Замок, Джеймстаун, 25 июля 1817
Графу Бертрану
Сэр, я получил ваше письмо от 10-го числа этого месяца. Ваше частое использование в нём титула императора и тон, которым вы выражаете мне ваши чувства, были бы достаточным основанием для того, чтобы не обсуждать содержание письма, поскольку оно адресовано мне в неприемлемой форме, а отослать вас к моему письму от 30 августа 1816 года на имя графа де Монтолона. Однако я не воспользуюсь этим поводом для того, чтобы отказаться от ответа на ваше письмо.
Моя единственная цель написать вам 8-го числа этого месяца заключалась в том, чтобы избежать впечатления от того, что я молчаливо признавал или одобрял использование императорского символа в короне, помещённого повсюду над инициалом Наполеона и обнаруженного на подарках, присланных частным британским подданным и изготовленных на британской фабрике.
Если бы я позволил им пройти мимо меня, не выразив своего отношения к ним, то неизбежно был бы сделан вывод, что я ничего неуместного в них не увидел. Я не знаю, до какой степени этот прецедент мог бы утвердить своё право на существование и какие, в связи с этим, могли бы появиться жалобы в будущем, если бы я недвусмысленно не заявил о причинах, в силу которых я разрешил отправить вам упомянутые предметы.
Лицо, приславшее эти подарки, имеет собственную точку зрения. Но я тоже имею право использовать своё мнение для того, чтобы его точка зрения не была выражена посредством меня. Разрешая отправить эти подарки в Лонгвуд без каких-либо комментариев, кроме тех, что были изложены в моём письме, я достиг пределов того, что можно требовать от меня в отношении пожеланий и надежд генерала Бонапарта.
Вы спрашиваете меня, сэр: «Не потому ли, что все эти предметы не посланы по каналам кабинета министров?»
Я бы посчитал своё поведение полностью оправданным, удерживая их у себя в соответствии с общим характером полученных мною инструкций, даже и без украшений, обнаруженных на них, пока не получил бы разрешения моего правительства передать их по назначению. Направленное вам моё письмо ещё до того, как эти предметы были выгружены с корабля, представляет собой достаточное доказательство того, что я придерживаюсь именно этого принципа, вместо того чтобы ждать инструкций из Англии.
Вы, сэр, обращаете своё внимание на то, что я с возмущением отвергал обвинение в том, что письма, присылаемые на остров почтой или другими средствами связи, отправлялись в Лондон, чтобы затем вернуть их на остров. Со всей определённостью я отвергаю это обвинение, сэр, а также и те обвинения, для которых оно может послужить поводом, потому что в них нет ни правды, ни справедливости. Я оскорблён тем чувством, которое выискивает унижение и причину для упрёка в выражениях моего внимательного отношения. Но я не признаю, что я не имею права возвращать письма в Англию, если я посчитаю это уместным, когда они прибывают на остров по нетрадиционным каналам. Подарки, так же как и письмо, могут угрожать условиям безопасности содержания под арестом и могут стать предметом досмотра, который помешает им в дальнейшем быть использованными в качестве украшений или полезных вещей. Письмо может быть спрятано под клетками шахматной доски или в обложке книги, а также в подкладке пиджака, и я не обязан оказывать доверие лицу, посылавшему эти вещи, независимо от того, кто бы это ни был. Если я разрешал передавать вам посылки, то потому, что был убеждён в том, что они не носят нежелательного характера, и вы, сэр, конечно, не имеете причины жаловаться на тот образ действий, который я использовал в силу предоставленных на моё усмотрение полномочий.
Вы высказываете, сэр, следующую мысль: «Может быть, задержка с пересылкой вещей связана с тем, что на сувенирах изображена корона?» — и вы задаёте вопрос, существует ли правило, запрещающее вам иметь в вашем распоряжении какой-либо предмет с изображением короны.
Конечно, не существует прямого письменного указания, которое запрещает посылать в Лонгвуд какой-либо предмет, украшенный короной, или которое запрещает вам владеть подобной вещью. Но в этом случае возникает вопрос об императорской короне под инициалом Наполеона, когда этот инициал вырезан на какой-либо вещи, покрыт позолотой, гравирован на ней и присутствует почти на всех вещах. Его отречение от престола, Парижский договор и акты британского парламента делают ненужным подобное правило.
Вещи, украшенные императорской короной, которые в настоящее время находятся в Лонгвуде, имели на себе этот знак ещё до его отречения от престола. Я никогда не оспаривал вашего права владеть ими.
Что же касается той части письма, в которой вы цитируете парламентские дебаты, то разрешите мне проинформировать вас, что цитата приводится неточно, в соответствии с теми газетами, которые я видел. Сами газеты не приходят к общему мнению; так как одна пишет о правилах, а другая — об инструкциях, а не об ограничениях, словно и то и другое является одним и тем же.
Вы пишите, сэр: «Вы не имеете права…»
Акт парламента, комиссия, предоставленные мне инструкции в этом отношении являются для меня, сэр, самыми верными путеводителями. Однако разрешите мне добавить, что мои первоначальные инструкции, которые, как вы утверждаете, являются моим единственным руководством к действию, получили гораздо более широкую интерпретацию, чем предполагал бы их строгий и буквальный смысл, в отношении степени личных неудобств, испытываемых в настоящее время генералом Бонапартом.
Вы добавляете: «Император не хочет иметь каких-либо поблажек…»
Я не претендую на право делать генералу Бонапарту поблажки и ещё менее на то, чтобы проявлять самонадеянность, заставляя его становиться жертвой моих причуд. Он не подвергается никаким ограничениям, о которых не знает моё правительство и о которых не может знать весь мир.
Пользуюсь этим случаем, чтобы напомнить вам, что сам генерал Бонапарт во время двух бесед, которые я имел с ним, обратил мое внимание на то, что я, являясь командующим на острове, должен действовать в соответствии с полученными мною инструкциями и выполнять мои обязанности, рассматривая их как приказ, требующий от меня его исполнения: в противном случае он отказался разрешить прямую или общественную инспекцию.
Ваши мнения, высказанные мне, совпадают с моими собственными (принимая во внимание, что все мои действия, даже в случае, когда я стараюсь поступать наиболее доброжелательно, только порождают новые споры). Но когда в мой адрес высказываются такие противоположные мнения, то вам, сэр, будет понятна трудность их согласования.
Имею честь, сэр, оставаться вашим покорным слугой,
Х. Лоу, генерал-лейтенант
№ XII
Лонгвуд, 30 сентября 1817
Губернатор, я поставил в известность императора о том, что позавчера (в воскресенье) вы оказали мне честь посетить меня и сообщить о возникшем у вас беспокойстве по поводу его плохого состояния здоровья, которое, по вашему мнению, объясняется его недостаточным вниманием к физическим упражнениям, в связи с чем вы спросили, почему он не совершает конные прогулки?
На этот вопрос я дал вам тот же самый ответ, к которому прибегал при самых различных обстоятельствах, и сейчас я имею честь вновь повторить вам, что состояние императора, особенно в течение последних шести недель, является чрезвычайно болезненным. Отёк его ног увеличивается с каждым днём. Симптомы цинги, отмеченные в его дёснах, уже таковы, что почти постоянно причиняют ему острую боль. Врачи объясняют усиление этих симптомов отсутствием физических упражнений. Начиная с мая 1816 года, то есть в продолжении семнадцати или восемнадцати месяцев, император ни разу не ездил верхом на лошади, почти что не выходил из своих апартаментов, за исключением тех очень редких случаев, когда он совершал прогулку, проходя примерно восемьдесят метров, чтобы навестить мою супругу. Вы прекрасно знаете, что на самом деле мешало и мешает сейчас императору совершать конные прогулки; а именно, ограничения, введённые 9 октября 1816-го года, которые были введены в действие через шесть недель после вашего приезда на остров. Эти ограничения предусматривают среди прочего запрет для нас разговаривать со встреченными людьми и выслушивать их, а также заходить по пути в какой-нибудь дом; это запрещение заставляет его думать, что в ваше намерение входит искусственное создание для него конфликтной ситуации с часовыми.
Вы сообщили мне, что вы отменили эту часть ограничений, и это действительно так. Адмирал Малькольм, вернувшись с мыса Доброй Надежды, переговорил с вами по поводу этой проблемы, и вы своим письмом от 26 декабря 1816 года отменили эту часть ограничений, то есть три месяца спустя. Но вы несколько раз намекали, что вы считаете себя вправе восстановить это запрещение, так же как и другие ограничения, в равной степени безрассудные.
Ограничения от 8 октября 1816 года, содержащие положения такого же нелепого характера, не отменены. Новые ограничения, которые вы ввели 14 марта 1817 года, предписывают нам не отходить от дороги более, чем на двенадцать футов. Из этого следует, что, если бы император сошёл с дороги или вошёл бы в мой дом, то часовой мог бы выстрелить в него. Император не обязан признавать подобное постыдное обращение с ним. Несколько знатных англичан, находящихся в настоящее время на острове, когда им зачитали это положение правил, введённых губернатором (не будучи знакомыми с текстами ограничений, введённых 9 октября 1816 года и 14 марта 1817 года), порицали императора за то, что он жертвует своим здоровьем, не пользуясь конными прогулками; но, как только до их сведения было доведено содержание упомянутых ограничений, резко меняли свою точку зрения и заявляли, что ни один благородный человек не стал бы вести себя иначе; и что, не претендуя на то, чтобы сравнивать себя с императором, они бы в подобном случае вели себя точно так же, как и он.