной чаще он,
Чаще ельника могильного, безлистного,
Не испестрен, не злачен он, не белен:
Он из свята древа – древа кипарисного.
Заросла к нему сухим быльем тропа,
Ворота замком на ржавый ключ затворены.
В сенях плачется кукушка-ряба,
А на крыше молкнут-мокнут черны вороны.
На оконцах всё густые войлока,
Ни зари, ни звезд, ни солнца в них не кажется,
И всегда-то во моей светлице зга,
Словно серая запутанная пряжица.
И везде-то в ней Минеи, Псалтыри,
Стопудовые, столистные, столетние,
Да окованные тяжкие лари
Со приданым, со тряпьем, той зги бесцветнее.
Темен терем мой… Ох, темен, словно гроб, —
Гроб из свята древа – древа кипарисного.
Не летит к нему плясучий конский топ,
В нем не светит лик, опричь иконописного.
И живу там я, Царевна, среди них,
Несудьбины, да Кручины, да Бессонницы —
Сенных девушек, подруженек моих,
Что, как я, от всех сторонятся, хоронятся.
2. ЕЕ ЗЕРКАЛО
Лишь средь ночи/, глухой ночи/,
Избыв докучливых подруг,
Одна я, Несмеяна, —
И в желтом всполохе свечи
Расстегиваю с дрожью рук
Я петли сарафана.
Темен бархат вяжет шаг, шуршит и тянется,
Словно тень, со мной вовеки не расстанется.
Я в зеркало гляжу, гляжу, —
Оттуда ж смотрит женский лик,
Бледней, сквозней купавки.
Я волоса чешу, чешу, —
Они тяжелее вериг
И черны, как пиявки.
Темен волос шею душит, вьется, тянется
И по смерти, чай, моей таким останется.
Вон там глаза. Ой, что за грусть!
То два ли сизых голубка,
Что камнями зашибли?
Уста… Печальней нету уст!
Точь-в-точь два мертвых мотылька,
Что от морозов сгибли.
Темен час ночной жмет сердце, длится, тянется…
Не смеяться мне вовек, не зарумяниться.
Я в зеркало гляжу, гляжу, —
В нем груди парой стылых льдин
Колышутся туманно…
Еще живу, еще дышу…
Почто? Для чьих услад, кручин?..
Одна я, Несмеяна!
Темной жизни срок проходит, медлит, тянется…
Скоро ль то, что я, могильным прахом станется?
СКИТСКАЯ ПЕСНЯ
Уж как много в высоте полночной звезд!
Уж как много в густоте лесной невест! —
Не царевен-королевен в теремах,
А молчальниц-печальниц во скитах.
Не лазорев и не ал наш сарафан,
Черный-черный, потаил он гибкий стан,
А ресницы да надетый низко плат
Приукрыли наш улыбчивый взгляд…
Ничего-то мы не видим в днях своих,
Окромя березок никлых, вострых пихт,
Вязи книжной, золотного шитья,
Слышим токмо бой часов да жития…
Ан – с вечерен настает ина пора:
Не заснем мы, как мирские, до утра, —
Облекаемся беленым полотном,
В руки свечи желто-пламенны берем, —
И всё молимся, и ждем, не смеем лечь…
В сердце – трепет и восторг нечеловеч!
Ой, вот-вот сейчас, в полуночном часу,
Будет чудо здесь, в обительском лесу:
Воспоют все птахи, вспыхнет заря,
И, Исусову молитву творя,
Нас в сенях сберет игуменья-мать,
Мать-вратарница пойдет отворять…
А уж там-то, у ворот-то, – Спасе мой! —
Гость желанный, Гость наш странний, дорогой.
Он что млад-пастух простой на первый взгляд,
На второй – великой тайностью объят:
Крест огнистый во руках – посошок,
Звезды утренние в кудрях – венок,
За плечми – барашек беленький лежит,
Над главою – белый голубь кружит!
Вы падите наземь, девушки, без слов,
Как при выносе Святых Даров,
Вы лобзайте Его, милые, в стопы
Да кажите к нашей трапезной тропы.
Там – кормите овна розовым цветком,
Птицу Духову – отборным пшеном,
Умилите Гостя чистою слезой,
Взвеселите духовною красой!..
И, как облак, возносясь к небесам,
На прощанье обещается Он вам:
«Ой вы, девицы, невесты мои, —
Кротче горлинки, премудрей змеи!
Я по смерти вам пожалую крыла,
Улетите вы на них за купола,
Там и встретитесь со мной, Женихом, —
Повенчаетесь смарагдовым венцом!»
«РАДУЙСЯ!»
Тает уж ночная темнота,
Горько пахнут деревца миндальные, —
И забылась тонким сном печальная
Матерь погребенного Христа.
Грезится ей вновь Иерусалим
Этих дней, – шумящий чернью злобною,
И пустыннейшее место лобное,
И кровавый крест с Любимым… с Ним!
Чрез окно же ветер, свеж и тих,
Трогает хитон ее синеющий
И играет прядью кос седеющей,
Серебристою средь золотых.
Вдруг как разольется сноп лучей
И лилейный запах в бедной горнице,
Как завеса темная раздернется, —
И знакомый Ангел – перед ней!
Молвит: «Радуйся!.. Твой Сын воскрес!»
И смеются оба тихо, счастливо,
Полны веры детской неопасливой,
Матерь Господа и дух небес…
И досель об этом Дне чудес
Нам поют колокола пасхальные:
«Радуйся, земля моя печальная,
Ибо Он воистину воскрес!»
«СТРАННЫ МНЕ РУССКИЕ ЛЮДИ…»
Странны мне русские люди
Здесь, в зарубежном далёке:
Всё-то о родине рядят,
Всё-то им править блазнится!
Лучше б молились о чуде,
Крест совершая широкий,
Как наша бабка иль прадед
С лестовкой пред образницей.
Что мы отсюдова знаем?
Что мы отсюдова смеем?
Мы, – бездомовные дети
Грозной во гневе России?
Грезим ли мы горностаем
Иль об овчине жалеем, —
Детские – домыслы эти,
Лепеты те – бредовые!
Бросьте невместные споры,
Бросьте и меч непригодный!
Слушайте молча, что скажет
Голос далёка родного,
Старые хвойные боры,
Гул колокольный и водный,
И уж прозябшая пажить,
И березняк уже новый!
ВИТЯЗЬ КРЕСТОНОСНЫЙ
Год за годом и тому уж восемь лет,
От рассвета до заката росного,
Пó свету – снега, цветы ли, озимь ли —
Витязя ищу я крестоносного.
Во леса ходила не по ягоды,
Не за жемчугом сплывала по морю
И не телом приустала за годы —
Духом пала, зря скитаясь по миру.
Побывала на стану разбойном я,
Побывала и в святой обители.
Вся земля растлилася под войнами,
А его меж витязей не видели.
Многих повидать сама доспела я.
Нет его средь них, как ни угадывай!
Их знамена – то, что саван, белые,
То краснее, чем рубаха катова.
Куяки – темны от крови, вороны,
Впереди их – псы лихие, соколы,
И – глядишь – слетаются уж вороны
Там, где кони их, храпя, процокали.
Села у пути я перекрестного —
И на ум вдруг вспало мне, им бредящей:
Да уж есть ли витязь крестоносный мой,
А коль нет – к чему на белом свете жить?
Тут-то и пронесся над дорогою,
С гривой и хвостом, как облак, взвитыми,
Снежный конь, земли-сырой не трогая
Ярко-просверкавшими копытами.
И пронес кого-то, в снах знакомого,
Наяву незримого, любимого.
Крест – над солнечнейшим шишаком его,
На груди, над стягом голубым его.
И крестом над ним созвездье выпало,
И крестом тропа под ним раскинулась, —
Подняло меня, росой осыпало,
Осияло… Так я с ним разминулась.
Вслед пошла всё на звезду восточную,
Шла дороженькой и бездорожием,
Вспоминаючи ту встречу очную,
Восхищаючись вновь светом Божиим.
ЕЛЕНА ДЕЕВАроман
Памяти Пушкина
благоговейно посвящаю