Здесь наша колонна смогла немного увеличить скорость.
— Слышь, боец, а почему тебя генерал Бармалеем назвал? — задал я мучивший меня вопрос.
— Это тащ генерал так шутит! Зовут меня Варфоломей! — объяснил, по-волжски окая, водитель. — Ой, простите, тащ комиссар: младший сержант Варфоломей Сидоров.
— Давно генерала возишь?
— Да он на машине почти и не ездит — больше на танке! — недовольно пробурчал Сидоров. — А так-то я в дивизии с самого ее основания, еще когда мы бригадой были. Вот тогда мы с ним помотались — и по заводам в Ленинграде, когда танки забирали, и по казармам, когда личный состав собирали. Степка с Матвеичем тоже с нами иногда мотались. Знаете их, тащ комиссар? Они сейчас в экипаже Владимира Петровича.
— Знаю, сержант, знаю! Вместе от границы шли в июне. А потом, уже в июле, повоевали… Было горячее дельце!
— Это когда вы немецкого генерала в плен взяли? Степка хвастался — мол, цельную немецкую танковую дивизию в одиночку разбили. Всего, мол, одним танком. Експерементальным, мол… Врет, поди? — Сидоров повернул ко мне голову.
— Ох, Степа, трепач! — усмехнулся я. — Вернусь — вставлю ему клизму на скипидаре! Это же секретная информация… была.
— Да я же — могила, тащ комиссар! — даже как-то обиделся Варфоломей. — Я же больше никому! Я же комсомолец!
— Ну, раз комсомолец — верю, не проболтаешься! — рассмеялся я.
Между тем мы почти незаметно въехали в город. Минчане почти все эвакуировались, это стало видно уже в предместье — улицы казались совершенно пустыми, только побрехивали кое-где брошенные «друзья человека». Однако здесь сохранились следы хаоса, бушевавшего, видимо, совсем недавно — обочины были усыпаны какими-то разорванными тюками, сломанными чемоданами, тряпьем.
Примерно на границе частного сектора и многоэтажной застройки нас встретил патруль — три бойца в фуражках с зеленым верхом и синими околышами. Пограничники? Что они тут делают? Впрочем, не так давно я видел недалеко от Минска ребят лейтенанта Кижеватова.
Все патрульные были вооружены автоматами, висящими почти как у современных спецназовцев — на длинных ремнях через правое плечо, стволом вниз. К остановившейся «эмке» подошел только один, с двумя сержантскими треугольниками в петлицах. Остальные страховали его, встав очень грамотно — не перекрывая друг другу директрису стрельбы. Оружие снято с предохранителя, пальцы легли на спусковые крючки. Не дай бог, им что-то померещится — нашпигуют нас свинцом с левого и правого бортов.
Что-то среди развалин соседнего дома показалось мне чужеродным элементом. Я вгляделся — в практически сливающемся со стеной пулеметном гнезде из мешков с песком стоял старый добрый «Максим» имперского образца — с маленькой заливной горловиной и бронзовым кожухом. Ствол раритетного станкача, обмотанный для маскировки мешковиной, смотрел точно на «захар». С такого расстояния он за десять секунд покрошит всех штурмовиков Бата, те даже вскочить не успеют.
— Документы! — усталым голосом потребовал сержант.
Сидоров торопливо сунул ему свою красноармейскую книжку и предписание.
Я присмотрелся к погранцу — у него было серое лицо смертельно умотавшегося, не спавшего несколько дней человека, но глаза оставались чутко-внимательными. Документы он взял левой рукой, а правая так и осталась на шейке приклада. Разве что указательный палец перескочил со спускового крючка на предохранительную скобу.
Не перелистывая страницы, сержант словно бы мельком глянул в книжку, потом взял предписание и тут слегка «завис». Видимо, переваривал формулировку.
— Что значит: доставка особо ценных пассажиров на вокзал в распоряжение спецгруппы НКВД? Арестованных, что ли, везете? А бойцы в грузовике ваш конвой?
— Нет, товарищ сержант! Это не арестованные, это…
— Разведка, тащ сержант! — вмешался я, опустив стекло своей дверцы. — Тропили «зеленую»[23] на участке 1-й гвардейской, а сейчас следуем в распоряжение командования. На вокзале нас ждут сопровождающие — ребята из Осназа.
— Ваши документы! — потребовал погранец, делая полшага назад, чтобы расширить сектор обстрела. Его указательный палец снова перескочил на спусковой крючок. Вероятно, мое объяснение его насторожило.
— Ну какие у нас документы? Вот, справку в штабе дивизии дали! Только чтобы до вокзала доехать!
Осторожно, словно бумага была пропитана ядом, пограничник взял листок и пробежал глазами по короткому тексту.
— Дубинин? Товарищ батальонный комиссар? — Сержант внезапно нагнулся, почти просунув голову в салон, чтобы внимательно разглядеть мое лицо. — И точно — вы!
— Я! — покладисто согласился «товарищ комиссар».
— А я ведь вас отлично знаю! — внезапно обрадовался погранец. — Мы вас прикрывали, когда вы на каком-то огромном танке немцев под Слуцком трепали. Да и в Брестской крепости я вас видел, в первый день войны! Я с заставы лейтенанта Кижеватова!
— Прости, друг! — сказал я, вылезая из салона. — Но я тебя…
— Не помните? Немудрено! — пожал плечами сержант. — Я-то вас еще 22 июня запомнил — все вокруг нервные были, а вы один спокойный. Хотя только из боя вышли. А в том клубе почти взвод немцев намолотили — я сам ходил смотреть.
— Там повезло просто — я вовремя на хоры залез. Это же бывшая церковь. И отбивался там, пока подмога не пришла.
— Ага! — хмыкнул погранец. — И с тем танком вам тоже повезло — на том поле почти полста немецких тяжелых танков сгорело! Разведчики, значит?
— Разведчики… — Я пожал плечами. — Так пропустишь, сержант?
— Проезжайте, конечно! — Погранец протянул мне руку, и мы обменялись крепким рукопожатием. — Бойцы в «захаре» с вами?
— Охрана от генерала Бата!
— Отлично воюют танкисты! — похвалил погранец и улыбнулся. — Так держать, гвардейцы!
Скользнув взглядом по набедренной кобуре с «Грачом», сержант махнул своим напарникам, и только сейчас они слегка расслабились — а до этого все так же внимательно и цепко следили за каждым нашим движением.
— В городе поосторожней! — предупредил погранец, когда я вернулся в салон «эмки». — Мелькали там в развалинах какие-то типы в нашей форме — то ли дезертиры, то ли диверсанты. Устроить бы облаву и всех переловить — так у нас людей маловато… Так что, если кого встретите, стреляйте на поражение — следующий наш пост только у вок-зала. Удачи вам, товарищ комиссар!
Уже проехав метров тридцать вперед, я увидел за углом дома пушечный броневик. От места, где нас тормознули, его совершенно не было видно. Зато он мог в любой момент выкатиться оттуда и резко увеличить огневую мощь блокпоста своей «сорокапяткой». Хитро придумано!
Городские кварталы, по которым мы ехали, больше всего напоминали местность после землетрясения. Ни одного целого дома не стояло по сторонам улицы. От иных зданий осталась одна выгоревшая коробка из наружных стен, зиявших провалами окон, а иногда взрыв бомбы выставлял напоказ чей-то разрушенный быт — обои на стенах, кровати, шкафы с комодами. Проседавшие перекрытия сеялись трухой, а некоторые дома вообще исчезли, рассыпавшись горами мелких обломков. Люфтваффе долго и старательно ровняло столицу Белоруссии с землей.
— Варфоломей, ты слышал? В городе могут встретиться типы в нашей форме. Геройствовать не будем — дави на газ и рви подальше!
— Есть, тащ комиссар! — покладисто кивнул Сидоров. — Правда, здесь особо не разгонишься — на дороге попадаются камни с острым краями, арматура, засыпанные воронки. Боюсь скаты проколоть.
— Когда жить захочешь — не до скатов будет!
В молчании, мрачно глядя на развалины вокруг, мы ехали минут пять. Пока не уперлись в небольшой завал, почти перекрывший улицу. У завала стояли три красноармейца в касках, с винтовками, на рукавах красные повязки. Они не делали попыток остановить нашу колонну. Просто средний махнул рукой в сторону, показывая объезд. Ну, это понятно — и без подсказки видно, что тут не проехать. Интересно, это те патрульные, про которых говорил сержант? Значит, вокзал уже рядом? На дезертиров и мародеров бойцы похожи не были. Да те так нагло себя и не ведут — не стоят в полный рост, регулируя движение. Или это… диверсанты? Заманивают в засаду?
— Варфоломей, поворачивайте направо! Объедем по Советской, — громко сказала минская уроженка Светлана, — я эти места знаю, отсюда до вокзала всего ничего — десять минут езды. Или пятнадцать, с учетом пробок… — последнее явно было шуткой — улицы по-прежнему оставались совершенно пустыми, ни людей, ни машин.
— Понял, товарищ военврач!
Мы свернули на улицу с трамвайными рельсами посередине и довольно бодро прибавили скорости, но метров через триста пришлось тормозить — сгоревший трамвай почти полностью перегораживал проезжую часть. Лишь сбоку была видна довольно узкая щель, куда как раз и вела накатанная в пыли колея. Чтобы объехать препятствие, Сидорову пришлось заехать правыми колесами на тротуар. К счастью, бордюры (или поребрики?) здесь были низкими.
Мы почти миновали опасное место, и я уже по-думывал: как справится с этим водитель более габаритного «захара», как вдруг по капоту и лобовухе что-то несколько раз постучало. «Эмка» ощутимо дернулась. Закаленное стекло рассыпалось мелкими осколками, а в крышке капота стали отчетливо видны пулевые отверстия. Нас явно приголубили из пулемета, целясь в водителя.
— Газу, Бармалей, газу, твою мать! — взревел я, выхватывая пистолет.
Сидоров до упора выжал педаль, мотор зарычал, и автомобиль буквально прыгнул вперед. Меня и Светлану откинуло на спинку сиденья — это нас и спасло: вторая очередь прошлась поперек салона на уровне голов. А сержант уже бросил «эмку» в какой-то переулок. Мне показалось, что несколько секунд мы ехали на двух колесах, чудом не опрокинувшись, но все-таки вписались в поворот. Я оглянулся.
Грузовик объехал сгоревший трамвай и рванул по тротуару, впритык к стене дома, но неожиданно вильнул в сторону и врезался в афишную тумбу. Из кузова горохом высыпались бойцы, грамотно разбегаясь по укрытиям. Помочь им с одним своим пистолетом я не мог. Да и напротив — мне следовало как можно быстрее убрать отсюда «особо ценных пассажиров», то есть меня и Светлану. Тогда у штурмовиков Бата будет гораздо больше шансов — им не нужно нас прикрывать ценой своей жизни.