Поликарпова отвлекло вежливое покашливание Лавочкина.
Подняв голову, он встретил понимающий взгляд — и усмешку.
— Зачитался? — хмыкнул Семен. — Сам вчера до двух ночи просидел! Что выделил главного? Мне интересно знать, где мы с тобой пересеклись…
Николай кивнул:
— Во-первых, турбореактивный двигатель должен иметь осевые компрессор и турбину, — начал он. — Во-вторых… Не знаю, может, англичане и правы, устанавливая на своих «Глостерах» по два двигателя, но я бы предпочел один ТРД в фюзеляже — вот как на этой фотографии. Сопло в хвосте, воздухозаборник — в носу.
— Согласен, — кивнул Семен. — Дальше?
— В-третьих, крылья должны быть оттянуты назад, как у стрелы. И вот, смотри, какая прелесть — аэродинамические гребни на крыльях! Они не позволят сорваться воздушному потоку на высоких скоростях!
— Именно! — удовлетворенно кивнул Лавочкин.
— Подожди… — нахмурился Поликарпов. — Но ведь тут фото… Это не макет, это взаправдашний самолет! Его испытывали! Где?
Лицо Семена приобрело серьезное выражение.
— Лучше не спрашивай, — посоветовал он. — Тебе все равно не ответят. Я так понял — нам дали лишь то, что способно помочь в работе, не уводя в сторону от правильного пути, экономя массу времени и сил.
— Да, ты прав… — Поликарпов с сожалением передал папку Лавочкину. — Запереть не забудь.
— Да уж…
— Пошли в цех! Надо проверить линию, где бензобаки маслостойкой резиной обклеивают… Идея хорошая, конечно, — резина сама затянет пробоину, но я вот что подумал… А если мы еще станем подавать в топливные баки отработанные газы из двигателя, охладив их? Тогда мы попросту вытесним кислород, и бензин не вспыхнет!
— Наддув выхлопными газами? — задумался Семен. — Это интересно! Пошли, Николаич, пошли…
Уходя, Поликарпов подергал дверцу сейфа — закрыто — и запер за собой двери. На два оборота…
Последняя серия «Ла-5» сильно отличалась от предыдущих. Посторонний взгляд вряд ли заметил бы отличия, но они были. Например, лонжероны, эти хребтины крыла, изготавливались из дефицитного дюраля. Сечения их, естественно, сократились, и вес снизился килограмм на сто. Место освободилось, и удалось увеличить объем топливных баков.
Улучшилась общая аэродинамика — маслорадиатор перенесли и форму ему придали иную. Полностью заделали щели в капоте, ниши шасси, зализали фюзеляж. Сразу и быстрота возросла, и скороподъемность, и потолок.
Но самое полезное нововведение отметили пилоты — теперь к ручке управления не нужно было прилагать большого усилия, «рулить» самолетом можно было кончиками пальцев.
Установку гидроусилителей конструкторы провели на свой страх и риск — это несколько утяжелило истребитель, зато позволяло летчику не отвлекаться, а всецело заниматься основным делом — воевать.
Особое восхищение пилотов вызвало управление двигателем — оно сводилось к перемещению всего одного рычажка. При этом менялись обороты, давление наддува, шаг винта, подача топлива, переключение скоростей нагнетателя и регулировка щелей жалюзи![22]
Но сколько же было мороки с этой автоматикой… О-о…
Оба конструктора весь день и всю ночь не вылезали из цеха. Утром на завод явились их жены — покормили и заставили лечь спать.
Проснулся Николай где-то в обед. Вернее, его разбудили.
— Эй, вставай! — послышался голос Лавочкина. — Подъем!
— Дай поспать, — буркнул Поликарпов, — имей совесть…
Тут Семен заговорщицки проговорил:
— Там твой мотор привезли!
— Что-о?
— М-71 в заводской упаковке!
Николай вскочил и едва не упал, запутавшись в пледе. Кинулся одеваться, обуваться… Сполоснув лицо, бегом отправился в цех.
Да, это был он, М-71. Рабочие уже разобрали дощатый ящик, и двигатель красовался, как памятник на пьедестале, — двухрядная 18-цилиндровая «звезда» мощностью 2000 «лошадей».
— Три штуки привезли, товарищ директор, — доложил начальник смены. — Все без карбюраторов, с непосредственным впрыском! Только-только прошли стендовые испытания.
— Отлично, отлично… — бормотал Поликарпов, кружа вокруг мотора и потирая руки. — Просто отлично… Ну что? Будем ставить, Степаныч?
— А то!
Всего «сто восемьдесят пятых» успели выпустить пять штук. На 51-й завод перегнали три самолета. Вон они, скромно притулились в сторонке, с раскрытыми капотами — «пламенные моторы», которые у самолетов вместо сердца, были удалены. Словно тела в морге после вскрытия…
Впервые за последний месяц Николай приблизился к «И-185» и погладил свое детище.
«Ничего, ты еще встанешь на крыло…»
Этот паскуда Яковлев, лицемерно вздыхая, писал, объясняя мрачное настроение Поликарпова перед войной: «…оказаться с пустыми руками перед Родиной в самое тяжелое для нее время — это не только личная неудача». Да ты же сам приложил все силы для того, чтобы советские летчики летали на посредственных «Яках», а не на выдающемся «По»!
Летчик-испытатель Логинов в летной оценке писал иное: «Огромная для истребителя грузоподъемность (500 кг бомб, восемь РС, три ШВАК с колоссальным запасом снарядов — 500). Прекрасные взлетно-посадочные свойства самолета. Большие скорости над землей и по высотам, очень хорошая скороподъемность — дают мне право сделать заключение, что самолет И-185 с двигателем М-71 является одним из лучших истребителей мира».
И вот давнее желание пилотов исполняется, а мечта конструктора сбывается. Лучший в мире истребитель скоро станет на поток. Скорей бы…
— Начали! — выдохнул Николай.
Все в цеху пришло в движение, и Поликарпов отошел в сторонку. С громко бьющимся сердцем он наблюдал, как рабочие осторожно подняли на цепях мотор ручной лебедкой и повели кран-балку к самолету с вырванным «сердцем».
«Пойдет в серию самолетик, — размышлял конструктор, — и надо сразу о модификации думать, об „И-187“ с форсированным М-71Ф. А потом придет черед „И-188“ с М-90… Установим на него четыре пушки! То-то немцы обрадуются…»
— Вира! — скомандовал начальник смены. — Вирай помалу! Хорош! Начали!
«Начали, начали… Господи! — взмолился Поликарпов. — Помоги! Не дай закончиться благому делу сему!»
Глава 5
Накануне по телефону вождь настоятельно приглашал меня в гости, а его приглашение следовало понимать как приказ. Поэтому я не стал задерживаться в 1-й гвардейской, даже Степана и Матвеича не повидал, а сразу поспешил в Минск, где на вокзале меня должна была встретить какая-то «спецгруппа» и препроводить в Москву. Батоныч выделил нам со Светой свою полноприводную «эмку» и охрану — отделение красноармейцев из штурмовой роты, вооруженных автоматами ППД и винтовками СВТ. Передвигались они на «захаре», трехтонке «ЗИС-5».
— Володь, ну для чего нам этот «конвой»? Бойцы на фронте нужнее! Тут ехать-то всего ничего — домчим за полчаса! А на грузовике лучше раненых в тыл вывезти!
— Береженого бог бережет! — цикнув зубом, ответил Бат. — Мне говорили, что после эвакуации в Минске черт знает что творится! Какие-то уроды из всех щелей повылазили — мародерят по пустым домам. Милиция и комендатура не справляются — мало их. Да и вид у вас обоих, ты извини, — как у дезертиров! И документов нет. Я тебе, конечно, справку выпишу, мол, едут товарищи Сморкалова и Дубинин по служебной надобности. Но мало ли что стукнет в голову проверяющим! Доедете до первого патруля, выдирай вас потом из-за решетки, время трать! А десяток угрюмых ребят с винтарями и «ручником» в прикрытии — существенный козырь в любых переговорах! Это я тебе как бывший… гм… предприниматель говорю, прошедший не один десяток «стрелок»!
Мне пришлось согласиться — видок у нас был еще тот — Света в своем жутком балахоне, я в застиранном комбезе.
В кабине «эмки» было довольно тесно, с моей безвременно сгоревшей «Волгой» не сравнить, но мы с доктором наук кое-как уместились.
— Ну давай, Виталя! — протянул Бат свою лапищу в окно. — Пока!
— Пока, Батоныч!
— До свидания, Владимир Петрович, — мило улыбнулась Сморкалова, и генерал-майор зацвел, как майская роза.
— Смотри, Бармалей, головой за пассажиров отвечаешь! — напутствовал он молодого водителя с одиноким треугольничком на черных петлицах.
Обладатель странной клички завел движок, «эмка» тронулась, «захар» пристроился следом, и наша небольшая колонна покатила в тыл. Впрочем, тыл мало чем отличался от передовой, разве что атак не было. Зато бомбовозы налетали каждый день, а «мессеры», словно шершни, так и рыскали, выискивая, кого бы тут ужалить. Больше всего доставалось колоннам, двигавшимся по дорогам — на запад шли танки и грузовики с пехотой, а к востоку шагало, брело, тащилось, ехало мирное население.
Четкие планы эвакуации летели к черту при столкновении с некрасивой действительностью, где хватало халатности, а то и саботажа. Даже в обычное время организовать массовый исход — крайне сложная задача, а уж в военную пору она почти невыполнима.
По шоссе перла толпа, бесчисленная человечья икра, в которой разум и всякие там добрые чувства были замещены инстинктами да рефлексами.
Иные шли налегке, раз за разом судорожно щупая карманы пиджаков — на месте ли документы? Кое-кто, топая пешком, волок на себе тюки со скарбом — один седой еврей, изгибаясь под тяжестью, нес на плече швейную машинку «Зингер», правда, без литой станины — под ней бы он точно сломался.
Другие толкали перед собой тележки, велосипеды или детские коляски, груженные чемоданами, мешками, вьюками, а самые пронырливые занимали кузова машин, втискивая туда гардеробы и фикусы.
Частенько кто-то падал, ронял свой груз или терял из виду ребенка. Сразу поднимался дикий, заполошный крик, и по толпе словно волны начинали ходить — чужой страх шатал окружающих, как ветер траву. Почти все шли, тупо уставившись перед собой, выключив мозги, подчинив себя общему движению. Редко кто обращал внимание на наши сигналящие во всю мощь клаксонов машины, а если и поднимал глаза, то они были безразличны и пусты. К счастью, ближе к городу толпы стали редеть — через столицу Советской Белоруссии уже никого не пропускали, направляя потоки беженцев в обход — на всех крупных развилках дорог стояли патрули, регулирующие движение.