— Повторяю: Брест сорок один! Это такой пароль, вам должны были донести циркуляром.
— Первый раз слышу про какие-то пароли! Кто вы такие? Предъявите документы! — упрямо набычившись, сказал особист.
— Повторяю: я батальонный комиссар Дубинин. Выполнял особое задание в тылу противника. Выхожу к своим. Естественно, что никаких документов у меня нет — было бы глупо делать врагу такие подарки. Если вы забыли пароль, то свяжитесь с генералом Батом — он знает меня в лицо и может подтвердить мою личность.
Особист посмотрел на меня как на сумасшедшего, потом опустил глаза и зачем-то начал вдумчиво изучать лежащий перед ним на столе оружейный пояс с «Грачом». Показывая тем самым, что на мои слова ему плевать. Вот сейчас этот служака реально меня разозлил.
— О вашем поведении я доложу вышестоящему командованию! — негромко, но медленно и четко сказал я. — И пусть оно решит, что его вызвало: непрофессионализм или обычная халатность!
— Молчать! — рявкнул особист, добавив пару непечатных оборотов.
— Хватит орать! — сурово оборвала его Светлана. — Культурные люди так при дамах не выражаются. Надо будет посоветовать Лаврентию Палычу провести для сотрудников уроки хороших манер.
Признаться, я не помнил, кому в 41-м подчинялись особые отделы — Берии или Абакумову, — но подыграла мне Света знатно. Особист растерялся. Я почти слышал, какие мысли бродили в его голове: «А вдруг и правда?»
Дилемму разрешил новый персонаж — в палатку быстрым шагом вошел… Лерман! Давно и хорошо знакомый лейтенант госбезопасности, бывший следователь районного управления НКВД из Клецка.
— Паша, что тут у тебя? — не сразу разглядев нас в полумраке палатки, спросил Лерман. — Мне доложили, что к тебе доставили двух подозрительных людей.
— Здравия желаю, Анатолий Абрамович! — обрадовался я. — Какая-то странная тенденция выработалась — каждый раз вас встречаю! Как ваше ранение в руку, зажило?
— Вы кто? — прищурившись, видимо, глаза еще не привыкли к полутьме, спросил Лерман. — Хм, голос знакомый…
— Брест сорок один, Анатолий Абрамович! — с улыбкой сказал я.
— Товарищ батальонный комиссар? Виталий Дмитрич? Это вы?! — охнул от неожиданности Лерман.
— Я, Анатолий Абрамович, собственной персоной!
Лерман порывисто шагнул ко мне и неуклюже обнял. Вот уж чего я не ожидал от бывшего учителя…
— Простите, Виталий Дмитрич, что-то я… расчувствовался, — отстранившись, пробормотал «кровавый сталинский опричник».
— Как вы здесь очутились, Анатолий Абрамович? — пришел я на выручку Лерману.
— Меня назначили в первую гвардейскую дивизию личным приказом наркома! — с ноткой гордости сказал Лерман.
«Чтобы курировать действия Батоныча, докладывая напрямую Берии!» — догадался я.
— А мы здесь… проездом! — усмехнулся я. — Вот только ваш… э-э-э… коллега нас как-то… неласково… встретил!
— Паша, в чем дело?! — резко повернулся к особисту Лерман.
— Он отказывается пароль принимать, при женщине матерился, — наклонившись к уху Лермана, наябедничал я.
— Товарищ старший лейтенант госбезопасности, да я… да они… А у них документов никаких нет и вот такое оружие, явно несоветское! — возмущенно заорал «особист Паша». — Их в лесу разведчики поймали, а он мне только и твердит: «я батальонный комиссар», да талдычит про какой-то Брест.
— Оружие, кстати, совершенно советское — автоматический пистолет Ярыгина, — усмехнулся я.
— Паша, да ты, оказывается, дурак… — ласково произнес Лерман. — Впрочем, про пароль он мог и не слышать — когда циркуляр рассылали, он в Кременчуге уркаганов на колхозном рынке гонял, на фронт всего две недели назад попал. Но все равно — обязан был немедленно доложить мне о любых странностях! Пшел вон, балбес!
«Особист Паша» трясущимися руками упаковал в пижонистую кожаную папку листы бумаги со стола и вышел из палатки на негнущихся ногах.
— С кем приходится работать! — печально покачал головой Лерман. — Вы, Виталий Дмитрич, простите нас! Недоработка!
— А вас, Анатолий Абрамович, я смотрю, в звании повысили! Поздравляю!
— Спасибо! — Мне показалось, что Лерман стесняется. — Присвоили внеочередное, это верно. Еще и орденом «Знак Почета» наградили!
«Небогато! — подумал я. — Впрочем, особенными геройствами товарищ следователь и не отличился».
— Да что мы про меня! — вскинулся новоявленный старший лейтенант госбезопасности, носящий в петлицах две майорские «шпалы». — Вы-то тут как очутились? И не один, а с… дамой?
— Это не дама, а военврач Сморкалова! — утрированно суровым тоном произнес я.
— Простите, товарищ военврач! Не хотел вас обидеть! — немедленно извинился Лерман, как будто слово «дама» являлось оскорблением.
Светлана нервно хихикнула.
— Отвечаю на ваш вопрос, Анатолий Абрамович: я выходил из вражеского тыла после выполнения специального задания командования. По пути подстрелил пятерых фрицев, вот их солдатские книжки — зольдбухи. Еще я с них автомат снял, но его, кажется, разведчики отжать решили. Но и фиг с ним, пусть пользуются, мне не жалко. Скажите мне скорее, не томите: жив ли генерал Бат?
Лерман поперхнулся.
— С утра был жив!
— А после полудня?
— И после полудня тоже! — задумавшись буквально на несколько секунд, ответил Лерман. — Я слышал его голос по рации.
— Как мне с ним связаться? — нетерпеливо спросил я.
— Не знаю, — пожал плечами Лерман. — В эфире черт-те что творится, похоже, что не только мы «глушилки» используем, но и немцы свои включили. Но если судить по последним докладам с передовой, мы немцам врезали крепко. Гудериан отступает к Барановичам. О, я вижу, что вы ранены? Так вам в медсанбат надо!
— Товарищ… хм… старший лейтенант! — сказала Света по-строевому. — В медсанбат нужно мне!
— Вы тоже ранены? — недоуменно воскликнул Лерман.
— К счастью — нет! Но я врач! Хирург!
— Доктор медицинских наук! — добавил я значительно.
— О-о! — впечатлился Лерман. — Конечно, конечно! Я вас лично провожу.
Еще бы он не хотел проводить такую кралю, мысленно рассмеялся я. А краля тем временем выставила непременное условие:
— Только дайте мне что-нибудь вместо этих ужасных туфель!
— А-а… — растерялся Лерман, словно ядовитых змей рассматривая ее заляпанные грязью остроносые кожаные туфельки на высокой шпильке. — Мы вам что-нибудь подберем!
— Подберите и мне, Анатолий Абрамович! — уже в спину уходящему гэбэшнику сказал я. Тот только кивнул, не оглядываясь.
Не прошло и четверти часа, как Лерман вернулся, притащив чистый, но явно ношенный и со следами штопки танкистский комбинезон. Когда-то, видимо, черный, но сейчас, после многочисленных стирок, практически светло-серого цвета. Следом за ним худенький боец внес огромные яловые сапоги, явно сорок шестого размера, и кусок ткани.
— Это мне в медсанбате вручили. Комбез хоть и не новый, но выстиранный! — объяснил гэбэшник. — А сапоги только такие были и сорок первого размера. Маленькие мы Светлане Алексеевне отдали, а эти вам.
Пока я переодевался, худенький красноармеец, достав складной нож, располовинил принесенную ткань и положил куски рядом со мной. Мне потребовалось почти пять секунд, чтобы догадаться — это портянки.
Штанины оказались коротковаты, но вкупе с сапогами — некритично. А верхняя часть комбинезона была даже несколько широковата, что мне понравилось — не люблю одежду в обтяжку. Сапоги, к моему удивлению, пришлись почти впору. Форменного ремня мне не принесли, и я застегнул на талии свой «тактический» пояс с пистолетом. Правда, за счет оливкового цвета он смотрелся несколько чужеродно, но лучше так, чем ходить расхристанным.
— Удалось связаться с комдивом! Генерал жив и почти здоров! — порадовал Лерман, критически оглядев мой новый облик и удовлетворенно кивнув.
— Что значит: почти? — немедленно взвился я.
— Легкое ранение, как он сам сказал! Товарищ Бат скоро вернется в расположение штаба.
— А как обстановка в целом?
— Мы победили, но у нас очень тяжелые потери. Генерал сказал, что немцы отступили на Столбцы, бросив раненых и всю поврежденную технику, но сохранили боеспособность. Попытка преследования была пресечена контратакой.
Я грустно кивнул. Чтобы разбить 2-ю Панцеркампфгруппу, усилий одной дивизии, даже гвардейской, даже такой, которую создал Бат, — мало. Тут впору танковой армией бить. Да только где ее взять?
Если верить той самой военной энциклопедии, Бату удалось ликвидировать прорыв немецких танков и прочего Вермахта, и это было максимально возможным успехом. Да, искусству войны нам еще учиться и учиться…
— Товарищ Дубинин, вы меня простите, но я вынужден буду вас покинуть, — напомнил о себе Лерман. — Надо несколько вопросов по службе решить. Пленных много взяли, а особисты у меня… Ну, сами видели — за ними пригляд постоянный нужен. Я пойду, а вы здесь посидите. Вот я вам бойца оставлю. — Гэбэшник махнул рукой в сторону худого красноармейца. — Его зовут Федор, фамилия Емельяненко. Что будет нужно — поесть или попить или по нужде — он обеспечит. Это не конвой, упаси… хм… бог! Просто даже после переодевания вы… мало похожи на военнослужащего РККА, а люди в штабе после боя нервные…
— Да я все понимаю, Анатолий Абрамович, — кивнул я. — Не буду бродить по расположению, здесь посижу.
Солнце в затянутом дымом небе начало ощутимо клониться к западному горизонту, когда с той стороны показалась обляпанная грязью полноприводная «эмка» и с заднего сиденья неуклюже выбрался, как медведь из берлоги, живой и визуально невредимый генерал-майор Владимир Петрович Бат.
У меня чуть сфинктеры не сработали от облегчения.
— Дубинка! — взревел Бат и набросился на меня.
— Батоныч! Осторожно, бегемот, меня в левую цапануло!
— И меня! Ровно в одиннадцать нуль-нуль! Я как раз на часы глянул, и тут — раз! — болванка в башню. И мне осколком брони по руке, как бритвой — ших! Ха-ха!
— Это надо же, а? И меня в одиннадцать! Только пулей.