[63] сорок три таких, а у Ковзана — тридцать девять! Да вы не волнуйтесь, товарищ майор, сдюжим. Это же не июнь, и мы не на «ишаках» воюем!
Комполка снова усмехнулся:
— Ну-ну… А знаешь, как немцы «И-16» прозвали?
— Слыхал… «Крысой»!
— Во-во… Так наши «лавочки» им живо напомнили «И-16»! Они и прозвище соответствующее дали — «Большая крыса»!
— Да это мы еще посмотрим! — воскликнул Захаров задиристо. — Кто из нас крыса, а кто кот-крысолов!
Акулин шумно выдохнул:
— Сегодня будет тяжелый день! Мы снова прикрываем гвардейцев генерала Бата. Его дивизия отходит с тяжелыми боями к Бобруйску. И наша задача — не дать фашистским гадам безнаказанно бомбить танкистов! Не подведите, ребятки… Очень на вас надеюсь!
— Не подведем, товарищ майор. Вот увидите!
— Хорошо… Давай, Саня, поднимай своих бойцов. Готовьтесь, через час первый вылет!
— Есть, товарищ командир!
Поднимая своих ребят, комэск обратил внимание, что среди них не видно никакой нервозности — парни, умываясь, бреясь и надевая летные комбезы, обменивались веселыми шутками. Однако не перебарщивая, никакого шапкозакидательского настроения не было.
После завтрака на построении Акулин довел до личного состава задачу. Выяснилось, что наши «бомберы» понесли накануне потери и не могли выполнить все заявки от наземных войск. Командование приняло решение позвать на подмогу истребителей…
— По машинам! Снимай маскировку! От винта! На взлет!
«Ла-5» взлетел как вспорхнул. Мотор ревел солидно, гудел, вращая лопасти, слившиеся в мерцающий круг.
— Я — «Коршун-один». Максимальная внимательность! Звено Тимура — следит за землей, звено Марата — за небом! Я с Ванькой прикрываю сверху.
— Есть!
Шли всей эскадрильей — десять самолетов, два звена по четыре и «пара управления» — комэск со своим ведомым. Внизу проплывали леса, их желтевшую мохнатость раздвигали плеши лугов и полян, покрытых бурой травой. Промелькнули позиции 4-й армии, усиленные 1-й гвардейской танковой дивизией. Неплохо армейцы засели. Говорят, с утра два налета выдержали.
Оно и видно — на обширной болотине чернели пятна гари с разбросанными частями фюзеляжа и плоскостей. Это зенитчики спустили несколько «лаптежников», чтоб не так громко выли своими сиренами.
А сверху и не разглядишь, где они тут попрятали зенитки. Хорошо замаскировались. Вполне возможно, что сидят в засаде, ближе к западу — хотя бы во-он в той роще или в той, что подальше. 85-мм зенитные пушки и по танкам неплохо пробьют…
— «Коршуны», внимание! Штурмуем переправу и колонны техники! Распределяем цели!
Говорят, «По-7» может поднять полтонны бомб. Тут «лавочка» ему уступает — под крыльями пилотов 2-й эскадрильи висело всего две фугаски, по пятьдесят кило каждая. Слабовато, конечно, но хоть такой сюрпризец немчуре!
Показался Бобруйск, блеснула лента Березины. Через реку немцы пытались навести два наплавных моста. На западном берегу техники скопилось много, и еще от Осиповичей шли две колонны.
— Марат! Твое звено штурмует колонны!
— Есть!
— Тимур, на тебе переправа!
— Есть!
— Ваня, мы прикрываем! Гляди в оба за воздухом!
— Есть, командир!
Четыре «лавочки» закружились над колонной танков и грузовиков, тянущих на прицепе орудия. Сначала вниз полетели бомбы.
Много вреда они не принесли, но один танк остановился-таки, вспыхнул и загорелся, а два «Опеля» ушли в кувырок, мотая на прицепе пушки. Пехота из-под тента горохом сыпалась.
Отбомбившись, звено Марата Авдонина принялось расстреливать колонну из авиапушек. Два ствола, синхронизированные с винтом, били короткими очередями, а снаряд ШВАК пробивал 20-миллиметровую броню с сотни метров.
Даже у «Т-IV» крыша орудийной башни была забронирована листом стали толщиной в 18 миллиметров, так что ШВАКам она поддавалась вполне. Снаряды гвоздили крыши башен и МТО — и «панцеры» вспыхивали, как пионерские костры. У одного даже боеукладка рванула, перекособочив башню, нелепо задирая орудие.
Наигравшись, звено принялось курочить грузовики. Первым досталось «Ганомагам», хоть те и пытались стрелять по русским из пулеметов.
Пушки ШВАК рвали «Ганомагам» борта и кабины, убивая и калеча мотопехоту.
«Так их…» — подумал Захаров, переводя взгляд на звено Тимура, выходящее к переправе.
Вот им приходилось куда тяжелее — с берега строчили «эрликоны».
— Бомбим, ребята! — азартно крикнул Фрунзе, первым сваливая «лавочку» в пике.
Бомбочки с четырех истребителей кучно полетели вниз. Часть фугасок рванула на мосту, подрывая понтоны, одна угодила в кузов грузовика, устроив из него факел, а остальные попадали в реку, устроив немцам душ из воды и осколков.
— Командир! Вижу самолеты противника! На двенадцать часов, ниже тридцать градусов! Восемь «худых»! — спокойно сообщил Ванька Баранов.
— «Коршуны», внимание! Отставить штурмовку, набрать высоту! — скомандовал Захаров. — Мы с Ванькой отбиваем, Марат с Тимуром атакуют! Марат сверху, Тимур снизу!
— Я — Марат! Иду в набор!
— Здесь Тимур! Понял, командир!
Внезапно в наушниках наших летчиков раздался голос на немецком языке — совпали частоты радиостанций:
— Пауке![64] Зеен зи «Гроссе Рата»![65]
Захаров, разогнавшись в пикировании с шести тысяч, ударил метров с четырехсот, целясь в ведущего головной пары. «Мессершмитт» с желтым носом вильнул в сторону, уходя с линии огня, и стал валиться на крыло. Было заметно, что «Мессер» пилотирует умелый воздушный боец — немецкий истребитель двигался очень точно, не совершая лишних эволюций. А вот его ведомый, «качмарек», немного не успевал — и Александр успел всадить в него короткую очередь, отчего тот дернулся и потянул в сторону, оставляя за собой белесый след сочившегося топлива.
— Ванька, добей! — Сам комэск бросился в погоню за желтоносым.
Тот снова вывернулся и потянул в гору. Захаров кинулся следом, пользуясь лучшей скороподъемностью, посылая снаряд за снарядом. Есть! ШВАК достал левое крыло, пробороздив верх плоскости и, видимо, повредил винт — «худого» заметно затрясло, а скорость его упала. Капитан почти проскочил мимо, не успевая добить врага.
— Командир! — завопил в наушниках Баранов. — Я своего уделал! Отверни чуть в сторону, я твоего дострелю!
— Давай…
Ведомый выпустил очередь, догоняя «худого», замедленно набиравшего высоту, и прострочил тому хвост. Повредил ли он что-то или нет, осталось невыясненным — мотор у «месса» заклинило, и тот стал валиться. Летчик дисциплинированно выпрыгнул с парашютом.
Захаров припомнил, как его, в далеком уже июне, обстреливали, когда он вот так же летел с парашютом, и сжал зубы. В прицел его…
Два снарядика порвали парашютиста. Капут…
Описав вираж, комэск ворвался в гущу боя — по всем направлениям кружили «Мессеры» и «лавочки», словно завязывая сверхсложный узел.
Эфир полнился галдежом на двух языках сразу:
— Марат, тяни вправо!
— Понял.
— Круче! С разворотом на сто!
— Тимура зажали!
— Хорридо![66]
— Серый, наверх! Прикроешь.
— Шайсе!
— Отходи под нас, прикрою.
— Леха, разворот! Сзади!
— Хильфе, хильфе! Анстрален![67]
— Ванька-а-а-а-а-а!
— Вижу, вижу…
— Идем вверх на семьдесят! Атакуем все!
— Командир! У тебя пара на хвосте! Уходи влево, в вираж!
Захаров послушно ушел, лишь теперь замечая подкравшихся фрицев, и увидел, как по косой, плавно спускаясь к реке, падает «Ла-5», распуская за собою черный шлейф.
— Рабзанелла![68]
— Федьку сбили!
— Спрыгнул?
— Да вроде… А мы уже пяти «худым» кузькину муттер показали!
— Драпают фрицы! Командир!
— Вижу, Тимур. Отходим, пока за нас зенитчики не взялись!
Эскадрилья, потеряв один самолет, развернулась над взорванным мостом и потянула на восток.
— Ребята, вы считать не умеете! Гляньте, всего два «месса» уходит! Мы шесть сбили!
— А чего я не видел?
— А он не упал, он под мост залетел и там в опору врезался!
— «Коршуны», внимание! Всем встать на свои места! Уходим!
«Лавочки» пронеслись над разгромленной переправой, и Захаров криво улыбнулся. Ну да, победа вышла не чистой — двое вражин ушли, а один свой потерян. И все же шесть за одного — неплохой размен!
«Циник ты, — вздохнул Захаров. — Надо будет с армейцами связаться — может, Федька к ним вышел?..»
На следующее утро тучи опустились до ста метров, периодически начинался дождь, и активность авиации с обеих сторон упала до нуля. Капитан Захаров дозвонился до штаба 1-й гвардейской танковой дивизии, и его сразу обрадовали — сбитый вчера Федор Парчевский жив-здоров. Добрался до танкистов своим ходом. Ногу повредил немного, а так — молодцом.
Узнав радостную новость, комэск отправился в землянку к Акулину — машину просить.
— Жив Парчевский? — тоже обрадовался майор, отрываясь от каких-то бумаг — похоже, что в минутку затишья комполка корпел над сводками и отчетами. — Бери полуторку из БАО, езжай! Только не один, захвати кого-нибудь, да хоть бы и своего ведомого! И личное оружие не забудьте, небесные воины!
— Есть, тащ майор! Вдвоем действительно веселее…
— Ты говорил, что вроде знаком с генералом Батом? — хитро прищурился майор, доставая из-под топчана фанерный чемодан.
— Ну, если это, конечно, тот Бат…
— Что-то я не слышал о братьях Батах! И однофамильцев таких в Красной Армии не встречал! — усмехнулся Акулин и жестом фокусника извлек из чемодана бутылку. — Вот, передай генералу презент! Так сказать, от нашего стола… Грузинский коньяк, пятилетний…
— Не жалко, тащ майор? — удивился Захаров.