Когда вместе с адмиралом Ашером я высадился на Эльбе, — добавил Наполеон, — моя охрана ещё не прибыла на остров, и Ашер предоставил в моё распоряжение отряд охранников из числа моряков под командованием унтер-офицера, который постоянно оставался в Портоферрайо и в течение нескольких дней служил моим телохранителем. У меня были все основания для того, чтобы остаться довольным ими. Когда прибыла моя собственная охрана, то её гвардейцы подружились с английскими моряками и морскими пехотинцами. Их часто видели ходившими вразвалку по улицам города, подвыпившими, взявшимися за руки, поющими песни и пожимающими друг другу руки. Ваши моряки были удивлены той свободой общения, с которой я относился к ним, которая была столь отлична от аристократичного высокомерия, к которому они так привыкли. Думаю, что ни один человек на борту английского корабля не причинил бы мне никакого вреда, даже если бы это было в его власти. Когда я покинул их, я приказал выдать каждому английскому моряку по золотому наполеондору, а адмиралу Ашеру преподнёс подарок в виде коробки с моим портретом, усыпанным бриллиантами. Если бы в моём распоряжении были такие способные офицеры, как Ашер, то морские сражения между французскими кораблями и вашими закончились бы совершенно по-иному».
Я упомянул о том, что губернатор заявил, что он хотел бы переговорить с графом Бертраном относительно дорожки для верховой езды, ведущей к Вуди Рейндж. Губернатор также сказал, что если граф заверит его в том, что французы не будут заходить в некоторые дома, то проблема с дорожкой может быть решена. «Кому там принадлежат дома? — спросил Наполеон и тут же сам себе ответил. — Мисс Мейсон и другой — Легге, плотнику. Он что, беспокоится о целомудрии мисс Робинсон? Дурачьё, если бы я хотел наладить тайную переписку, то вы хорошо знаете, я мог бы организовать отправку писем в Европу ежедневно».
8 апреля. 7 апреля в Дедвуде были проведены скачки, на которых присутствовали госпожа Штюрмер, три полномочных представителя союзников и капитан Гор. Затем на скачки также пришёл генерал Гурго, который продолжительное время беседовал с бароном и баронессой Штюрмер, с графом Бальмэном и позднее с маркизом Моншеню. В течение большей части этих бесед к ним ни один из британских офицеров не прислушивался. Почти всё это время сэр Хадсон Лоу и сэр Томас Рид были просто зрителями на скачках. На них также присутствовала госпожа Лоу. Незадолго до окончания скачек полномочные представители союзников, госпожа Штюрмер и барон Гурго отправились в дом г-жи Янгхазбанд в лагере 53-го пехотного полка, где они оставались некоторое время, прежде чем кто-либо из офицеров губернатора последовал за ними в этот дом.
Я передал сэру Хадсону Лоу мнение Наполеона, которое он выразил о маркизе Корнуоллисе. В связи с этим его превосходительство заявил, что «лорд Корнуоллис был слишком честным человеком, чтобы иметь дело с Наполеоном».
Наполеон отправился в дом графа Бертрана. Из верхних окон дома он мог хорошо обозревать ход скачек. Он оставался там до самого окончания скачек, которые, судя по всему, ему очень понравились.
Сэр Томас Рид был сильно разгневан поступком г-жи Янгхазбанд, которая пригласила к себе домой полномочных представителей союзников вместе с генералом Гурго без сопровождения их британскими офицерами. Сэр Томас Рид заявил, что губернатор имел право и ему следовало выслать г-жу Янгхазбанд с острова, добавив при этом, что полномочные представители союзников сами по себе были презренными бессовестными типами, позволившими себе разговаривать с Гурго, когда его хозяин относится к ним с таким презрением.
Наполеон вышел немного прогуляться с графами Монтолоном и Бертраном. Виделся с ним в полдень. Он задал мне много вопросов о скачках, которые у него явно вызвали интерес. Наполеон высказал мнение, что Моншеню, из того, что слышал Наполеон, должно быть, был очень плохо воспитан, так как позволил себе несколько неуместных и даже непристойных выражений в присутствии госпожи Лоу в связи с тем, что ветер (бывший довольно сильным) привёл в беспорядок часть одежды госпожи Лоу. «Вообще-то говоря. — заявил Наполеон, — как известно, французы в подобных ситуациях ведут себя предельно вежливо, но из того, что я слышал, этот господин никогда не бывал в приличном обществе и в данном случае проявил себя как лейтенантишка старого режима».
15 апреля. Посетил Наполеона, который полулежал на диване. С пристрастием расспрашивал меня о состоянии здоровья госпожи Бертран, Тристана де Монтолона и маленькой Наполеонны. Двое последних были очень нездоровы, особенно Тристан, который страдал острой формой дизентерии, сопровождаемой воспалительным процессом. Я пустил ему кровь. Когда я сказал Наполеону, что эта процедура принесла ребёнку большое облегчение, Наполеон заметил: «Ах, опыт, опыт — это главное»[23].
Показал Наполеону любопытный указ, изданный императором Китая, относительно английского посла и объяснил ему суть указа. Выслушав меня, Наполеон заявил, что он по-прежнему придерживается своего мнения о том, что посол обязан следовать тому церемониалу, который практикуется главными мандаринами империи в отношении императора; что китайцы не просят нас направлять к ним послов; что направление в Китай посла является доказательством наших намерений что-то просить у Китая; поэтому мы должны подчиняться их обычаям или вообще не направлять посла.
«Я вспоминаю один разговор по этому поводу в Тильзите с императором Александром, когда мы были друг с другом очень хорошими друзьями. Он спросил моё мнение по этому вопросу и попросил совета: я дал ему именно тот совет, который дал вам. Я полностью убедил его, и он написал письму своему послу с выговором за то, что тот не следует церемониалу, который требуется.
Когда я находился в состоянии войны с Россией, — заявил Наполеон, — у меня было намерение нанести ущерб русским в их торговле с Китаем, побудив короля Персии начать войну с русскими, что мне и удалось сделать. Я надеялся вызвать отвлекающие удары с помощью татарских орд под руководством персидского правительства».
Затем я спросил Наполеона, действительно ли Талейран предлагал ему добиваться ликвидации всех Бурбонов и даже готов был предоставить свои услуги для выполнения этой цели? Наполеон ответил: «Да, это правда. Талейран предлагал это и был готов предоставить свои услуги, чтобы осуществить убийство всех Бурбонов». На мой вопрос, требовалось ли для этого сто тысяч франков, император ответил: «Гораздо больше; если мне не изменяет память, то за каждого Бурбона просили миллион франков. Но я всегда отказывался дать на это моё согласие. На это требовалось только моё согласие».
16 апреля. Наполеон сообщил мне, что в настоящее время он занят тем, что пишет материалы, военные и другие, о семилетней войне Фридриха Великого, которые, когда работа будет закончена, составят два или три тома.
В ходе нашего разговора он упомянул генерала Лаллеманда, о характере которого отозвался самым положительным образом. «Лаллеманд, — сказал он, — которого вы видели на борту «Беллерофона», привлекался мною в Акре в качестве посредника в переговорах с Сиднеем Смитом. В течение этих переговоров он проявил значительные способности и такт. После моего возвращения с Эльбы, он, как и Лабедуайер, встал на мою сторону в минуту величайшей опасности и воодушевил войска своей дивизии провести оперативный маневр первостепенной важности, который бы увенчался успехом, если бы не медлительность и нерешительность Даву и некоторых других генералов, согласившихся присоединиться к нему. Лаллеманд обладает большой решительностью, способен провести острые оперативные манёвры. Мало найдётся таких, как он, готовых осуществить рискованное мероприятие. В его душе горит священный огонь. Он командовал стрелками прикрытия в сражении при Ватерлоо и изрядно поколотил ряд ваших батальонов».
Наполеон характеризовал маршала Виктора как «дурака, не имевшего ни способностей, ни головы». Сульт — «отличный военный министр, очень хороший организатор в подготовке оперативных планов, но когда дело доходит до их исполнения, то тогда он уже не так хорош. После разгрома турок под Абукиром, — добавил Наполеон, — Сидней Смит направил своего секретаря в Александрию для ведения переговоров о перемирии. Парламентёр прибыл на борту одного из британских военных кораблей с письмами, адресованными мне. Сидней Смит также с ним направил мне несколько английских газет, содержание которых побудило меня принять решение вернуться во Францию».
21 апреля. В течение нескольких дней Наполеон пребывал в отличном настроении. В субботу, 19 апреля, капитаны кораблей Восточно-Индийской компании нанесли визит графу и графине Бертран. Затем они, а именно, капитаны Иннз, Кэмпбелл, также г-н Уэбб, встали позади дома таким образом, чтобы наверняка увидеть Наполеона, возвращавшегося от Бертранов, которых он посетил примерно в четыре часа дня. Наполеон, заметивший англичан, кивком головы подозвал их к себе и почти час разговаривал с ними, задав им много вопросов об Индии, о Восточно-Индийской компании, о лорде Мойра, об их личных доходах и т. д. Коммодору прибывших кораблей, выглядевшему очень моложаво, Наполеон в шуточной манере заметил, что тот почти ребёнок и ему, должно быть, стыдно командовать капитанами, которые намного старше его.
Я спросил императора, действительно ли он в сражении при Лоди или при Арколе схватил в руки знамя и ринулся в гущу вражеских войск. Наполеон ответил, что «в сражении при Арколе, но не при Лоди. Под Арколой я получил лёгкое ранение; но в сражении при Лоди подобного случая не было. А почему вы спрашиваете об этом? Вы считаете меня трусом?» и, сказав это, он засмеялся. Я взял на себя смелость заверить его в том, что глубоко убеждён в обратном, ибо об этом слишком хорошо известно, чтобы подвергать это сомнению; и что я задал ему этот вопрос лишь для того, чтобы не было расхождения во мнениях, возникших у нас, англичан, живущих на острове и не имеющих возможности достать какие-нибудь книги, которые бы дали нам удовлетворительный ответ на вопрос: при каком именно сражении произошёл упомянутый случай. Этот спор между нами, англичанами, как раз и подвигнул меня на то, чтобы я посмел задать ему подобный вопрос. «Такие вещи, — заявил Наполеон, улыбаясь, — не стоят того, чтобы упоминать о них».