— Если они сейчас в прошлом, то… — задумался Николай и вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. — Выходит, это именно они!
— Кто? — удивленно спросил друга Дмитрий.
— Помнишь, мы еще как-то шутили — герой войны генерал Бат и маршал Кариков — полные однофамильцы и тезки наших коллег!
— Ага, а я еще над Борисом прикалывался — мол, мало того что тезка, так ведь еще и похож! А выходит, что он — это действительно он! — в полном обалдении сказал Димон.
И парни уставились на меня круглыми глазами, переваривая обрушившуюся на них информацию.
— Света, у нас антишоковое есть? — забеспокоился я через пару минут, глядя на застывшие лица парней.
— Нашатырь принести? — не врубилась Светлана.
— Водки им налей! — рассмеялся я. — По полстакана!
Залпом махнув, парни немного отмякли.
— И как я сразу не догадался! — сокрушенно сказал Николай. — Ведь мы операции 1-й гвардейской танковой дивизии в училище изучали! Первый комдив — генерал Владимир Петрович Бат. А я, попав после училища в часть полковника Бата, даже не задумался о таком совпадении. Подумал, что родственники…
— Виталий Дмитрич, так вы можете перемещаться в прошлое? — уточнил Димон.
— Ну, как перемещаться… — хмыкнул я. — Вернее будет сказать: меня перемещают.
— Кто?
— Хрен знает! — пожал я плечами. — Какая-то неведомая сила. Вероятно, добрая и, вероятно, болеющая за наших. Потому как сейчас матч идет в одни ворота. Когда я только начинал этим заниматься… А точнее — когда вляпался во все это, то результаты Великой Отечественной войны были для Советского Союза, несмотря на победу, просто удручающими: четыре года войны, чудовищные потери — около тридцати миллионов человек.
— Сколько?! — ахнули ребята, как давеча Светлана.
— Да, около тридцати миллионов! — грустно кивнул я. — Это вместе с мирным населением. Но в любом случае наших на войне погибло больше, чем фашистов. Особенно в первые годы войны. Выражаясь высоким штилем, мы платили кровью за командиров-неумех, за трусость, за обучение науке побеждать. Такие вот дела…
После этих слов ребята молча протянули Светлане пустые стаканы. Сморкалова сначала не поняла, чего они хотят, но быстро сообразила и налила им еще по сто грамм. Да, такую страшную статистику оценивать «на сухую» очень тяжело.
— А вы, Виталий Дмитрич, выходит, постоянно туда, ну, в прошлое, мотаетесь? — первым пришел в себя Колян.
— Ну, как — постоянно? Раз шесть уже там побывал! — усмехнулся я.
— А как возвращаетесь? — уточнил Димон.
— Его убивают! — хмуро сказала Светлана. — В последний раз это была бомба! Никому такого опыта не посоветую!
— Вас тоже… с ним? — участливым тоном спросил Николай.
— Всех, кто рядом со мной оказывается — тоже! — пояснил я. — Батоныча… в смысле — Владимира Петровича два раза накрывало!
— Так вы сейчас, Виталий Дмитрич, судя по вашей форме и броневику во дворе, снова ТУДА собираетесь?
— Так, собрались уже… Два дня назад Сталин позвонил снова. Мы со Светой сразу выехали, ожидая, что нас вот-вот перенесет в прошлое. Я кучу документов собрал, чертежей разных, Светлана лекарств накупила и прочего по медицинской части, чтобы бойцов лечить. Но… что-то не сработало. Второй день кукуем…
— Виталий Дмитриевич, — медленно проговорил Николай, — а можно и нам с вами?
Димон посмотрел на меня и быстро закивал головой. Согласен, мол.
Я как-то даже расслабился. Везет же Батонычу на друзей! Верных, преданных и стойких. Нет, я себя не включаю под это описание, хотя вроде как тоже руку приложил к спасению генерала. Но я ж скромный…
— Можно, — улыбнулся я, — отчего нет? Места в «бардаке» хватает.
Парни оживились. Я ощущал в них недоверие, но оно было каким-то остаточным, что ли. Человек не может уверовать в чудо, ежели оно ему не явлено.
— А чего ваш «бардачок» без пулемета? — поинтересовался Димон.
— Привет! — удивился я. — Нельзя же!
— Да я понимаю, но… Как же это — на войну, и без КПВ? У вас же КПВТ стоял?
— Он самый. Да нет, я бы с удовольствием, только вот крупнокалиберные пулеметы в магазине не продаются.
Димон с Коляном переглянулись.
— Почему?
— Как почему? — Я натурально завис, не понимая, как объяснить парням, что в их счастливом социалистическом мире невозможно купить пулемет за две бутылки водки у пьяного прапорщика. Ввиду отсутствия самих прапорщиков и наличию строгого учета и контроля.
— В обычных оружейных магазинах КПВ, конечно, не продаются. Но мы достанем! — уверенно заявил Димон.
— Купите? Если что, деньги у меня есть…
— Ваши деньги не понадобятся, — замотал головой Димон. — Там… Коля, объясни!
— Собственно, сам КПВ продается только организациям! — спокойно сказал Николай. — По безналичному расчету. В продажу он поступает как «Самозарядная винтовка для промысловой охоты на крупного зверя»[55].
— Для стрельбы по слонам, прячущимся за бетонными заборами? — пошутил я.
— Нет! Для промысловой охоты на китов! — огорошил Николай. — В КПВ снимают пару деталей, чтобы он не стрелял очередями, и получается самозарядное ружье крупного калибра. В каталоге я еще и ПТРС[56] видел, под тот же патрон, но они раритет, их с производства еще в 42-м сняли и повыбили за войну, их только коллекционеры и покупают — цена как десять КПВ.
— Вот оно как! — восхитился я. — Ну, тогда… Давайте, парни, покупайте!
— Виталий Дмитрич, ваша подпись на официальном запросе понадобится, я его составлю и пошлю на склад, с которого такие ИЗДЕЛИЯ реализуют. Ну и потом, когда они счет выставят — напишите служебную записку в бухгалтерию, чтобы оплатили. Вы ведь у нас из высокого начальства один остались.
— Изделия говоришь? — Я задумался. — А там, случайно, нельзя десяток автоматов приобрести и пару легких пулеметиков?
— Почему нельзя? Можно! — обрадовал Николай. — Ну, тоже только в самозарядном варианте. Однако Дима знает одного мастера, который нужные детали вытачивает — вставим, и будет у нас полноценное автоматическое оружие!
— Парни, да вы просто находка! — улыбнулся я. — Вот сейчас вы мне с новой стороны открылись! И я не буду спрашивать, зачем обычным гражданам Советского Союза автоматы и пулеметы!
— Так тут никакого секрета нет! Мы ведь состоим в стрелковом кружке, регулярно тренируемся. Ну и, конечно, бывшим военным иной раз охота очередями пострелять! — подмигнул Николай. — Вы не думайте, Виталий Дмитрич, это не нарушение закона… Это… свободная трактовка его буквы! В нашем клубе много милиционеров занимается, вплоть до генералов! Ну, вы ведь сами там состоите и всех знаете!
Димон толкнул друга локтем.
— Ох, простите, Виталий Дмитрич, я забыл, что вы… как бы… не совсем тот… — смутился Николай. — Я хотел сказать, что ничего криминального в том, что клуб владеет автоматами, нет. Мы ведь все законопослушные граждане и используем их только на тренировках.
— А тут так и вообще для хорошего дела они понадобились — фашистов бить! — сказал Димон.
— Хорошо, я все понял! — кивнул я. — Можете быстро организовать покупку, переделку и доставку сюда?
— Конечно! — уверенно ответил Николай. — Прямо сейчас метнемся в Москву, быстро там все организуем. Документы вам на подпись я скину по электронной почте. За пару дней, надеюсь, управимся!
— Давайте! Патронов побольше купите! Боеприпасов не бывает много! Бывает либо мало, либо мало, но больше не унести! — пошутил я. — Но у нас, к счастью, целый броневик — сколько бы патронов вы ни привезли, все заберем!
Глава 14
Полковник Рейнхард Гелен с самого утра испытывал приступ меланхолии, из-за чего пострадала выправка — плечи опустились, сапоги шаркают, взгляд отрешенный… Сосуд мировой скорби.
Двигаясь от отеля «Адлон» по Унтер-ден-Линден, Гелен поглядывал вокруг как будто вчуже, словно впервые увидав «Липы»[57].
Немцы, немцы… И немки. Они все продолжают жить так, как будто ничего не изменилось, как будто война на Востоке бушует не от их имени.
Конечно, поправки в жизнь внесены, но жители Берлина по-прежнему полны надежд и довольства. Как и раньше, хлещут пиво и уминают сосиски с капустой. Они даже не догадываются, что обречены, что их будущее ужасно и позорно.
Нет, эти вот прохожие, что фланируют рядом, военные и штатские, не доживут до грядущего срама. А какая разница? Что толку утешать себя — дескать, на твоем веку все будет хорошо, это лишь твоих внучек будут насиловать черномазые и всякие арабы…
Гелен передернул плечами. Он один во всем германском Рейхе знал, что их ждет через полвека, и это знание угнетало его куда больше, чем близкий разгром Вермахта и красноармейцы, расписывающиеся на колоннах Рейхстага.
Что — русские? Победители придут и уйдут, а побежденные немцы останутся. Будут трудолюбиво восстанавливать то, что разрушено в боях, будут терпеть трудности, дабы вернуть хотя бы скромное благополучие.
Ему уже сорок, он точно не увидит, как зажиточная… как зажравшаяся Германия признает извращение нормой, как откроет границы для турок, ливийцев и прочих недочеловеков из Азии и Африки.
Эти… мигранты явятся в его фатерлянд не работать или учиться. Нет, они станут бездельничать, сидя на пособии от щедрот немецкого народа, будут гадить повсюду, грабить, убивать, насиловать, а изнасилованные немки или ограбленные немцы примутся оправдывать эту мразоту…
И это было больнее, мучительней всего!
Чертов русский! Он влил в него яд, от которого нет антидота.
Можно, конечно, попытаться изменить историю, чтобы как-то увернуться от будущего расчеловечивания, но как? Да и что он может один?
Напишет книгу о том, как пышная, белотелая Европа послужит подстилкой варварам? Которых сама же впустила и будет содержать!