— Насоветовал… — закончил я его фразу и в некотором обалдении добавил: — Этот случай действительно был… в моей первой реальности. Тогда звонок от Вождя поступил на мой служебный телефон, и я минут сорок Сталина инфой грузил, а услышав наш разговор, половина офиса сбежалась.
— Был, значит, такой случай… — Володя выдохнул с явным облегчением. — А то я уже подумал, что крыша от переутомления поехала! Тогда, может быть, и вторая картинка правдой окажется… Прошлой ночью, когда мы на рубеж атаки вышли, меня прямо в танке на пять минут сморило и… Увидел я, как мы с тобой сидим в большой брезентовой палатке. И на нас какая-то странная военная форма, с накладными карманами на бедрах и рукавах бушлатов. На ногах вместо сапог — высокие ботинки, сплошь жирной коричневой грязью перемазанные. На плечах — какие-то хлястики, но с зелеными звездочками — у тебя по четыре маленьких, у меня по одной большой. Стол самодельный, чуть аккуратней, чем сейчас здесь стоит, а на столе бутылка пластиковая с разведенным спиртом и банка тушняка. И вот пьем мы спиртягу из жестяных кружек и по очереди из одной банки закусываем… А вокруг палатки — горы Кавказа! Это я почему-то точно знаю. И еще знаю, что рядом мои танки стоят и твои мотострелки.
— И это тоже было, Батоныч! — потрясенно сказал я. — Мы с тобой в Чечне познакомились, в разгар второй войны. Ты, майор Российской армии, танковым батальоном командовал, а я, капитан, мотострелковой ротой. Мы почти полгода рядышком стояли, не раз так посиживали.
— Выходит, ты мне не соврал, когда сказал, что мы вместе воевали! — кивнул головой генерал.
— А ты до сих пор сомневался? — хмыкнул я.
— В общем, нет, конечно… — смутился Бат. — Но одно дело — выслушать рассказ, а другое — увидеть собственными глазами. Хотя и во сне!
— Война на Кавказе? В Чечне? — с любопытством спросила Света. — Это как вообще такое может быть? Я там была несколько раз, в отпуск ездила — там очень милые и гостеприимные люди живут!
— Да уж… милые… — грустно вздохнул я. — У нас они в начале девяностых годов прошлого века независимость от России объявили. И после первой войны Россия их независимость признала. Но этого им показалось мало, и через несколько лет они напали на соседей — дагестанцев. Так вторая чеченская война началась…
От неприятных воспоминаний меня отвлек раздавшийся снаружи палатки жизнерадостный голос:
— Тащ генерал, разрешите?!
Входной полог хлопнул, и в освещенный керосинкой круг света как-то бочком влез Очкарик, сразу заполнив, как показалось, половину внутреннего объема.
— О, так у вас, тащ генерал, гости? Добрый вечер! Эге, да ведь это товарищ Дубинин! Какими судьбами, Виталий Дмитрич?
— Здорово, Боря! — Я протянул здоровяку руку. — Рад тебя видеть, дружище! Вот, познакомься: поклонница твоего поэтического таланта — Светлана Алексеевна Сморкалова.
— Оч-чень приятно! — пророкотал Кариков.
Женщина церемонно кивнула будущему маршалу и лауреату и сказала даже как будто с некоторым испугом:
— Не ожидала, честное слово!
— Чего не ожидали? — оторопел Очкарик.
— Не ожидала, что в жизни вы такой… громадный! — объяснила Света. — На фотографиях вы выглядите… гораздо более…
— Маленьким? — съехидничал Батоныч.
— Нет, нормальным! — добавил я со смешком. — Я видел те фотки — он там на человека похож!
— Простите… Борис Ринатович, — смутилась Светлана, — неправильно выразилась. Просто я… не ожидала вас здесь встретить…
— И вы меня простите, Светлана Алексеевна, но… я вас не припоминаю! — почесав лоб над бровью, сказал Очкарик.
— Немудрено, Боря, она с тобой заочно знакома, как поклонница твоего таланта! — продолжал прикалываться Бат.
— Вы вообще о чем? — Кариков недоуменно обвел нас взглядом.
— Дело в том, что Светлана Алексеевна не местная! — усмехнулся генерал. — В смысле — не из этого времени! Она с Виталием Дмитричем сегодня утром к нам… «провалилась» из будущего!
— А там, в будущем, ты известен как поэт-песенник, автор сотни произведений! — добавил я.
— Поэт? — Кариков смущенно зарделся. — Я как-то… не ожидал… Неужели в будущем стали известны мои стихи? Рад, очень рад! — Тут он смолк, рдея еще пуще.
— Кончай ножкой шаркать, песенник ты наш, — ворчливо сказал Бат. — Небось все тексты у Высоцкого содрал? Или еще и Окуджаву окучил?
— Кого? — удивление Очкарика было искренним. — Первый раз слышу…
— Не знаешь Владимира Высоцкого и Булата Окуджаву? — в свою очередь, удивился генерал и повернулся ко мне: — Прикинь, Виталь, святые имена забывать стали!
— Володь, а ведь он может быть прав! — после небольшой паузы ответил я. — Он ведь с нами в крайнюю экспедицию тоже из СВОЕГО мира стартовал! В котором история после нашего памятного вмешательства по-другому пошла! Вполне может быть, что не было там никакого Высоцкого. Может, не родился, а может, бог таланта не дал.
— Как это — не родился? — оторопел Батоныч. — Ты думай, что говоришь! Он, насколько мне помнится, из довоенного поколения![17]
— Не помню, Володь! Да и не интересовался я этим! И музыкой ТОГО мира я тоже не интересовался, не до того было! Мы в такой дикой спешке готовились…
Неожиданно Светлана мелодично продекламировала:
Зачем, зачем веревочною лестницей в мое окно
Идет зима и накрывает снежной пеленою белое вино?
Вино озер… В них отражение весны!
— Хм… вот это точно не Высоцкий! — удивленно сказал Бат.
— И не Окуджава! — добавил я. — Светлана, неужели это…
— Это мои стихи! — тихо произнес Кариков.
— Да ты реально крут, мой юный друг! — Батоныч хлопнул Бориса по плечу здоровой рукой. — А еще Виталий Дмитрич сообщил, что после войны, которую ты закончишь полковником, ты сделаешь головокружительную карьеру — дослужишься до звания главный маршал и получишь Нобелевку по физике!
Мне казалось, что гуще покраснеть у Бориса уже не выйдет… Ан нет! Вышло! Лицо Карикова приобрело какой-то запредельно-пунцовый цвет, и мне даже показалось, что в полутемной палатке стало гораздо светлее.
— Ладно, Володя, хватит нашу будущую мега-звезду смущать!
— Да, ты прав, Виталь… — кивнул Батоныч, явно наслаждаясь смущенным видом своего молодого друга. — Не будем пока про будущее, давай про настоящее! Скажи мне, товарищ старший лейтенант, что за фигня творилась сегодня в эфире? Почему мои командиры не могли связаться между собой?
— Но ведь вы, товарищ генерал, всех слышали и всем могли команду дать! — вытянувшись по стойке «смирно», сказал Кариков.
— Я — да! Но почему на других частотах сплошной треск морзянки стоял? Комбаты почти не слышали командиров полков. Я уж молчу про ротных!
— Так, товарищ генерал, немцы ведь тоже не дураки и быстро перенимают передовой военный опыт! — скривился, словно куснул незрелый плод хурмы, наш будущий маршал войск связи. — Видят, что мы их забиваем, ну и кинули нам ответочку — чуть не сотня их радистов работали телеграфными ключами на наших частотах. Как мне сказали наши радиоразведчики — просто матерились открытым текстом, суки! А один, видимо самый умный, блин, какую-то поэму Хайнриха Хайне ключом долбил.
— Чью поэму? — переспросил Бат.
— Володь, Хайнрихом Хайне эти дикари называют Генриха Гейне! — усмехнувшись, пояснил я.
— Ладно, Борис Ринатович, считай: соскочил! — недовольно поджал губы генерал. — Что хочешь с немцами делай: хоть поэму Пушкина им ключом долби, хоть русским матом крой, но чтобы в следующий раз мои ребята могли спокойно между собой общаться, вплоть до рассказывания анекдотов!
— Хорошо, попробуем… — пожал плечами Кариков.
— Не слышу, товарищ старший лейтенант! — рявкнул Бат.
— Есть, товарищ генерал, все будет исполнено! — снова вытянулся во фрунт Очкарик.
— Ну вот… Совсем другое дело! — смягчился грозный комдив. — Давайте быстро по стопочке за новую встречу и новое знакомство пропустим! А то через полчаса командиры полков на разбор полетов явятся.
На столе зазуммерил телефон. Батоныч взял трубку.
— «Высокий» у аппарата!
— Добрый вечер, Владимир Петрович! — Голос говорившего доносился из динамика, словно из автомобильной колонки — громко и отчетливо. — Константинов[18] вас беспокоит.
Батоныч как-то сразу подтянулся, выпрямился и, повернувшись к нам, прошептал одними губами:
— Сталин говорит!
Кариков и я тоже выпрямились, даже Светлана как-то внутренне подобралась.
— Здравия желаю, товарищ Константинов!
— Рад, что ви вижили, Владимир Петрович! Но мне доложили, что ви ранены?
— Пустяки, товарищ Константинов, просто царапина! Спасибо за беспокойство!
— Это вам спасибо, Владимир Петрович! Я знаю об успехе вашей… воинской части. Простите, что не могу поздравить по всей форме — меня предупредили, что по этой линии лучше не говорить лишнего. Потом по ВЧ подробно мне расскажете, что и как, хорошо?
— Хорошо, товарищ Константинов!
— А за свою… жизнь… — Сталин сделал паузу, — благодарите нашего общего товарища, Виталия Дмитрича…
— А он здесь!
— Ага! Очень хорошо. Передайте ему трубку.
— Сначала я! — внезапно заявила Светлана и вырвала трубку у оторопевшего Батоныча. — Здравствуйте, товарищ Ст… гм… Константинов! С вами говорит та самая «милая барышня», с которой вы беседовали этим утром. Меня зовут Светлана. Пока мы ждали… Ба… гм… Владимира Петровича, я решила помочь местным медикам в госпитале. Там ужас что творится! Это совершенно недопустимо и просто безнравственно! Во всем госпитале я не нашла ни единой ампулы пенициллина! А вы знаете, сколько раненых я прооперировала за последние два часа? Восьмерых! Но только пятерым из них удастся выжить, а еще трое умрут — только потому, что на склад не завезли обычнейший, примитивнейший пенициллин! Кто-то должен за это ответить! Кто вообще за это отвечает? Начальник медицинской службы армии? Кто?!