Я сожалею, что два месяца назад они все не уехали. У меня достаточно сил, чтобы одному противостоять всей этой тирании. Держать их здесь ещё несколько месяцев означает лишь одно: продлить их агонию. После того как они будут высланы, вслед за ними вышлют и вас, и тогда злодеяние будет завершено. Они подвержены любому капризу, который по своему выбору навязывает им деспотичная власть, а они при этом не защищены никакими законами. Он в одном лице тюремщик, губернатор, обвинитель, судья, а иногда и палач; так было, например, когда он схватил этого уроженца Ост-Индии, рекомендованного в качестве хорошего слуги генералу Монтолону этим храбрым человеком, полковником Скелтоном. Губернатор появился здесь и собственными руками схватил этого слугу под моими окнами. Ему больше подходит профессия полицейского агента, чем роль представителя великой страны. Положение солдата лучше, чем их положение, поскольку если ему предъявлено обвинение, то его должны судить в соответствии с существующими правовыми нормами, прежде чем он может быть наказан. В самой худшей подземной тюрьме Англии заключённому не отказывают в газетах и книгах.
Вместо того чтобы делать нас предметом каприза одного лица, — добавил Наполеон, — следовало образовать совет в составе адмирала, сэра Джорджа Бингема и двух членов совета для того, чтобы обсуждать и принимать необходимые меры в отношении нас».
3 декабря. Наполеон послал за мной в час дня. Увидел его в постели, страдающего от головной боли и общего плохого самочувствия, которому предшествовал озноб. Ночью его немного лихорадило. Я порекомендовал ему некоторые лекарственные средства и довольно настойчиво указал на необходимость следования моим советам, особенно по части прогулок вне дома, а также высказал свою твёрдую уверенность в том, что в противном случае его вскоре будет ожидать весьма тревожный приступ болезни. «И тем лучше, — ответил Наполеон, — так быстрее всё закончится».
4 декабря. Написал сэру Хадсону Лоу отчёт о состоянии здоровья Наполеона и о советах, которые я дал ему. Наполеону стало немного лучше. Обратил внимание на то, что Наполеон не в состоянии следовать данным мною рекомендациям совершать прогулки; во-первых, учитывая имеющиеся ограничения и, во-вторых, из-за неистового ветра. Когда же ветер утихает, то отсутствие тени в Лонгвуде заставляет его проводить всё своё время в четырёх стенах своей комнаты.
В Лонгвуд приехал сэр Хадсон Лоу и заявил мне, что генерал Бонапарт взял на вооружение очень плохую манеру поведения, по существу объявив ему войну, когда он (сэр Хадсон) — единственный человек, который мог оказать ему услугу и сделать условия его жизни более комфортабельными. Как заявил сэр Хадсон, граф Лас-Каз значительно изменил свое мнение о нём после их взаимных общений и более не считает губернатора деспотическим тираном, который делал всё, чтобы досаждать французам. В беседе с губернатором граф высказался об изменении своего мнения по отношению к нему и признался, что они (французы) всё представляли генералу Бонапарту в «кровавом свете»[9]. Губернатор сказал, что мне бы следовало попытаться избавить генерала Бонапарта от ошибочного мнения о нём, в отношении которого он жестоко заблуждается.
Затем он спросил меня, не высказывал ли я когда-нибудь мысль генералу Бонапарту о том, что французы, приехавшие вместе с ним на остров, хотели только одного, а именно: сделать его своим орудием, чтобы возвеличить себя, не обращая внимания на принимаемые ими для этого средства. Я ответил, что, конечно, я никогда ничего подобного ему не говорил, но что я всегда прилагал усилия, чтобы вывести его из заблуждения всякий раз, когда я понимал, что его неправильно информировали. Сэр Хадсон заявил, что министры обычно рассматривают меня в какой-то степени ответственным за то, чтобы генерал Бонапарт был правильно обо всём информирован, и за то, чтобы не было допущено никаких ложных приукрашиваний, искажений и злонамеренных умыслов в отношении того, что было сделано.
Затем его превосходительство заметил, что «генерал Бонапарт постоянно занимается самоограничением, не выходя из своей комнаты», и спросил, что бы, по моему мнению, заставило его выйти наружу? Я ответил: «Расширение границ его прогулочной зоны, упразднение некоторых ограничений и предоставление ему дома на другой стороне острова». Я добавил, что он часто жалуется, что не может прогуливаться в Лонгвуде, не страдая при этом от головной боли из-за жгучих солнечных лучей, так как в Лонгвуде невозможно спрятаться в тень от них; если же они ослабевают, то его щёки становятся воспалёнными. К тому же он простужается от неистового ветра, который продувает насквозь всё плато Лонгвуда, не имеющее укрытия. Я обратил внимание губернатора также на то, что норма отпускаемых продуктов совершенно недостаточна, в связи с чем французы ежедневно тратят семь или восемь фунтов стерлингов на необходимые им продукты, которые я и перечислил.
Сэр Хадсон Лоу ответил в связи с моим последним замечанием, что он, как известно, превысил наполовину сумму, разрешённую министрами, которые несут ответственность перед парламентом за то, чтобы расходы на содержание Лонгвуда не превышали восьми тысяч фунтов стерлингов ежегодно, и что, возможно, он (сэр Хадсон) будет вынужден в дальнейшем оплачивать избыточные расходы Лонгвуда из собственной заработной платы. Далее губернатор заявил, что полученные им инструкции были намного строже, чем те, которые в своё время получил его предшественник. Но, к сожалению, генерал Бонапарт думает, что он (сэр Хадсон) приехал сюда снабжённый более терпимыми инструкциями, чем те, которые имел адмирал: на самом деле всё обстоит как раз наоборот.
Губернатор пожаловался, что все его действия были неправильно истолкованы и искажены, а также использованы для злонамеренных умыслов. Он заверил меня в том, что британское правительство не имело желания подвергать лишениям существование генерала Бонапарта или, более того, предавать его мучениям. И дело совсем не в том, что оно опасается его самого (Бонапарта), но в том, что невоздержанные и нелояльные к своим правительствам люди в Европе могли бы использовать его имя и влияние для того, чтобы стимулировать мятежи и волнения во Франции и в других странах в целях собственного возвеличивания, а в ином случае для решения поставленных перед собой задач. Губернатор также сообщил, что с Лас-Казом очень хорошо обращаются и ему ничего не требуется. Губернатор пожелал, чтобы то, что он сказал мне, я сообщил генералу Бонапарту.
Часть высказываний губернатора я сообщил Наполеону. В связи с этим он ответил мне: «Я не верю, что он действует в соответствии с полученными инструкциями; если же это так, то он обесчестил себя, согласившись выполнять позорное поручение. Правительство, находящееся в двух тысячах лье вдали и не сведущее в отношении местонахождения острова, никогда не может давать указания в деталях; оно может давать только общие приказы, предоставив их выполнение на усмотрение местным властям. Британское правительство только предписало ему принять все меры, которые он посчитает необходимыми, чтобы предотвратить мой побег. Вместо этого со мной обращаются самым постыдным образом, недостойным человечества. Понятно, когда просто убивают человека, а затем хоронят его, но эта медленная пытка, это постепенное умерщвление человека, гораздо менее гуманно, чем если бы они приказали расстрелять меня сразу. Я часто слышал, — продолжал Наполеон, — о тирании и гнете, практикуемых в ваших колониях; но я никогда не думал, что может существовать подобное нарушение закона и справедливости, которое практикуется здесь. Из того, что я видел в вас, в англичанах, я думаю, что на земле нет более порабощённой нации, чем ваша; как я говорил полковнику Уилксу, бывшему губернатору острова…»
В этом месте монолога Наполеона я прервал его и попросил не составлять себе мнение об английской нации, взяв в качестве примера маленькую колонию, оказавшуюся в специфическом положении и подчиняющуюся военным законам. Для того, чтобы правильно судить об Англии, необходимо быть там, в Англии, и именно там он бы увидел, как мало волнуют человека в коричневом или чёрном пальто его собственные министры. «Так же говорил и старый полковник, — возразил Наполеон, — но я только говорю о вас, об англичанах, так как я вижу вас, и я нахожу вас самыми угнетёнными рабами на земле, трясущимися от страха при виде этого губернатора. Вот вам к примеру сэр Джордж Бингем, весьма порядочный человек, тем не менее он настолько запуган, что не придёт повидаться со мной из-за опасения, что может нанести обиду губернатору; другие же офицеры, как только видят нас, тут же бросаются прочь».
Я возразил Наполеону, заявив, что сэр Джордж Бингем не приходит к нему не из-за страха, а из-за свойственного ему чувства такта, что же касается других офицеров, то они должны выполнять приказы, которые получают. Наполеон ответил: «Если бы они были французскими офицерами, то они бы не побоялись высказать свою точку зрения по поводу варварского обращения, которое здесь происходит, и французский генерал, второй по старшинству, он же заместитель командующего, если бы он видел, что его страна подвергается бесчестью, как ваша, то он бы от своего имени направил письменную жалобу своему правительству. Что касается меня, — продолжал Наполеон, — то я бы никогда не стал жаловаться, если бы не знал, что по требованию страны ведётся расследование. Ваши министры обычно говорят, «он никогда не жалуется и, следовательно, он сознаёт, что с ним обходятся хорошо, и поэтому у него нет оснований для жалоб». Иначе говоря, я считаю, что для меня было бы унизительным произнести хотя бы одно слово в свою защиту; хотя у меня вызывает сильнейшее отвращение поведение этого тюремщика, я бы с большим удовольствием узнал, что получен приказ расстрелять меня — я бы чтил это как благословение».
Я сообщил Наполеону, что сэр Хадсон Лоу признался, что он очень хочет решить проблему размещения Наполеона и устроить все дела с ним мирным путём. Наполеон ответил: «Если он хочет всё устроить мирным путём, то пусть решает все дела так, как это было во времена адмирала Кокбэрна. Пусть никому не будет разрешено появляться здесь, чтобы увидеть меня, без письма от Бертрана. Если он не хочет предоставить Бертрану право выдавать людям пропуска в Лонгвуд, то пусть он сам составит список тех лиц на острове, которым он разрешает приходить ко мне с визитом, и направит этот список Бертрану, предоставив ему право давать этим лицам по списку разрешение навещать меня и писать им. Когда же на остров прибывают чужестранцы, то путь он таким же образом составит список подобных лиц с разрешением навещать нас, и во время их пребывания на острове пусть он разрешит им приходить ко мне с пропуском от Бертрана. Возможно, я бы согласился встретиться с небольшим числом подобных лиц, так как трудно различить между ними тех, кто приедет посмотреть на меня как на дикого кабана, и тех, кто ру