– Так, попросим маму выдать нам тарелки.
Никина мама достала из сушилки стопку тарелок.
– Отлично! – Никин папа хлопнул руками и довольно потёр ладони. – Каждый должен хорошенько скомкать свой лист. Думать о чём-то сокровенном. Готово? Кладите на тарелки.
Кто хочет быть первым?
– Я! – Подскочил Федя и чуть не грохнулся со стула.
– Ну что ж, начнём с Феди. – Папа поднёс лист к свече, и тот мгновенно загорелся.
– Ух, ты! – воскликнул Федя и на всякий случай отодвинулся от стола подальше.
Огонь потух сам собой, и на тарелке остался обгорелый остов скомканной Федей бумаги.
Папа аккуратно поднял тарелку так, что на светлой стене вдруг чётко отразилась причудливая тень.
– Ну, Федя, что видишь? – Папа медленно начал крутить тарелку, пока Ника вдруг не заорала.
– Стоп! Стоп! Смотрите. Кот! Точно, это же Федя – он был котом на новогоднем утреннике в саду. Вот уши, вот хвост.
– Я вижу! – довольно закричал Федя. – И усы.
– Кто следующий? – спросил Никин папа.
– Я хочу! – Ника поднесла свою тарелку к свече.
Папа поджёг лист и аккуратно положил обратно. Лист догорел. И на стене отразились неровные бугорки.
– Да это же твои камни, Никуля, – ласково сказала мама.
– Вся коллекция, – согласился папа и, смеясь, добавил: – Вот аметист, вот хрусталь, а вот, по центру, главное сокровище Никиной коллекции – лабрадорит.
– Ну, папа! – возмутилась Ника. – Это горы. Вы обещали меня свозить на Урал. Вот, теперь не отвертитесь. Даже гадание мне это предсказывает.
– Вера, твоя очередь, – Никин папа протянул руку, и я дала свою тарелку.
Когда он поднёс обгоревший лист к стене и начал медленно вращать, первое, что я увидела – большое здание. Неужели новая школа?
– Вера, смотри, микрофон! – Ника показала пальцем на длинную тень, в которой можно было действительно разглядеть длинную стойку или… На секунду мне показалось, что это крест, но Никин папа повернул тарелку другой стороной, и видение исчезло.
– Там медведь! – закричал Федя.
– Гляди-ка, точно! – Никин папа улыбнулся. – Гадание не только будущее предсказывает, но и прошлое показывает. А может, это значит, что что-то, связанное с этим медведем, ещё впереди?..
Глава 28Записка
Выступлением нашей группы решили открывать и закрывать линейку, посвящённую последнему звонку. Мальчикам повезло петь вначале, а нам с Никой нужно было ждать, пока завуч вручит грамоты всем отличившимся за год, первоклассники прочитают все стихи, учителя споют очередную песню с переделанными словами, одиннадцатиклассники пройдут почётным кругом под дружные аплодисменты и слёзы родителей и директор школы скажет свою долгую напутственную речь.
– Вокально-инструментальный ансамбль «Веро-Ника»! – объявила Лиза Конькова из 10 «В», которая была неизменной ведущей всех общешкольных мероприятий.
Ребята вышли на площадку перед дверями школы, которая 1 сентября и 25 мая превращалась в сцену. В толпе почувствовалось оживление.
– А кто из них Вера? И кто Ника? – выкрикнул кто-то из старшеклассников. Послышались смешки.
Я почувствовала, как вспыхнули щёки. Как будто на сцене стояла я сама, как будто смеялись надо мной.
Вдруг вышел Владус. Он наклонился к микрофону, причудливо изогнувшись вопросом. Обвёл глазами линейку. И как тогда, на прослушивании, все почему-то притихли. В голосе Владуса звучал вызов:
– Веру и Нику вы услышите чуть позже. Оцените их вокал, а потом предложите своё название для коллектива этих талантливых ребят. – Владус откинул волосы и жестом опытного конферансье пригласил мальчиков к инструментам. Все зааплодировали.
Сергей ударил палочками: Раз! Раз! Раз, два, три, четыре! И ребята заиграли. Они играли, как в последний раз, лучше, чем на сцене Молодёжного центра, как будто показывая Владусу и всем остальным, на что они способны. Эмиль пел так, что хотелось ему во всём признаться, потому что в груди распирало от переполняющих чувств.
После выступления все долго хлопали. И больше никто не смеялся.
Майское солнце жарило по-летнему, и стоять целый час в капроновых колготках и школьной форме было невыносимо.
Первоклашки в пышных бантах, читая стихи, сбивались и с мольбой в глазах смотрели на учительницу рядом. Они выглядели наивно и мило. Девочки теребили юбки, мальчики крутились на месте, переминались с ноги на ногу и оттягивали воротнички белых рубах в нетерпении сбросить их, надеть футболки и гонять всё лето на самокатах и велосипедах.
Старшеклассники стояли с кислыми минами, когда учителя, ещё недавно грозящие не аттестовать по предмету, сладко улыбались и говорили свои пожелания.
Мы с Никой ждали позади ребят нашего класса, чтобы быстро выйти, когда нас объявят. Тут в бело-синей гуще юбок, брюк и рубашек почувствовалась возня, и мне сунули в руку скомканный тетрадный листок.
Я отступила на шаг, чтобы никто не мог прочитать, что внутри, и развернула его: «Не уезжай!»
Надпись сделана печатными буквами, чтобы невозможно было угадать почерк. Я покрутила головой, но Артёма Габидуллина рядом не было.
Глава 29Лягушачья кожа
Федя сунул мне листочек с рисунком. Непонятный зверь с жёлтым облаком вокруг головы.
– А это что? – уточнила я.
– Груда льва! – торжественно ответил Федя.
– Не груда, а грива, – поправила его мама. – Садись в машину.
Никин папа запихал в багажник большой чемодан и с облегчением вытер лоб.
Ника с семьёй уезжала на море, я пришла их проводить.
Обычно я с нетерпением ждала каникул, но сейчас в наступлении лета чувствовалась абсолютная обречённость. Я не смогу видеть Эмиля, не буду петь, лучшая подруга уезжает, а главное, после этого лета моя жизнь полностью изменится…
Машина завелась. Заднее стекло опустилось, Ника с Федей помахали мне из окна. Никин папа посигналил на прощание, и они скрылись за домами.
Я медленно поплелась домой, пиная носками камни. Мама очень не любила, когда я так делаю.
– Ты же не мальчик, Вера! Новую обувь сама себе покупать будешь?
Я стукнула по камню особенно яростно и вскрикнула от боли, ободрав палец об асфальт. Вокруг ногтя выступила кровь. Я присела, чтобы вытереть её, и увидела камень, который так и остался на месте, проучив меня за попытку с ним расквитаться.
Я подняла его и положила на ладонь. Камень был округлой формы с выступающими краями по центру и по бокам. Лягушка! Я вдруг отчётливо увидела у себя на руке маленького бурого лягушонка и сама себе улыбнулась – вот что значит влияние подруги. До Ники с её страстью к камням я бы ни за что на это внимания не обратила.
Вспомнив про гадание, я подумала, что, может, это тоже знак. Напоминание судьбы, что я всего лишь маленькая лягушка, которая что-то квакает на своём болоте, но её голос тонет, растворяется в оглушительном лягушачьем хоре. И мне вдруг так остро захотелось волшебного превращения, как в русской сказке. Раз! И сбросить с себя навсегда лягушачью кожу!
Глава 30Солнце
Мама велела позвать бабушку к обеду.
В комнате было тихо. Бабушка лежала на диване. Никаких дел по дому ей не доверяли. Даже мыть посуду. Тарелки и кастрюли часто оставались жирными, и маме всё равно приходилось перемывать. Единственным нужным делом, как думала бабушка, была штопка носков. Хотя мама давала их, просто чтобы бабушка чувствовала себя полезной. Зашитую одежду никто из нас не носил, к тому же серые, например, носки бабушка штопала синими или фиолетовыми нитками…
Целыми днями она пересматривала чёрно-белые фотографии, где она была молодой, а маленький папа в одних трусах и с перепачканным арбузом лицом сидел у неё на коленях.
Но чаще всего она лежала в своём уголке на диване. Смотрела в окно или дремала.
Когда я взглянула на бабушку, в груди противно кольнуло. Она спала, подложив руку под голову. Глаза крепко зажмурены, как будто в лицо ей светило яркое солнце, хотя день был серый. Я хотела окликнуть её, но вдруг ясно поняла, что она не отзовётся. Надо было закричать, позвать родителей. Но я не крикнула. А вдруг перепутала? Вдруг это что-то другое.
Я стояла и смотрела на согнутые в коленях ноги с круглыми, как трубки, венами, на мягкий халат, который уютно укутывал её крохотную фигурку на длинном диване. Это было так странно. И совсем не страшно.
Я всматривалась в морщинистое лицо. Неподвижное и спокойное. Пыталась поймать движение под закрытыми веками. Но его не было. Постояв ещё, я медленно вышла из комнаты.
Я не знала, как сказать маме. Мне было неловко.
– С бабушкой что-то, – выдавила я.
Мама бросилась в комнату. И через мгновение каким-то не своим голосом закричала:
– Миша! Мама!
Мне показалось, что в нашем доме впервые так громко, так неспокойно.
Я стояла в дверном проёме. Папа больно задел меня, когда вбегал в комнату.
Увидев бабушку, он сжал кулаки и, закрыв ими лицо, то ли завыл, то ли зарычал.
Только в этот момент я поняла, что случилось ужасное. Что ничего не вернуть. И зарыдала. Я плакала, подперев спиной дверь, боясь пошевелиться.
Мама побежала куда-то звонить.
Папа ходил из угла в угол, как зверь, которого заперли в клетке, и бессвязно мычал.
Внутри меня будто раскручивался какой-то механизм, слёзы текли всё сильнее, воздуха становилось меньше. Но я думала не про бабушку. Я смотрела на папу. И всё во мне сжималось. Он больше не был зверем. Он вдруг стал беспомощным, как ребёнок. Мотал головой, отказываясь верить, и беззвучно шевелил губами. Сквозь собственные рыдания я разобрала, как он шептал:
– Как же так?! Как же так…
Я увидела, что по щекам у него катятся слёзы. Редкие, но такие крупные. Как жемчужины в маминых свадебных бусах.