Как только я села, внутрь закралось неприятное чувство. Лавочка была ярко-оранжевой в цвет моих кислотных шнурков на утеплённых кроссовках. Меня словно окатили ледяной водой. Я подскочила и посмотрела на джинсы. Сзади, ровно там, где я сидела, отпечаталась жирная рыжая полоса.
Глава 21Карета будет подана!
Я выпрашивала эти джинсы несколько недель. И, дождавшись распродажи, мама мне всё-таки их купила.
Они оказались даже лучше, чем у Софии из параллельного, которая считалась главной законодательницей мод. Мама у неё работала стилистом, и София – Соней она себя называть запрещала – носила самые крутые во всей школе шмотки. На каждый школьный праздник, когда можно было не надевать форму, она обязательно приходила в чём-то новом, не похожем на то, что носили остальные. И мне особенно нравились её джинсы. Свободные, с большими нашитыми карманами.
Но мои были круче! Они сидели на мне идеально, намного лучше, чем на длинной, как швабра, Софии. Высокая талия, укороченные штанины, в них я чувствовала себя по-настоящему уверенно.
Я зарыдала ещё сильнее. И сама не понимала, отчего больше – от нелепой причёски, испорченных джинсов, бесконечных невезений или оттого, что я не представляла, что теперь делать.
О том, чтобы вернуться домой, не могло быть и речи.
– Надо смотреть, куда садишься! Неужели не висела табличка, что лавочка окрашена? – Я прокрутила в голове то, что наверняка скажет мама.
А табличка висела. Я увидела её, уже когда встала.
Я вынула из кармана телефон. Десять. Два часа до концерта. Открыла список контактов и набрала Нику.
– Ты что, уже готова?! – воскликнула она вместо приветствия.
– Не совсем… Можно к тебе?..
Все были дома. Кроме Феди.
– Мама отвела его в садик и вернулась, чтобы помочь мне собраться. Раздевайся! – Ника закрыла за мной дверь и подошла к маме, которая стояла перед большим зеркалом, держа в руках утюжок для волос.
Дверь в ванную была распахнута. Никин папа кивнул мне, продолжая елозить электробритвой по бороде и щекам.
Я стояла, не зная, что сказать…
– Верочка, что случилось? – Никина мама аккуратно положила утюжок и помогла мне снять куртку.
– Вот. – Я медленно повернулась.
– Серёжа! – Никин папа перестал жужжать. – Нужен бензин.
– Сделаем! – Он ещё раз прошёлся прибором по щекам. Отключил бритву и вышел из дома.
Через несколько минут он вернулся с пластиковой бутылкой в руках, в которой плескалась прозрачная жидкость.
– Никуля, дай пока Верочке во что-то переодеться.
Ника была почти готова. Свободная белая рубашка поверх голубых джинсов, чёрные блестящие локоны. Она даже накрасила ресницы! Я заметила это, как только вошла. И брови у Ники были красивые, аккуратной дугой. Мама сама помогала ей убирать лишние волоски. Ника мне про это рассказывала.
Я сняла джинсы и натянула Никины легинсы.
– Давай-ка сюда. – Никина мама забрала у меня испорченные брюки и понесла в ванную.
Мы встали в дверях. Изнутри, там, где на джинсах виднелась рыжая полоса, мама подложила несколько раз свёрнутое полотенце. Смочила ватный диск жидкостью из бутылки. В нос ударил резкий запах.
– Никуля, открой окно! – Никина мама принялась с силой пропитывать пятно, как будто хотела ещё больше впечатать его в ткань.
Ничего не происходило. И я снова почувствовала себя самой несчастной на свете.
– Пусть полежат минут семь, пойдёмте, я вам пока чай налью. – Мама смочила несколько дисков и положила их рядком на пятно.
Мы пошли в кухню. На столе стояла тарелка с оладьями, мёд и варенье в круглых пиалках. Никина мама налила заварки, плеснула кипятка до половины чашки и разбавила холодной водой – точно так, как я люблю.
– Пейте. Оладушки пробуйте. Я пока ещё поколдую. – Она вышла из кухни.
Когда мы пришли к ней в ванную, я чуть не подпрыгнула от радости. Оранжевого пятна не было. Но было мокрое – на весь зад. Никина мама аккуратно смыла бензин водой и промакивала пятно чистым полотенцем, чтобы убрать лишнюю влагу.
– Никуля, принеси фен, он в моей комнате на тумбочке.
Никина мама включила фен в розетку и начала дуть им на джинсы. Медленно и нехотя, но пятно светлело, уменьшалось, и в конце концов мама вручила мне почти сухие брюки.
– Спасены! Надевай.
Жуткий запах немного выветрился, но, натянув джинсы, я отчётливо почувствовала, как пахну бензином.
Ника словно угадала, о чём я думаю.
– Зрители будут далеко, а я потерплю! – она засмеялась.
– И давай мы тебе причёску подправим. – Никина мама взяла расчёску.
Я посмотрелась в зеркало. От бега и шапки от ужасной причёски не осталось и следа. Торчали растрёпанные, сбившиеся в колтуны волосы.
– Как же мы успеем? До Молодёжного центра минут двадцать пять пешком… – Я чувствовала неловкость, что из-за меня все могут опоздать.
– Спокойствие! – крикнул папа из соседней комнаты. – Карета будет подана прямо к подъезду. У вас пятнадцать минут.
Никина мама аккуратно расчесала мои сосульки, с силой встряхнула большой флакон с муссом для волос и смазала прядь. Потом ловко обвила её вокруг утюжка, и через несколько секунд у моего лица вился первый локон.
Движения Никиной мамы были быстрыми и ловкими. И уже через десять минут перед зеркалом стояла настоящая красотка.
Мне даже не верилось, что это я. Почти всегда собранные в хвост, волосы струились по плечам. Лицо стало совсем другим, оно вытянулось и казалось более правильной формы.
– Можно? – Никина мама с глухим щелчком вытянула круглую щёточку из тюбика с тушью и вопросительно на меня посмотрела.
– Угу! – У меня даже перехватило дыхание.
– Я слегка. – Она несколько раз взмахнула щёточкой возле глаз, как настоящая фея.
Ресницы стали ещё более длинными и густыми, и большие глаза теперь ещё сильнее выделялись на моём худом лице.
Потом Никина мама взяла другую щёточку и провела ею по моим непослушным бровям, пытаясь хоть немного их укротить.
– Ну, бежим! Папа нас уже ждёт.
Никина мама приблизила лицо к зеркалу, несколько раз провела по губам помадой и, надев пальто, вышла следом за нами.
Глава 22Мощный инструмент
– А твоим родителям разве не на работу? – Мы с Никой забрались на заднее сидение минивэна.
– Они отпросились. Ради такого события, – засмеялась Ника и добавила с наигранной торжественностью: – Первое выступление их дочери на большой сцене!
Я вдруг поняла, что у меня даже не было мысли, что родители могут прийти на концерт. Вот бы моё выступление увидела бабушка. Но она почти не выходила из дома, да и песни всё равно не услышит…
– Па, а если я плохо спою? – Ника заглянула в зеркало заднего вида, чтобы поймать папин взгляд.
– Что за мысли, Ника! – Папа обернулся. – В себя нужно верить.
– У вас всё получится, девочки, – подтвердила Никина мама.
Когда мы припарковались у Молодёжного центра, воздуха в груди стало меньше. Захотелось пить. Мысли напоминали крутящийся калейдоскоп: какими по счёту мы выступаем? Сколько будет людей в зале? Кто ещё участвует в концерте? А если забуду слова?..
Не надевая шапок, чтобы не испортить причёски, мы добежали от машины до дверей кирпичного здания. В холле толпились люди. Кто-то сдавал вещи в гардероб, кто-то вертелся перед большими зеркалами. За нами следом зашла стайка первоклассников, которые галдели, как галчата, хором что-то выясняя у своей училки.
Мы с Никой сдали куртки и мешки со сменкой.
– Девочки! Поторопитесь, мы четвёртым номером. – Владус возник неожиданно и, махнув нам – следовать за ним, пошёл к лестнице.
– Ни пуха! – крикнул нам вслед Никин папа, а мама ободряющее кивнула.
Мы поднялись на второй этаж. В центре просторного холла были двойные двери, за которыми темнело помещение с высоким потолком и возвышались ряды мягких кресел.
Я много раз сидела в этом зале. Мы приходили сюда классом на концерты в честь 23 февраля и 8 марта, на новогодние представления. А ещё – на конкурсы типа «Самый классный классный», в котором Птица – наша неклассная классная – никогда не участвовала. Мы всегда болели за историка, Виктора Сергеевича, который был класруком в параллельном.
Но сейчас мы прошли мимо входа в зрительный зал и вошли в комнату, которая вела за сцену. Там уже девочки в бальных платьях поправляли пышные юбки и сеточки на туго собранных в пучок волосах, распевался хор в народных костюмах и разноцветных кокошниках. Паренёк в чёрном костюме и девочка-малышка в розовом платье, как у куклы, с белыми кудряшками и накрашенными губами – судя по всему, ведущие – повторяли слова.
В самом углу настраивали инструменты наши ребята. Эмиль поднял и тут же отвёл глаза. Но я успела поймать его взгляд! Внутри меня всё забушевало.
Он тоже был в джинсах. И в клетчатой рубашке поверх белой футболки.
Сердце у меня увеличилось, я чувствовала, что оно вот-вот перестанет умещаться в груди.
– Девочки сначала, потом сразу мальчики. Не уходя со сцены. – Владус, всегда спокойный и неспешный, кажется, тоже волновался.
Первым номером выступала хореографическая студия с бальным танцем. Потом несколько первоклассников читали стихи, за ними вышел хор, и со сцены доносилось раскатистое:
…Валенки да валенки,
Эх, не подшиты стареньки…[7]
Мы приготовились выходить, пропустив ведущих объявить наше выступление.
– На сцене вокально-инструментальный ансамбль… «Веро-Ника»!
Что??? Мы с Никой переглянулись. Что за ерунда! Хуже невозможно придумать.
Я в ужасе глянула на Эмиля. Как после такого выходить на сцену? Это почти что «Марья-искусница». От Владуса я такого не ожидала. Он не обсуждал это с нами. Может, он вообще придумал это минуту назад, когда его спросили, как нас объявить. Мальчики вынесли на сцену инструменты, мы вышли следом.