Костяных цветных мозаик
И шитья былых хозяек —
Пестрых бисерных картинок!
А в сенях из ярких стекол
Можно чучел разглядеть:
Распластавший крылья сокол,
Лапы вскинувший медведь.
И сидят уж сестры двое
В новой горнице Елены,
Где, отделаны ольхою,
Розовеют тонко стены.
Только младшая склонилась,
Чемоданы разбирая,
Тотчас старшая, рыдая,
Ей во всем, во всем открылась…
Ворох платьев падал на пол
Лепестками маков, роз,
И, журча чуть слышно, капал
Жемчуг женских слов и слез.
«Ах, Аленушка! Сказала б
Я про всё еще когда-то,
Но своих стыдилась жалоб,
И была так молода ты…
А теперь ты всё имела.
Я ж… Судьба моя ужасна!
Брак наш странный и несчастный.
В нем виню Данилу смело.
Он ко мне так равнодушен!
Я ж в него так влюблена!
И – меж нами! – мне не муж он,
И ему я не жена…
Был он робкий и холодный
И пред свадьбой, как ты знала,
Но стыдливостью природной
Я всё это объясняла.
А потом… От ночи брачной
Он ушел, меня покинув,
Став бледней и чище кринов
В строгой черной паре фрачной.
О, как был смешно-печален
Ты, медовый месяц мой!
Ждали двери наших спален,
Я ж была одна со тьмой…
Вот прошло четыре года —
И меж нами нет другого.
Я не требую развода:
Я люблю его, такого.
И, увы! должна сознаться,
То считаю за больного,
То за нового святого,
Имя чье запишут в святцы.
Я следила, ревновала:
Он не любит никого,
Смотрит скучно, ходит вяло —
Ждет неведомо чего!
В шумном здании фабричном
Целый день Данило занят,
Но… не дружит он с обычным,
И дела его не манят.
Дома, бело руки вымыв,
Подбородок выбрив гладко,
Курит томно, грезит сладко, —
Сам красивей херувимов.
Тронет теннис, легок, строен,
Иль в моленную уйдет —
В дальний домик, что построен
Для молитвы им уж с год.
А когда совсем недавно
О твоем узнал прибытье,
Начал он чудить так явно,
Что боюсь к нему ступить я…
Стал немее, нелюдимей,
Смотрит только на иконы
И читает лишь каноны,
Словно впрямь готовясь к схиме.
Повидайся с ним, сестрица,
Ты его хоть оживи
Да скажи, коли случится,
О моей к нему любви».
Та стоит, раскрывши очи
И ушам не доверяя,
Словно выйдя вдруг из ночи
К голубым воротам рая!
А меж тем уже и Анна
С ней смеется, успокоясь,
И, в вещах приезжей роясь,
Револьвер берет карманный,
С инкрустированной ручкой,
Плоский, узкий, словно змей,
И, любуясь чудной штучкой,
Подарить вдруг просит ей.
Миг – Елена дать не смеет.
Миг – она уж размышляет.
Взгляд, как воды, леденеет,
Как вино, лицо пылает.
Вот рукой коснулась властной
Отливного перламутра,
Улыбнулась мудро, мудро
И сказала ясно, ясно:
«Что ж, возьми! Лежит без дел он.
Осторожней только будь:
Из него был выстрел сделан
И попал в одну уж грудь».
На другой же день Елена
Цветниками, парниками
К заповедной шла моленной,
Вея светлыми шелками.
Было рано, росно, ясно,
Пахли розы, пахли дыни.
Белы, розовы и сини,
Мотыльки вились согласно.
Темноокие пололки
Улыбались ей, поля,
И манили богомолки,
Уходящие в поля.
Там, вдали, где сад кончался
У ограды заплетенной,
Сруб еловый показался
С малой главкой серебренной.
Тут пошла Елена робко
В чудном девичьем волненье
Под зеленой зыбкой сенью,
Сыроватой черной тропкой.
Но пред низкой, узкой дверкой
Встал внезапно Даниил,
Словно страж у входа в церковь —
Он, архангел Гавриил!
Стал по-новому прекрасным
Он в рубахе русской белой,
В опояске лаврском красном,
Изнуренный, побледнелый.
Взор его голубоватый
Серафимски ужасался,
Но уж женски улыбался
Рот его малиноватый.
А за ним, в дверном пролете,
Луч, туманно-бирюзов,
Трепетал на позолоте
У Рублевских образов.
Цели темные наметив,
К Даниилу шла Елена,
Но, его таким вдруг встретив,
Изменилася мгновенно.
О, какой наивный ужас!
О, какой невинный трепет!
Этот круг она расцепит,
Всё забыв, обезоружась…
И без всякого лукавства,
Чистой радости полна,
Звучно молвя: «Братец, здравствуй!» —
Подошла к нему она.
Но, как если б приближался
Некий дух к нему, сияя, —
В избу юноша подался,
Взор рукою заслоняя.
А в златистой тьме моленной
Он метанием монаха,
Полон счастия и страха,
Пал пред девой на колена…
Всю безмерность обожанья
Этим выразил он ей
И без слова, без дыханья
Скрылся в солнечность дверей.
И стоит одна Елена
В свете гаснущих лампадок,
И дрожит она блаженно
В свете вспыхнувших догадок.
Всё она тут уяснила:
Перед браком возмущенье
И от брака отвращенье,
Пост, юродства Даниила:
Он любил ее и раньше,
Как он любит и теперь…
О, судьба, рази же, рань же!
О, душа, целись и верь!
Окрыленными шажками
Шла Елена, возвращаясь,
Парниками, цветниками
Удивляясь, восхищаясь:
Ах, пахучих роз пунцовость!
Дынь душистых розоватость!
И в душе – такая радость!
В голове – такая новость!..
Разве было это прежде,
Если тот, кто вечно мил,
О любви и о надежде
Ей лишь нынче возвестил?!
ГЛАВА V
Изменяется с теченьем
Очертанье тучек пенных,
А с начавшимся движеньем —
Образ женщин современных.
Пусть их ноги так же малы,
Руки их, как прежде, белы, —
Уж не те для них пределы
И другие идеалы.
Для труда теперь, как воздух,
Воля женщине нужна,
А за труд, как роза, роздых
С тем, с кем выберет она.
У мужчин – иные темы,
И мы на слово им верим:
Милы мягкие гаремы,
И уютен теплый терем;
Но увы! Что век – двадцатый,
Нет ни прялок, ни фонтанов,
Ни бояр и ни султанов,
В этом мы не виноваты.
Жены хана, все мы раньше
Были счастливы хоть им…
А теперь мы – сами ханши,
Ищем счастья с кем хотим!
И Елена в пышных виллах,
Как и в самых скромных мызах,
Без конца искала милых,
Светлокрылых, светлоризых.
Всё равно: поэт иль клоун,
Всё равно: цыган иль герцог —
Лишь бы чудо дал для сердца,
Грезу б дал уму ее он!
Так она в романах вечных
Пронеслась вкруг стран чужих —
Дон-Кихот в плерезах млечных,
Дон-Жуан в эспри седых!
И южане, северяне,
Черноусы, златокудры,
В страсти поняты заране,
Покидались ею мудро.
Только модные герои,
Многомысленные бритты,
Молоды, худы и бриты,
Дольше нравились порою.
В красоте их андрогинной
Ей мерещился слегка
Тот, чей взор – аквамарины,
Чьи улыбки – жемчуга.
А в сближенье с Даниилом
Чувство шло путем обратным:
Был он ей всё больше милым
И всё больше непонятным.
Лишь тогда, при встрече первой,
Радость юношу сразила —
После вновь явилась сила,
Успокоилися нервы.
И в общенье близком дивно
Дни их начали бежать.
Анна, радуясь наивно,
Не хотела им мешать.
О, пора любви начальной
Средь природы уж осенней!
Воды – в ясности зеркальной.
Сад – в богатстве украшений.
Удаляется аллея
В золотистой, легкой грусти,
И в душистом, мягком хрусте
Лист валяется, алея.
И пускают медный посвист
Молодые ястреба,
И от звезд полночных дó звезд
Высь пуста и голуба.
Коль они сидели дома,
Оба с трепетом глядели,
Взяв Еленины альбомы,
На Россетти, Ботичелли.
Коль они в саду сидели,
То читали вслух с истомой,
Взяв Еленины же томы,
Из Россетти и из Шелли.
И от томных тех видений,
От певучих тех идей
Стал Данило совершенней —
Тоньше, глубже, развитей.
Но зато без перемены
Он к подруге относился —
Избегал очей Елены,
Близко с нею сесть стыдился.
А она изнемогала
От утонченных соблазнов,