— Это знак!
Расцепившись, мы с улыбкой посмотрели друг на друга.
— Виталя!
— Володька!
— А ты уже слышал, как мы им врезали?
— Я так даже и видел! Мы как раз на опушку леса вышли, а на поле прямо вторая «Прохоровка» шла!
— Погоди, кто это — мы?
— Я не один провалился! — усмехнулся я. — Я с… женщиной провалился.
— Опаньки, узнаю друга Виталю! — расхохотался Батоныч. — Познакомишь?
— Она сейчас в медсанбате.
— Ранена? — с тревогой в голосе спросил Володя.
— Нет, она врач. Сама вызвалась твоим медикам помочь.
— Молодец! — искренне похвалил Бат. — Пошли туда, мне все равно надо нормальную перевязку сделать, да и тебе не мешает повязку сменить.
Медсанбат находился метрах в пятистах от штаба. И зрелище представлял пугающее — все пространство вокруг двух больших палаток с красными крестами занимали сотни лежащих, сидящих и ковыляющих людей, замотанных в окровавленные бинты. И где в этом царстве скорби искать Светлану? К счастью, искать «фройляйн Сморкалову» не пришлось — женщина стояла возле входа в палатку. И тоже пугала своим видом — белый халат заляпан кровью так, словно его хозяюшка побывала на бойне. Впрочем, по сути, так оно и было. Мало того — между тонких пальчиков Света изящным жестом держала дымящуюся папиросу. И издалека было заметно — руки врача дрожат, горящий кончик папиросы скачет вверх-вниз.
— Ты ведь не куришь? — полуутвердительно-полувопросительно сказал я, когда мы подошли.
— Не курила… — устало ответила Света. — Но тут не то что закуришь — запьешь! Ты же видишь, что вокруг творится, — и все эти парни еще не прошли обработку. Мы не успеваем, зашиваемся… Я сделала восемь операций… Трое не выжили…
Одной затяжкой докурив папиросу, Сморкалова втоптала окурок в грязь под ногами и подняла на нас глаза.
— Это и есть твой друг? — Увидев Бата, женщина через силу улыбнулась. — Здравствуйте!
— Здравствуйте… — проговорил Батоныч с запинкой и решительно протянул руку: — Владимир Петрович!
— Светлана Алексеевна. Очень приятно.
— А уж мне как!
Наступила неловкая пауза, но ее очень быстро прервали — из палатки вышел молодой мужчина, в таком же, как на Свете, заляпанном кровью белом халате.
— Ефрейтор умер на столе… — глядя сквозь нас, сказал мужчина. — Все тело — сплошной ожог…
— Я предупреждала, Игорь Моисеевич… — бесцветным голосом ответила Света. — Сердце не выдержало?
— Да… — почему-то несколько раз кивнул мужчина и только сейчас, казалось, увидел нас. Разглядев комдива, он попытался принять строевую стойку. — Товарищ генерал-майор! Во вверенном мне подразделении…
— Отставить, товарищ военврач! — голосом и жестом Бат остановил доклад. — Я все вижу, Игорь! Вижу, что раненых много, вижу, как вы самоотверженно работаете. Спасибо тебе, сынок!
И Батоныч, не испугавшись замызгаться, по-отечески обнял молодого врача.
— Это наш главный спаситель! — повернувшись ко мне, сказал Володя. — Игорь Моисеевич Фидельман. Был ведущим хирургом Первой градской, на фронт пошел добровольцем.
Главврач устало улыбнулся.
— Игорь, я вижу, что вы заняты, но мне и товарищу комиссару тоже требуется медицинская помощь.
— Да-да, конечно, товарищ генерал-майор! Пойдемте в палатку! — пригласил Фидельман.
— Давай, сынок, сделаем по-другому: отпусти на время Светлану Алексеевну, она уже на ногах нетвердо стоит. Пусть отдохнет пару часов, а перед этим нам с комиссаром перевязки сделает. Дай ей бинты и… что там еще нужно!
— Я не пойду! — упрямо сжав губы, сказала Сморкалова. — Тут сотни раненых, им всем нужна помощь!
— Светлана Алексеевна, я все равно хотел предложить вам отдых, иначе вы с непривычки начнете ошибаться, — негромко сказал Фидельман. — Товарищ генерал верно решил: возьмите санитарную сумку и ступайте. Жду вас к полуночи!
Света, кивком дав понять, что доводы услышаны и приняты (видимо, действительно умоталась до почти полной потери сознания, а спорила из чистого упрямства), машинально сделала шаг в нашу сторону, но главврач поймал ее за рукав.
— Снимите халат, умойтесь.
— Мы вон там в сторонке подождем! — махнул рукой Батоныч.
Пробираясь назад между раненых, Бат то и дело останавливался и перебрасывался с бойцами парой слов: с кем-то шутил, кого-то беззлобно поругивал, кого-то хвалил. Казалось, что комдив знает всех чуть ли не по именам! Настоящий «отец солдатам»! Батоныч был в своей стихии — сражался с врагом, командуя крупным танковым соединением, и сражался вполне успешно. Я заметил, что, несмотря на раны, танкисты были бодры и веселы. На позитивный настрой людей сильно повлияла сегодняшняя победа. Все буквально рвались в новый бой. Ждали только своей очереди к медикам, «легкого ремонта», как выразился один из молодых командиров.
— Держат фасон ребятки! — каким-то неживым голосом сказал Батоныч, когда мы отошли от раненых на пару десятков шагов и встали под деревом. — Гвардейцы! Орлы! Золотые парни!
Мне показалось или в глазах Володи блеснули слезы? Генерал отвернулся от меня и простоял почти минуту. А потом, не поворачиваясь, снова заговорил тихим монотонным голосом:
— Потери просто чудовищные! Сам видишь, здесь раненых примерно три сотни, а ведь не всех еще собрали. А сколько убитых, сгоревших всем экипажем? Да, мы победили, настучали Гудериану по сопатке. Но он, сука такая, отошел в полном порядке, сохранив костяк потрепанных дивизий. Да, мы разменяли один наш танк на три немецких. Но даже такой размен для нас — пиррова победа, ведь танки можно наклепать, а погибших танкистов не вернешь! Многих я сам два месяца назад обучал, а сейчас они остались вот там! — Володя резко махнул рукой в сторону дальнего поля, где до сих пор виднелись столбы дыма. — Нам бы сейчас ударить вдогонку, добить немчуру, а нечем — выбита примерно половина матчасти, а уцелевшая техника нуждается в разной степени ремонта. И люди… люди смертельно устали! А если не завтра, то через пару дней точно эти твари перегруппируются и снова попробуют нас на зуб. Учитывая, что здесь три танковые дивизии и две моторизованные против одной нашей — я не уверен, что моя гвардейская устоит! А с севера прет Гот! Боюсь, что Минск мы не удержим! Правда, товарищ Сталин на это и не рассчитывал, эвакуация госучреждений идет с пятого сентября.
— А население, промышленность?
— Населения почти не осталось, а эвакуация промышленности закончена две недели назад! — устало усмехнулся Бат. — Ее начали, как только немцы к УРу подошли… Фрицев ждет пустой город…
— Не верили, стало быть, что укрепрайон устоит? Я ведь сам проходил через него месяц назад — там немцы столько войск подогнали — в ближнем тылу яблоку негде было упасть!
— Да он бы и неделю не устоял! — хмыкнул Батоныч. — Невзирая на героизм бойцов и толщину бетонных стен! Фрицы — известные мастера штурмовых действий. Спасало то, что почти каждый день наше командование бросало во встречные бои свежесформированные дивизии. А активность немецкой артиллерии парировало грамотной контрбатарейной борьбой — не давали безнаказанно ДОТы расстреливать. Так и держались, пока… немцы отсюда ту прорву войск, которую ты видел, не увели на север и юг. А три дня назад — вернули! И всего лишь за двенадцать часов прорвали линию укрепрайона на всю глубину. И вот сегодня на рассвете ввели в прорыв танки. У меня был приказ просто задержать фрицев на сутки. Мы его слегка перевыполнили, разгромили и отбросили немецкий механизированный корпус. Но дальше — снова придется отступать или положить здесь всех!
— Не переживай, Володь! — Я положил руку на плечо друга. — Вы действительно сделали невозможное! Я ведь смотрел результаты твоих действий — это наилучший результат по итогам всех наших провалов! Война будет закончена уже в 1943 году, представляешь?
— Представляю… — кисло улыбнулся Батоныч. — А сколько мы солдатиков в сырую землю уложим, ты в энциклопедии посмотрел?
— Общие потери, военные и гражданские, составили почти восемь миллионов, — вздохнул я. — Но это всяко меньше той цифры, с которой я «начинал» свой вояж!
— Да, я помню, ты говорил при нашей первой встрече — двадцать семь миллионов! Все лучше и лучше, да, Виталь? — угрюмо глянул на меня Володя, словно это я был виноват, что потери не свелись к нулю. — Ладно, прости… я после сегодняшнего боя никак не отойду. Ты реально многого добился.
— Да и ты, дружище, не подкачал! — Я шутливо толкнул Батоныча кулаком в плечо. При этом мы синхронно поморщились от боли в ранах. — На пустом месте создал мощное танковое подразделение! Я вычитал, что его структуру копировали не только наши и не только во время войны, но и на Западе, и даже в семидесятые годы.
— Да я-то тут при чем? — притворно удивился друг. Но чувствовалось, что похвала ему приятна. — Ты же, наверное, догадался, что я тупо скопировал штат обычной советской танковой дивизии. К сожалению, без необходимой самоходной артиллерии. Но уже с мотопехотой! Бэтээры новые видел?
— Видел, все видел! Ты и в историю вошел как изобретатель БТР-41.
— А «сушки» новые видел? Астров с Грабиным постарались — всего за два месяца производство наладили! — не унимался внезапно разволновавшийся Батоныч. — Сегодня самоходки в первый раз в бою участвовали!
— Я видел их работу с опушки! Отлично исполнено! Вот только…
— Что?! — излишне резко спросил генерал.
— Ты их использовал как противотанковые самоходки, хоть и во второй линии. А ведь это должно быть средство качественного усиления… ПЕХОТЫ!
— Ну ты, блин, даешь, пя́хота! Только бы на себя одеяло перетянуть! — В Бате снова проснулась «корпоративная конкуренция» родов войск. — Впрочем… Ты, конечно, прав! Но, сам понимаешь, так сегодня карты легли, что пришлось этот козырь на игровой стол шлепнуть!
— Да я все понимаю, Володя… Я ведь не в упрек!
— Ладно, проехали… Ты вообще когда провалился-то? И Сталину успел позвонить, и наш бой увидеть…
— Около десяти утра, кажется… — почесал я в задумчивости затылок. — Точно не помню, на часы не смотрел — не до того было! Все вообще как-то быстро произошло — вот только звонок от Вождя и сразу — бац! Перенос! Между ними, наверное, и пяти минут не прошло!