Сколько киновари нежной!
Сколько венчиков и крылий,
Лилий белых и лиловых,
Шитых воздухов перловых,
Парчевых епитрахилей!
А вверху, меж образами,
Дева в ризе голубой,
С благодатными косами,
Чудно схожая с тобой!
Это ль, Господи, кощунство?
Коли так – прости, помилуй!
Видишь Ты в сем сердце чувство
К ней единой, вечной милой!
Умолкаю и немею…
Но любимой проглаголю:
Средь дерзаний, своеволий,
О, Елена! Будь моею…
Будь возлюбленной о Боге,
Голубицей, мчащей в синь!..
Ну, спаси Христос. Убогий
Гавриил чернец. Аминь.
День и ночь была Елена
Тише статуй, глуше мумий.
Охватив рукой колена,
Замерла в смертельной думе.
Раз из перстня яд достала
И… сожгла. Для Даниила!
Раз придвинула чернила
И… строки не написала.
На заре ж, как накануне
Богомолкой, в Кремль идет…
Там же исстари в июне
Был в день этот крестный ход.
Пал на город летний сонный
Голубой туман последний,
И серебряные звоны
Звали радостно к обедне.
Рдели гроздья расписные
Сводов внутренних кремлевских
И наружных стен покровских
Розы пышные, цветные.
А кругом качались чудно
Божьих стягов дерева,
И, шумна и многолюдна,
Подвигалася Москва.
В выси плавно проплывали
Драгоценные хоругви
В яркой меди и эмали,
В тонкой вычуре и букве.
Сколько всех их! Справа, слева,
В виде солнца золотого,
В виде плата голубого
И малинового древа.
Знамя Невского, Донского
Проплывают между них,
И на дно гнезда людского
Смотрят образы святых.
Их несут, шатаясь сильно,
Мужички в цветном кафтане.
В ризе светлой и обильной
Идут парой соборяне.
По рядам пышноголовым —
Здесь скуфья, здесь камилавка
Фиолетовой купавкой
Иль куличиком лиловым.
И под гусельный и лирный
Колокольный перезвон
Их напев старинно-клирный —
Как один глубокий стон.
В выси также проплывали
Чудотворные иконы
В изумруде и опале,
И темны, и золочены.
Возле ж Спасов, Богородиц,
Боголюбских и Смоленских —
Море лиц мужских и женских…
Тут – кликуша, тут – уродец.
Руки, деньги, слезы, серьги,
Нищий, купчик, мать, дитя…
И плывут Никола, Сергий,
Всю святую Русь щитя.
В той толпе пошла Елена
И с сомнением, и с верой.
Плат ее белел, как пена,
Веял плащ, как пепел серый.
В ночь она другою стала,
Хоть прекрасной и осталась.
Где ты, тельность? Где ты, алость?
Лик – уж талый, стан – усталый.
Только грудь всё дышит бурно
Да, как прежде, всё горят
Виноградный рот пурпурный,
Водопадный яркий взгляд.
Коль исчез из мира милый,
И она исчезнет – сгинет, —
Возле Ганга или Нила
Жизнь в игре опасной кинет!
Коль исчез из мира милый,
Что ей ждать обычной страсти?
Лучше – тигровые пасти!
Лучше – зубы крокодила!
Ах, исчез из мира милый,
Как сладчайший девий сон…
Боже, правда ль это было?!
Уж не впрямь ли ангел – он?!
Плыли розовые дымы
Из лазурного кадила.
Мимо стен и башен мимо
Наверху толпа ходила.
А внизу – Замоскворечье,
Уж шумя по-басурмански
И звоня по-христиански,
Как руно вилось овечье…
Вдруг из дымов солнце взмыло —
Златотрубный серафим!
О, Елена! вот – твой милый!
Он тобою снова зрим!
Там, где тверд, как горный обрез,
Поднялся собор Успенский,
Виден стал вдруг чудный образ,
Облик юношески-женский,
Прекрасивый и премудрый,
В разливных зеленых ризах,
В голубиных крыльях сизых,
Синеокий, русокудрый.
На Елену снова глянул
Он, архангел Гавриил,
Словно тот, кто был и канул,
Вечно милый Даниил!
ЭПИЛОГ
Дни спустя, в грозе военной,
Скрылась Деева бесследно.
Вскоре слух прошел мгновенный,
Что в погибнувшем победно
Кирасире-добровольце
После девушку узнали:
Шпоры с ног его блистали,
На руках сияли ж кольца,
Кудри стриженые были,
Грудь же – женственно-бела…
В эту грудь его убили;
Что – Елена то была.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Любовь Столица… Яркое, звучное имя этой поэтессы Серебряного века и Русского Зарубежья не упоминалось в российской печати почти три четверти века. Однако его не постигло забвение, и теперь оно возвращается к читателю и в историю русской литературы.
Любовь Никитична Ершова родилась в Москве 17 (29) июня 1884 года в семье купца. Отец ее, Никита Никитич Ершов (?–1904), происходил из ямщиков Рогожской слободы[4]; мать, Анастасия Михайловна Ершова (1863–1937), также была из купеческой семьи.
Многочисленный клан Ершовых, проживавший в Рогожской слободе, вел происхождение от ямщиков, но к середине XIX в. представители этого рода не только перешли в купечество 1-й и 2-й гильдий, но и получили звание потомственных почетных граждан.
Рогожская застава, одна из важных торговых артерий Москвы и крупный центр старообрядчества, переживала во второй половине XIX в. процесс разрушения старого уклада хозяйствования и быта. Располагавшаяся вдоль Владимирской дороги Рогожская часть, населенная преимущественно ямщиками и торговцами и долгие годы бывшая олицетворением патриархальности и отсталости, одной из первых в Москве перешла к капитализации и европеизации жизни. Толчок бурному развитию этого района дала постройка Нижегородской железной дороги, ставшей для большинства ямщиков Рогожской заставы причиной ухудшения экономического положения или разорения. Ямщики же, сумевшие разбогатеть на продаже земли и строительных подрядах, активно переходили в купечество. Они раньше других стали носить модную европейскую одежду и обставлять дома европейской мебелью, сохраняя, однако, приверженность кондовой старине и обрядам. Многие из них имели возможность получать образование, в том числе и за границей.
Как сообщал биограф поэтессы, ее «первые литературные попытки относятся к раннему периоду детства, в девические годы она совсем прекратила эти занятия и предалась изучению истории и математики».[5] В 1902 г., сразу по окончании с золотой медалью Елизаветинской женской гимназии, одной из лучших в Москве, Любовь Ершова вышла замуж за дворянина Романа Евгеньевича Столицу (30.VII (11.VIII) 1879–1936/37), студента V-го курса Императорского Технического Училища.[6] Венчание состоялось 11 сентября 1902 г. в церкви 1-го Лейб-гренадерского Екатеринославского Императора Александра III полка, командовал которым отец мужа – генерал-майор (ранее капитан Лейб-гвардии Егерского полка) Евгений Михайлович Столица. Браки между разными сословиями, как известно, не поощрялись, но в данном случае – и это можно утверждать, основываясь на творчестве будущей поэтессы, – речь шла о страстной и глубокой любви.
В 1903 г. Роман Столица окончил полный курс училища со званием инженера-механика и поступил в Службу тяги Московско-Курской железной дороги. Супруги поселились в доме Мастерских МКЖД (Владимирское шоссе, 36)[7]. Любовь и материнство – рождение сына Евгения[8] – пробудили в Любови Никитичне поэтические способности.
Уже будучи замужем Л. Столица поступает на историко-философское отделение Московских высших женских курсов (1900–1918; в 1872–1888 – Московские Высшие курсы В. И. Герье) и обращается к изучению литературы. Факт учебы на курсах архивными документами не подтверждается, но это и не имеет сколько-нибудь принципиального значения. После временного (с 9 января по 19 февраля 1905 г.) прекращения занятий в связи с январскими событиями[9] будущая поэтесса оставляет курсы, ибо «царящие там революционные настроения претили ее убеждениям и не давали возможности серьезно работать».[10]
Не исключено, что невозможность продолжить образование была связана с разорением семьи и последовавшей вскоре смертью отца. Н.Н. Ершов задумывал строить в Москве городское училище, но оказался в должниках у Московского Кредитного общества. Московский дом Ершовых был продан для погашения долгов, а сам Никита Никитич, служивший заведующим транспортной конторой М.И. Кормилицына (московское отделение конторы Мильтон и др.), не пережив свалившегося на него бедствия, скончался в 1904 г.[11] Памяти отца, воспоминаниям о родном доме, в котором прошли ее детские и юношеские годы, Столица посвятит немало проникновенных поэтических строк. Яркий и самобытный мир московского купечества в его тесной связи с природой и народной жизнью будет воспет ею живописно и с глубокой любовью.[12]
Первый период творчества Л. Столицы начался очень удачно. Дебютировала она в журнале московских символистов «Золотое Руно» (1906–1909): в № 10 за 1906 г. появились три ее стихотворения и рецензия на книгу К.Д. Бальмонта «Стихотворения» (СПб., 1906). Приходится удивляться тому, что стихи никому не известной поэтессы появились рядом с именами А. Белого, В. Брюсова, М. Волошина, З. Гиппиус, Д. Мережковского, Вяч. Иванова, М. Кузмина и др.