Я бросилась к нему и обхватила руками. Папа сначала замер – не ожидал этого. А потом сжал меня. Крепко-крепко, как в детстве. Я зажмурилась. Словно резко раздвинули занавески.
В комнату ворвалось солнце.
Глава 31Невозможно!
В лагере я провела всё лето. Это хорошо отвлекало от тяжких мыслей. Я изрисовала весь скетчбук, выучила наизусть плей-лист и кое-как дождалась окончания каникул. Из-за того, что случилось с бабушкой, переезд отложился до конца осени, и первого сентября я пошла в свою школу.
Первым из класса я увидела Габидуллина. Он вытянулся за лето и стал не похож сам на себя. Серьёзный и… взрослый. Оживился, увидев меня на линейке, едва заметно улыбнулся и отвёл глаза. «Интересная личность» – всплыли в памяти слова Никиного папы.
На празднике в честь начала учебного года мы не выступали, через завуча Владус передал, что появится только в середине сентября.
И когда в пятницу на последнем уроке он неожиданно заглянул в класс, чтобы сказать, что ждёт нас на репетицию, мы с Никой схватили рюкзаки и сломя голову побежали в актовый зал.
Мы оказались вдвоём, без мальчишек. Но сейчас это было не важно, я была рада видеть Владуса, и мне не терпелось взять в руки микрофон.
– Ну что, распоёмся? – Владус подошёл к пианино.
Лицо у него светилось. Видно, он хорошо отдохнул. По загадочному тону, выражению глаз и лукавой улыбке я угадала, что на этот год у него какие-то особенные планы. Может, наконец, выучим новые песни?..
Мы сделали все распевки, и Владус включил фонограмму. Заиграл «Ветер перемен». Когда подошла моя очередь вступать, я запела. Вдруг Владус изменился в лице. Его чёрные ноздри раздулись в пугающие пропасти. Он остановил фонограмму.
– Вера, ты здорова?
– Да… – Я растерянно кивнула.
– Что с голосом? – Владус неприятно хрустнул пальцами, соединив руки в замок, хотя никогда так раньше не делал.
– Не знаю…
– Давай-ка, соберись! – он включил запись.
Брови его съехались к переносице. Сердце у меня колотилось. Снова подошла моя очередь. Владус подхватил воздух руками, а потом потянул руки к себе, будто пытаясь вытащить из меня голос.
Запись снова остановилась.
Быстрыми шагами Владус зашагал в подсобку и принёс из кулера тёплой воды.
– Попей!
Я глотнула, но набрала слишком много, поторопилась, и противная боль застряла в горле комком. Он опять запустил музыку. Руки у меня вспотели. Ноги ослабли. Сердце бешено ухало, так что заглушало фонограмму.
Владус махнул, чтобы я вступала. Но я снова не вытянула ноту. Владус подошёл к окну, посмотрел куда-то далеко. Потом резко взял стул, стоявший у подоконника, и поставил его на сцену.
Я попробовала петь сидя. Ноздри его раздувались, казалось, можно навсегда кануть в этой бездне. Владус щёлкнул кнопкой. Музыка остановилась. Мне показалось, моё сердце – тоже.
Владус вновь подошёл к окну, распахнул его, подставив лицо довольно влетевшему внутрь сентябрьскому ветру. Волосы непослушно разлетелись. Он откинул их назад. Ещё раз подошёл к аппаратуре. Руки у него были сомкнуты за спиной. Лицо напряжено. В висках у меня стучало: «Я больше не могу петь! Я не буду петь! Я потеряла голос…»
Владус ходил взад-вперёд целую вечность. Потом подошёл к столу, на котором лежал его кожаный портфель. Достал оттуда блокнот и оторвал клочок бумаги. Вышел кривой треугольник. Владус полистал в телефоне и написал что-то на обрывке.
– Это фониатр, – Владус протянул мне клочок с номером телефона. – Мой знакомый врач. Обязательно ему покажись. Просто невозможно потерять такой голос!
Дверь в актовый зал распахнула уборщица.
– Вы закончили? – даже не думая слушать ответ, она ввалилась с ведром и шваброй и принялась бултыхать её в ведре.
Глава 32Особенный камень
Домой идти я не могла. Мы сидели у Ники за столом и молчали. Мама ушла за Федей в сад, поэтому стояла редкая для их квартиры тишина.
Я должна была думать о том, как лишилась голоса и той единственной радости, которая была у меня, когда я приходила на занятия к Владусу. О том, что не буду видеть Эмиля. И что ни к какому фониатру родители меня не поведут, потому что пение – это несерьёзно, и нечего тратить на это время и деньги. Но все слёзы я выплакала. Внутри была пустота.
Я смотрела на холодильник, похожий на лоскутное одеяло из-за кучи пёстрых магнитиков, среди которых выделялась фотография Ники, и думала, как хорошо, что она просто сидит сейчас рядом и молчит.
Ника, как будто почувствовала, что я думаю о ней – вскочила и выбежала из кухни. Но уже через минуту вернулась, держа что-то в руке.
– Вот, – она протянула мне камень – овальный, гладкий, сине-изумрудный, похожий на перламутровые крылья жука-бронзовки. – Это лабрадорит.
– Ты что! – я вспомнила, как папа назвал этот камень главным сокровищем Никиной коллекции, и оттолкнула её руку.
– Он особенный, Вера!.. Как ты… – Ника замолчала, и к горлу у меня снова подступил комок.
– Не веришь? Хочешь, я тебе про него в интернете прочитаю. Их ещё с лунным камнем путают. – Ника вбила что-то в телефоне и начала зачитывать вслух: «Самоцвет способствует раскрытию творческого потенциала человека, пробуждению скрытых талантов. Камень подталкивает к новым свершениям и не позволяет сомневаться в собственных силах. Даёт обладателю ораторский дар».
Ника положила мне камень на ладонь и сжала мою руку, накрыв своей.
Я опять заплакала. В дверь позвонили. Ника побежала открывать. Дом тут же наполнился множеством звуков. Жужа тявкала, Федя смеялся, а потом закричал из коридора:
– Вера!!!
Я выглянула из кухни и поздоровалась.
– А ты откуда знаешь, что я тут? – Я вытерла мокрый нос и потрепала Федю по кудрявой макушке.
– Я твои кроссовки увидел! – важно объяснил Федя.
– Да ты Шерлок Холмс, – заметила Ника.
– Скорее, доктор Ватсон, – улыбнулась я.
– Вера, пойдём в доктора играть, – радостно отозвался Федя.
– А руки помыть, доктор, – перехватила его мама по дороге в комнату и ласковым движением направила в ванную.
Я сидела у Ники до самого вечера.
– А давай ты скажешь: «Доктор, у меня горлышко заболело!» – Федя рылся у себя в чемоданчике, доставая пластмассовые щипчики, ножнички и шприцы.
Глава 33С голосом
Уже стемнело, и Ника пошла меня провожать. Сначала мы брели молча. Вечер был ещё тёплым, но в воздухе уже висела какая-то безысходность от надвигающейся зимы.
– Хорошо, что ты есть! – Ника сказала это ни с того ни с сего.
Я пристально на неё посмотрела.
– Просто хочу, чтобы ты знала, – ответила она на мой немой вопрос, – ты очень хорошая. С голосом или без.
Я поняла, почему она завела этот разговор. Нас ведь связывал Владус и музыкальные занятия. Наверное, она пыталась сказать, что всё равно будет дружить со мной, даже если я не смогу ходить с ней на репетиции.
Я не смогу ходить на репетиции… Владус найдёт мне замену? От мысли об этом опять стало больно в груди.
– Дальше я сама. – Я остановилась, давая Нике понять, чтобы она меня больше не провожала. – Спасибо. До завтра.
Я отвернулась и побежала.
Слёзы хлынули по щекам. Я бежала, а они катились и катились, и я ничего не могла с этим поделать. Меня не душили рыдания, я больше не задыхалась, пытаясь ловить ртом воздух, как тогда, сразу после репетиции, но слёзы текли и текли, как неиссякающий источник.
Мне ужасно захотелось забежать в подъезд, влететь на второй этаж, открыть дверь, юркнуть к бабушке в зал, забраться с ногами на её диван и крепко-крепко прижаться к морщинистой щеке. Мысль о том, что это невозможно, придавила меня бетонной плитой.
Я прижалась к старой абрикосине возле дома – шершавой и грубой, безвольно сползла к самым корням. Мне было жалко бабушку и жалко себя, оттого что больше никто никогда не сможет меня так пожалеть.
И вдруг я поняла, что должна сделать. Я вытерла слёзы, поднялась с земли и сжала в ладони лабрадорит.
Родители сидели на кухне. Мама налила папе чай и придвинула вазочку с конфетами. Что-то в ней изменилось. Лицо стало мягче. В последнее время они как будто объявили перемирие, и дома вполне можно было находиться, если бы не бабушкина фотография вместо неё самой, постоянно напоминающая о произошедшем.
– Вера, плов будешь? – спросила мама и, как обычно, не дожидаясь ответа, взяла ложку и нажала на крышку мультиварки, чтобы положить мне ужин.
Я набрала побольше воздуха и громко сказала:
– Я отсюда никуда не уеду!
Глава 34Ветер перемен
Я проснулась и не сразу сообразила, что произошло. Я чувствовала непривычную лёгкость. Как если бы я весила сто килограммов и вдруг оказалась изящной гимнасткой, которая может без труда сделать самый невероятный трюк.
И пускай родители не сказали мне «да», «нет» они тоже не сказали. Как будто больше не были уверены в принятом ими решении. Как будто всё ещё можно отменить. Но главное – меня услышали! Я прокручивала в голове вчерашний вечер.
– Я отсюда никуда не уеду! – я сказала это чётко, твёрдо, уверенно.
Мама закрыла мультиварку и опустилась на стул. Она смотрела на меня долго-долго, будто заново узнавая.
– Ты выросла, Вера…
– Почему не хочешь уезжать? – папа спросил это тихо, но я впервые отчётливо расслышала в его голосе бабушкины нотки, и мне сразу стало спокойно.
Я рассказала про Нику, про первое прослушивание, про Владуса, про песню на мелодию «Битлз», про выступление в Молодёжном центре, про последнюю репетицию и фониатра. Я даже рассказала им про Эмиля. Я говорила про Ирму с бесконечными двойками, про Птицу, которая снова ушла на больничный в самом начале года, про то, как тяжело находиться дома и как больно оттого, что между нами происходит.
Я говорила, говорила. И, как недавно текли без остановки слёзы, лился поток этих обжигающих слов. Словно проснулся дремавший столетиями вулкан и кипящая лава разом хлынула наружу. Я говорила громко и пылко, так что слышала с