Еще одна печальная история. Миф острова Пасхи рассказывает о некрасивом юноше с прекрасным голосом, который каждую ночь пел около дома нескольких сестер. Девушки полюбили его удивительный голос. Он пел "очень громко, и звуки шли из глубины его горла", и девушки пригласили его в дом "петь нежнее". Ночь за ночью он приходил к ним, но каждый раз уходил до рассвета, пока однажды девушки не спрятали его набедренную повязку, чтобы он не смог уйти. Утром они увидели его безобразное лицо и прониклись к нему презрением, "несмотря на то что у него был удивительный голос".
Искусство сказителя в некоторой степени давало возможность выдвинуться в кастовом обществе крупных архипелагов. Даже лица низкого происхождения могли завоевать славу и добиться уважения, получить подарки слушателей и покровительство вождей, если они обладали талантом стихотворца, певца, рассказчика или актера. Они или проходили подготовку дома, учась у сказителей старшего поколения, или находили другие пути, добиваясь возможности выступить перед публикой, о чем будет рассказано ниже. На основных восточных полинезийских островах, от Гавайев до Новой Зеландии, можно было получить подготовку в школах для знати. В Западной Полинезии, т. е. на архипелагах Тонга и Самоа и окрестных мелких островах, не было пи жреческих школ, ни домов, где устраивались представления, характерные для Востока. Многое из того, что будет сказано далее о Маркизах, Мангареве и островах Общества, является различными вариациями образца одной системы, свойственной также Новой Зеландии и Гавайям.
В 1888 году, когда Роберт Льюис Стивенсон был на Маркизских островах, тамошние молодые люди, которые в былые времена преуспевали в сценических искусствах, приносили извинения за то, что их песенный репертуар ограничен. Немногие, исключая стариков, знали какие-либо песни. Совсем иначе обстояли дела на Тонгареве, где даже девочки восьми-девяти лет часами пели песню за песней, не повторяя ни одну из них. Стивенсон говорил, что исполнение танца на Маркизах было безжизненным, а способность или склонность слагать новые песни угасала так же быстро, как и жизнеспособность когда-то могучих и энергичных островитян.
Однако не исчезла традиция вести беседу и произносить речи. По-прежнему считалось чрезвычайно изысканным, рассказывая, пользоваться мимикой, изменением интонации, жестами и шутками. Хотя Стивенсон и его люди знали лишь отдельные слова местного языка, опытные рассказчики Маркизских островов не ослабили своих попыток объясниться с путешественниками. Но один из этих аборигенов, Мапиао, после нескольких дней пребывания на борту "Каско" со Стивенсоном стал часто замолкать и приходить в отчаяние. Затем он жестами выразил презрение, вызванное или непонятливостью слушателей, или собственной неспособностью объясниться. А он был знаменит искусством вести беседу. Кроме того, он был мастером обрабатывать волосы человека, или, чтобы быть точным, делать из белых бород стариков декоративные парики с локонами, за что и платил ему Стивенсон. За парики Мапиао брал плату, а ученую беседу или просто монолог, будучи воспитанным человеком и артистом, щедро дарил этим людям во главе с доброжелательным джентльменом и художником слова.
Миссис Стивенсон была покорена "неисправимым людоедом знатного рода", лакомым кусочком для которого была человеческая рука. Он нежно держал ее руку, пока со слезами, нараспев свободно импровизировал фальцетом, владению которым специально обучали знатных людей. Дом этого вельможного людоеда был расположен в красивейшей долине Атуона на острове Хиваоа. Стивенсон, однако, окрестил ее Долиной людоедов, местом "дурной славы". Он был очарован ее разнообразнейшими красотами и любил говорить, что это обрамленное горами место — самое прелестное и самое мрачное и зловещее в мире.
Жители Маркизских островов когда-то называли эту долину Вевау (так они произносят старое полинезийское название Вавау). Они почитали ее как выдающийся центр знаний, так же как Опоа на Раиатеа (острова Общества) — лучшее место обучения в Центральной Полинезии. Так как долина Вевау, которую теперь называют Атуона, является самой большой и удобной для человека из всех долин на Маркизских островах, то ее население очень велико. Это сделало Вевау главным политическим и культурным центром архипелага. Отсюда знания распространялись по всем его островам. Боги тоже любят Вевау. Возвышающаяся над этой долиной вершина Кеи Ани (Пронизывающая Небо) была их капищем и местом, куда они в определенное время слетались со всех островов.
И в настоящее время за долиной Атуона сохранилась слава родины самых ученых людей на Маркизских островах. В 1920 году д-р Е. С. Крэгхилл Хэнди по поручению музея Бишоп занимался здесь изучением быта островитян. Некий Хаапуани, тогда считавшийся лучшим из местных учителей, жил в Атуоне. Он и его жена родились там, их предки тоже жили там. Хаапуани знал только небольшую долю всего того, что ранее было известно о Маркизах, и все-таки его знания были самыми обширными. Он учился дома, но добросовестно и прилежно. Будучи ребенком, Хаапуани внимательно слушал стариков, вспоминавших прошлое или рассказывавших о приключениях племенных героев.
Когда Хаапуани был юношей, он некоторое время жил на другой стороне острова, в долине Пуамау, где впитал в себя все, что смог. "Пуамау издавна славилась странствующими труппами певцов", — повествует сказитель с острова Фатухива, рассказывая о вожде по имени Тупа. Однажды фатухивская труппа принесла в Пуамау замечательные новые песни. Дочь Тупы выучила эти песни во время своего временного пребывания в Гаваики, стране мертвых. Возвратись оттуда, она научила им живых. Люди ее племени пришли в восторг и сказали, что эти песни должны услышать жители Пуамау. Песни действительно имели большой успех, и сам вождь долины Пуамау вместе со своей труппой присоединился к фатухивцам, чтобы донести песни до острова Нукухи-ва. Хаапуани, местный ученый, о котором уже говорилось, таким образом, жил в двух долинах — Атуона и Пуамау, которые с древних времен были известны как центры учености и увеселений. Возвратись в Атуону, он женился и узнал много нового от старшего из родственников жены, высокоученого человека, признанного мастера песнопений.
Согласно старой племенной иерархии выше мастера песнопений стоял только вождь или жрец. Последний был шаманом, через которого боги объявляли свою волю. Старший среди певцов являлся также верховным церемониймейстером. Он следил за подготовкой к многочисленным важным ритуалам и руководил ими. Он также был главным учителем. В специально построенной и освященной школе он учил перворожденного сына вождя и тех взрослых и способных людей, которые хотели учиться. Среди них мог оказаться и его преемник.
Ниже мастера песнопений стояли знатоки различных форм повествовательного искусства и даже более важные, ведущие мастера всех других видов искусства и ремесел. Каждое занятие требовало помимо профессионального мастерства знания особых заклинаний, генеалогий и этиологических преданий. Все это присовокуплялось к уже собранному своду знаний племени. Самыми священными считались те песни, где рассказывалось о происхождении мира и богов. Для исполнения священных песнопений на тех церемониях, которые имели жизненно важное значение для всего племени, из всех мастеров искусств, независимо от их жанра, составлялся хор, руководимый старшим певцом. В текстах эти деятели искусств всегда именуются стариками. На Маркизах происходил процесс выделения этих людей в почти самостоятельный класс. То, что они выделяли себя в отдельную группу, хотя и не организованную в соответствии со всеми правилами, подчеркивалось различными способами. Это — их известность и определенная атмосфера проявления сотрудничества в хоре, их взаимозависимость. Это — их богатство, которое они получали от служения обществу. Это — их частый уход от обычной жизни для выполнения священных обрядов, это, наконец, их престиж среди всех людей, включая молодых, которые были счастливы служить им.
Эти мастера не могли довольствоваться славой прошлых успехов. Мастер песнопений, например, стремился не только сохранять, но и совершенствовать свою технику и знания, участвуя в состязаниях с другими певцами. Он был гордостью племени в случае успеха и страшился потерять свой божественный талант, свою ману.
Когда со всех районов острова, а иногда и с нескольких островов знатоки песнопений собирались на большие религиозные празднества, они, как бы ни были заняты, находили время для того, чтобы встретиться в специально отведенном доме и посостязаться в своем искусстве. Любого такого деятеля могли объявить негодным специалистом (приговор выносил или официально признанный судья, или совет равных ему). Ошибка могла стоить ему права на звание мастера песнопений. Или его коллеги могли его убить. Или он мог умереть, пораженный своей собственной маной, обернувшейся против него.
Любой мог присутствовать на их состязаниях в мудрости, и любителей интересовали результаты.
У каждого племени был свой вариант определенного вида песен, называемый "уйи". По форме это обычно драматический диалог двух певцов из разных племен, чье поэтическое искусство оценивал ведущий состязание судья. Естественно, свой певец всегда оказывался победителем. Позднее эту песню использовали для восстановления чувства собственного достоинства, когда лодку с людьми, собиравшимися нанести визит на другой остров, тамошние жители негостеприимно поворачивали назад. Эту песню исполняли достаточно громко, чтобы было слышно с берега. А в ответ неслась насмешливая песня.
Женщина никогда не могла стать мастером песнопений, церемониальным жрецом. Ей запрещалось исполнять самую священную, вступительную, часть — космогоническую песнь. Она могла, однако, учиться и посещать школы, даже те, в которых преподавал сам глава певцов. Д-р Хэнди только упоминает, но не рассказывает о том, что случилось, когда почтенная образованная женщина с острова Фатухива решилась вызвать на неофициальное состязание мужчину — своего главного учителя. Возможно, это та самая женщина, о которой д-р Хэнди где-то в другом месте говорит, что у нее было звание знатока легенд и что ее учила в священной школе мать, а ее таким же образом учила ее мать. Эта женщина пыталась научить свою дочь, но девочка оказалась неспособной. Знание искусств и религии всегда было более или менее наследственным. Дети знатока получали от него сведения о его занятиях, и он, конечно, хотел, чтобы знания передавались и дальше как часть наследства. В наше время один старец из долины Пуамау считал свою внучку Тахиа-тиа-кое самой способной из своих потомков. Он был уверен, что она усвоила, вероятно, больше всего из того, чему он ее учил, и даже песни, которые раньше были табу для женщин. Старый знаток песнопений из долины Атуона учил свою племянницу и ее мужа Хаапуани.