И шел через луга и поле,
Неведомо в кого влюблен.
Но дома помысл всё упорней
Влекла-манила Василиса.
Любовь росла, пускала корни
В душе испытанной Бориса.
Он не кончал страницы писем,
Когда она, оконца мимо,
Шла, недоступна, несмутима, —
И вслед глядел, пленен, зависим…
Стучал сапфирною печаткой
На крупном родовом кольце
И грезил с болью странной, сладкой
О страшном и святом лице.
Усольцев был происхожденьем
Из старо-княжеского рода,
Чье древо с пышным разветвленьем
Генеалог чертил три года.
Тот род был славный и богатый,
Имевший встарь владений область,
Пожалованную за доблесть,
Но странною судьбой чреватый.
В семейных блекнувших архивах
Хранился роковой их герб:
На синем поле в желтых свивах
Скрещалися копье и серп.
И дед один, боец блестящий
Очакова и Измаила,
Покинул Двор, его клеймящий
За связь с донской казачкой милой.
Другой же дед, герой суровый
Бородина, Аустерлица,
В отставку вышел, чтоб жениться
На девушке своей дворовой.
Их имена остались громки,
Забвенью жизни предались…
О том старались все потомки,
Но вспомнил их теперь Борис.
Он унаследовал от дедов
Их золотисто-рыжий волос,
Нрав воинов и непоседов,
Высокий ум и низкий голос.
Легко он кончил курс лицейский,
Прекрасно – университетский,
Но скоро бросил круг свой светский
И рано – важный чин судейский.
Любил он женщин… Но, как деву,
Одну свободу он любил!
За вольный Лондон и Женеву
Россию смирную забыл.
И вот она – в окне! У двери!
Еще чудесней и нежданней:
Не грубых лишь полна поверий,
Не жутких горевых преданий,
А полная глубинной верой,
Невидным делом, скрытым смыслом,
То со свечой, то с коромыслом,
То с книгою, то с яблок мерой…
Ах, эти косы русой пряжи,
Что до полу, струясь, висят!
И стан невиданно-лебяжий,
И несказанно-синий взгляд!
Сияла северная полночь,
Глубокая и голубая.
По небу плавал месяц полный,
Черпак молочный проливая…
Лежала тень черно и четко,
Дрожала тишь мертво и звонко,
Лишь легкий храп вздыхал за тонкой
Филенчатой перегородкой.
Там спали: на больших дощатых
Кроватях в пологах цветных
И на лежанках изращатых,
В перинах, думках пуховых.
Борис не спал. Из дряхлых кресел,
Из маленьких и душных комнат
Глядел в студеный сад… И грезил
О тех, что ждут его и помнят.
Он получил письмо от Леи
И быть сейчас хотел бы с тою,
Кого считал своей женою,
С кем жил, одну мечту лелея.
Он вспомнил тонкий нос с горбинкой,
Кудрявый мрак волос ее, —
И только. Словно паутинкой,
Весь лик заткало забытье…
Зато пришли на память ныне
Крестьянка та и та казачка —
Две сарафанницы-княгини…
Он грезил… Вдруг былой заплачкой,
Старинной песней причитальной
Заслышалось среди молчанья
Глухое девичье рыданье
Из горницы хозяйской дальней!
Тогда, по переходцам крытым,
По лестничкам то вверх, то вниз,
По клетям, рухлядью набитым,
Пошел на голос тот Борис.
В холодной, темной боковуше,
Где встали рундуки с ларями,
Полны мукой, сушеной грушей,
Полотнами и янтарями,
Где приторно и нежно пахло
Изюмом голубым кувшинным,
А жолкнущим по связкам длинным
Грибом – остро, немножко затхло,
Где мышь проворная иль крыса
Шуршала громко в уголке, —
Рыдала тихо Василиса,
Полулежа на сундуке.
А в мерзлое оконце лились
Лучи светло, похолодало,
На стеклах тонко серебрились
Лебяжьих перьев опахала.
Блистал сроненных четок бисер,
И жесть на сундуке сверкала,
А девушка в слезах сияла, —
И князь к ней твердый шаг приблизил.
На белой вьющейся овчине
Бок о бок сев и взор во взор,
В порыве – он, она – в кручине,
Свели душевный разговор:
Борис
Что вы не спите, Василиса?
О чем здесь плачете? Скажите…
Василиса
Ох, княже… Не о горстке риса
Пропавшей, не о сгнившем жите! —
О юности своей невместной,
О красоте своей никчемной…
Да скорбь моя тебе безвестна!
Мое печалованье темно!
Борис
Откройтесь! Мне понятно будет:
Как вы, обижен я судьбой.
Василиса
Ой, выскажусь, коль сердце нудит!
Не потаюсь перед тобой…
Житье мое, голубчик, скушно,
Как вековуши, перестарка…
В моленной день-деньской так душно!
Ночь-ноченскую в спальне жарко!
Справляешь утрени, вечерни,
Ослопные вставляешь свечи
Да зришь – головушку Предтечи
Иль Спасов лик в венце из терний…
До жизни ль тут? До счастья ль нам уж?
Соблазн! О смерти мыслю я!..
Борис
Постой! Полюбишь – выйдешь замуж!
Василиса
И думать – грех! Я – молея.
Борис
Так что ж?
Василиса
Раскольничьим заветом
Вторая дочь судится Богу.
И мне родители обетом
Ту с детства выбрали дорогу.
За них молельщицей готовой,
Читалкою и головщицей
Должна я жить – и не мирщиться,
И быть Невестой лишь Христовой.
Я ль старины сменю обычай?
Я ль клятву батюшки нарушу?
Нет! Свековать мне век девичий!
Спасенницей спасти их души!
Но как мне ране было трудно
Блюстись супрядок и гулянок!
Зимой не знать игры подблюдной,
Весной не петь, как все, веснянок!
Не вить вьюнов в Семик зеленый,
На Аграфену – не купаться,
Читать Четьи-Минеи, святцы,
Стихиры петь да бить поклоны!
На сестриной веселой свадьбе
Смущал меня блудливый бес, —
И не могла я быть в усадьбе —
Бежала плакать в синий лес…
А ныне я – уж уставщица —
Опора Спасова согласа.
Забыла, как в шелка рядиться,
Забыла вкус сластей и мяса.
Но нет на мне перста Господня! —
Когда так ночи распрекрасны,
Окатен месяц, звезды рясны,
И сон тревожен, как сегодня —
Захочется мирского счастья,
Любви, покуда молода, —
И убежала б из согласья
Я в белый бор, как и тогда!
Борис
Туда бия пошел с тобою…
О, милая, тебя люблю я!
Тебя б я нес лесной тропою,
Голубя, нежа и милуя…
Унес бы я тебя далече…
Над нами б – голубела елка,
Метели пели… Очи волка
Горели б, как святые свечи…
Я стал бы витязь твой влюбленный,
И никогда бы, видит Бог!
Твоею красотой мудреной
Упиться вдоволь я не мог!
Василиса
Молчи. Мне слушать то негоже!
Борис
Иль всё во мне тебе немило?
Василиса
Нет… Ты – на солнышко похожий,
Рудой и нежный, как Ярило!
И гордые такие взгляды…
И белые такие руки…
Для нас бы не было разлуки!
Конца б не виделось услады!
Но ты…
Борис
Я не был бы любовник:
Я был бы твой любимый муж!
Василиса
Уйди. Ты – щепотник, церковник
И государев враг – к тому ж!
Он не ушел. Но жизни бури
Поведал ей, во всем доверясь…
Как с медом рог злаченый турий,
Уж гнулся луч… Как конь иль ферязь
На пестрой шахматной тавлее,
По белой движась половице,
Уж тени начали ложиться
Всё вычурней и лиловее…
Он говорил про все недуги,
Какими родина больна,
И с пониманием подруги
Его прослушала она.
Так между них возникла близость.
Чуть утрело, в светелке малой,
Где стлалась розовость и сизость,
Он был. Она не прогоняла.
И, вышивая накомодник
Иль кружево плетя искусно,
Рассказывала плавно, грустно,
Как спасся старец, жил угодник…
Она была что птица Сирин
С сладчайшим пеньем алых уст!
И князь узнал, что молвил Сирин,
Что проповедал Златоуст.
Узнал он в этих сизых утрах
Из Василисиных сказаний,
Всегда простых, всегда премудрых,
Тьму нашептов, примет, гаданий…
Узнал про папороть волшебный,
Про спрыг-траву, что рвет оковы,
Про архилин, что вержет злого,
Про цвет любовный, цвет лечебный…
Узнал… И о своей природе
Стал мыслить глубже и нежней
И выше, лучше – о народе,