сонала, что они свободны в своём решении немедленно покинуть остров и вернуться в Европу, добавив, что никому не будет разрешено оставаться на острове Святой Елены, за исключением тех лиц, которые сделают в письменной форме заявление, переданное в ваши руки, что они желают остаться на острове и готовы подчиняться всем ограничениям, которым по необходимости будет лично подвергнут Наполеон.
Батхерст».
«Те же лица, которые решат вернуться в Европу, должны быть при первой возможности отправлены на мыс Доброй Надежды; губернатор этой колонии будет обязан предоставить им необходимые средства для возвращения в Европу.
Батхерст».
Текст приложенного к письму заявления, подписать которое таким образом требовалось от лиц обслуживающего персонала, не был одобрен Наполеоном. Более того, он высказал мнение, что заявление переведено слишком буквально для того, чтобы оно могло быть понято французом. Соответственно он предложил графу Монтолону удалиться в соседнюю комнату, где и было подготовлено новое следующее заявление: «Мы, нижеподписавшиеся, желая остаться на службе императора Наполеона, согласны оставаться здесь, независимо от того, насколько тяжёлым станет наше пребывание на Святой Елене, и подчиняться ограничениям, какими бы они ни были несправедливыми и своевольными, которые навязываются Его Величеству и лицам, находящимся на его службе».
«Ну вот, — заявил Наполеон, — пусть те, кто хочет подписать это заявление, подпишут его; но не пытайтесь оказывать на них давление тем или иным путём».
21 апреля. Наполеон дал в саду аудиенцию капитану фрегата «Гавана» Гамильтону. Наполеон рассказал ему, что когда он (Наполеон) прибыл на остров, то его спросили, чего бы ему хотелось, поэтому он умолял самого себя сказать, что он жаждет свободы или палача; что в отношении него английские министры подло нарушили самые священные законы гостеприимства, объявив его пленником, чего даже дикари не сделали бы в той ситуации, в которой он оказался.
Полковнику и мисс Уилкс предстояло отправиться в Англию на борту фрегата «Гавана». Накануне отъезда они посетили Лонгвуд и имели продолжительную беседу с Наполеоном. Ему очень понравилась мисс Уилкс (прекрасно воспитанная и элегантная молодая девушка), которой он галантно сделал комплимент, заявив, что «она в действительности намного превосходит то описание, которое ему дали».
24 апреля. Погода по-прежнему скверная. Наполеон вначале пребывал в плохом настроении, но постепенно стал более оживлённым. Много говорил об адмирале, которому отдавал должное как талантливому человеку в своей профессии. «Он не тот человек, — сказал Наполеон, — у которого недоброе сердце; наоборот, я считаю, что он способен на великодушный поступок; но характер у него грубый и властный; он тщеславен, своенравен и вспыльчив; он никогда ни с кем не советуется; ревниво относится к попыткам покуситься на его власть; когда же ему надо употребить власть, то он считает, что для этого все способы хороши; иногда в приступе ярости он теряет чувство собственного достоинства».
Затем он высказал ряд замечаний по поводу волов, привезённых по указанию правительства с мыса Доброй Надежды, среди которых произошло большое количество падежа. «Адмирал, — заметил он, — обязан был сбыть их на острове по контракту, а не оставлять в собственности государства. Хорошо известно, что то, что принадлежит государству, всегда остаётся без присмотра и расхищается всеми, кому не лень. Если бы он сбыл волов кому-нибудь по контракту, то я рискну сказать, что пали бы единицы, а не треть стада, как это и произошло».
Наполеон задал мне много вопросов о сравнительной цене различных товаров в Англии и на острове Святой Елены и в конце нашей беседы поинтересовался, беру ли я гонорар за уход за больными на острове. Мой отрицательный ответ вызвал у него, судя по всему, удивление. «Корвисар, — заметил он, — несмотря на то, что был моим главным врачом, обладал большим состоянием и имел обыкновение получать от меня много дорогих подарков, постоянно брал целый наполеондор за каждый визит к больному. Особенно в вашей стране каждый человек занимается каким-то своим делом, приносящим доход: член парламента берёт деньги за свой голос при голосовании, министры — благодаря занимаемому ими месту, юристы — за свою точку зрения».
26 апреля. Наполеон поинтересовался, какие корабли следуют из Англии в сторону острова Святой Елены.
«Это верно, — спросил он, — что они высылают для меня строительные материалы и мебель, поскольку в ваших газетах так много лжи, что у меня возникли сомнения по этому поводу, тем более что официально об этом я ничего не слышал?» Я сообщил ему, что сэр Хадсон Лоу заверил меня в этом, а сэр Томас Рид заявил, что сам видел всё это своими глазами.
Со времени прибытия сэра Хадсона на остров произошло много изменений в обращении с французами. Г-н Брук, секретарь губернатора колонии, майор Горрекер, адъютант сэра Хадсона, и другие официальные лица обошли по очереди разных владельцев лавок в городе, запретив им от имени губернатора предоставлять французам кредит, обязав их продавать им всё лишь за наличные деньги. В противном случае владельцам лавок пригрозили не только потерей всей суммы, выделенной под кредит, но и обещали подвергнуть их другим наказаниями. Затем им было предписано прекратить любые контакты с французами, если на то не будет специального разрешения губернатора, нарушителям указанного запрета грозила высылка с острова.
Многим из тех офицеров 53-го пехотного полка, у которых вошло в привычку наносить визиты госпоже Бертран в коттедж «Ворота Хата», дали понять, что их посещения госпожи Бертран не находят понимания у недавно прибывших представителей власти. Офицеру, стоявшему на посту у коттеджа «Ворота Хата», было приказано докладывать властям имена всех лиц, входивших в дом графа Бертрана. Повсюду были расставлены часовые, чтобы они препятствовали приближению к коттеджу тех лиц, которые хотели посетить «Ворота Хата». Некоторых из них часовые заставляли, включая дам, повернуть назад. У жителей острова и даже у военных и морских офицеров появлялось чувство отчуждённости, близкое к страху, когда на их пути случайно встречались ссыльные. Расспрашивая тех лиц, кто ранее беседовал с Наполеоном или с кем-либо из его свиты, губернатор требовал от них подробные, вплоть до деталей, отчёты о таких беседах. Несколько офицеров 53-го пехотного полка навестили «Ворота Хата», чтобы попрощаться с графиней Бертран (по их собственным словам), и сообщили ей, что они, будучи благородными людьми, не могут принять новые правила общения с французами. От всех лиц, посещавших «Ворота Хата» и Лонгвуд, ожидалось и требовалось, чтобы они в должном порядке представляли подробный отчёт губернатору или сэру Томасу Риду о беседах, которые они вели с французами. Вокруг дома в Лонгвуде и прилегавшей местности были поставлены дополнительные часовые.
3 мая. В течение нескольких дней шел проливной дождь и был густой туман. Всё это время Наполеон не выходил из дому. Но из «Колониального дома» то и дело в Лонгвуд прибывали посыльные и письма. Губернатор явно хотел сам увидеть Наполеона, поскольку у него, очевидно, возникли сомнения в отношении физического присутствия Наполеона в Лонгвуде. Губернатор направил графу Бертрану ряд посланий, в которых твердил о возникшей, по его мнению, необходимости того, чтобы тот или иной его офицер ежедневно видел Наполеона. Он сам часто заявлялся в Лонгвуд и, в конце концов, преуспел в том, что получил возможность минут пятнадцать беседовать с Наполеоном в спальной комнате последнего.
За несколько дней до этого губернатор послал за мной, забросал меня вопросами самого разнообразного толка, касающимися пленника, несколько раз обошёл вокруг дома, заглядывая в окна, и при этом шагами вымеривал план нового рва, который, как он заявил, будет выкопан для того, чтобы помешать скоту нарушать границы поместья в Лонгвуде. Когда он подошёл к углу, образованному соединением двух старых рвов, то обратил внимание на дерево, ветви которого в значительной мере свешивались через ров. Это обстоятельство, судя по всему, вызвало в душе его превосходительства настоящее смятение, поскольку он немедленно потребовал, чтобы я послал за г-ном Портезом, управляющим садами Восточно-Индийской компании.
Прошло несколько мучительных минут, прежде чем я отправил посыльного за этим господином. Губернатор, не отрывавший взгляда от злополучного дерева, потеряв терпение, потребовал, чтобы я лично немедленно отправился за г-ном Портезом и привёл его. Возвратившись с ним, я обнаружил сэра Хадсона Лоу, в нетерпении шагавшего с места на место и пристально созерцавшего предмет, который являлся, судя по всему, источником безмерного душевного смятения. Не тратя времени на размышления, он тут же приказал г-ну Портезу немедленно прислать нескольких рабочих, чтобы выкорчевать дерево, и, прежде чем оставить занятые позиции, вполголоса дал мне указание «присмотреть, чтобы все было сделано как надо».
4 мая. Сэр Хадсон Лоу отправился на встречу с графом Бертраном, с которым имел часовую беседу. Разговор оказался не из тех, который пришёлся бы ему по нутру, ибо, покидая графа, он, садясь на коня, о чём-то раздражённо бормотал и был явно не в духе. Немного погодя я узнал о цели его визита к графу. Он начал беседу с того, что заявил, что французы слишком много жалуются, не имея на то никаких веских причин; что, принимая во внимание их положение, с ними очень хорошо обращаются. За это им следует быть благодарными, а не выступать с какими-то жалобами. Однако, как ему представляется, вместо того чтобы выражать чувство благодарности, они злоупотребляют либеральным обращением. В свою очередь он, губернатор, полон решимости ежедневно убеждаться в том, что Бонапарт действительно находится на острове, а это возможно лишь в том случае, если назначенный губернатором офицер будет в определённые часы навещать пленника. Весь свой монолог губернатор произнес высокомерным, властным, не терпящим никаких возражений тоном, постоянно ссылаясь при этом на великие державы, которые облекли его чрезвычайными полномочиями.