Тьфу ты! Ладно, пусть упивается своим ничтожеством, а ей и кроме него есть, о чем подумать.
– Скорее всего, не пройдет и дня, как нас освободят, – сказала она. – Должен же Орсино прислушаться к голосу разума.
– А если не прислушается?
Закусив губу, Помона приложила ладонь к камням наружной стены и негромко ответила:
– У меня с собой мешочек самых разных семян. Некоторые из них дают крепкие стебли и толстые корни, и я могу разнести эту стену по камешкам за час, если захочу.
– Где же?
– Х-ммм?
Помона повернулась к Вертумну. Тот развалился на прохладном каменном полу в нескольких шагах от нее. Рука его покоилась на согнутом колене. Он улыбался. Как дрожал воздух между ее пальцами и его испещренной неведомыми письменами кожей! А затем – с тех пор не прошло и часа – она дотронулась до него, никем не видимая, однако у всех на виду. Сейчас, когда вокруг не было никого, кроме них двоих – не осмелилась бы…
– Где же ты прячешь эти семена? Я ведь видел, как ты вывернула котомку, когда Уильям попросил об этом.
– О! – рассмеялась Помона. – За корсетом, конечно. Когда я была молода, прятать там что-либо от лап тюремщиков было опаснее всего. Но теперь, в моем-то возрасте, спрятанному не угрожает ничто – как червяку под камнем.
Вертумн покачал головой.
– Помона, ты к себе несправедлива. Если б ты видела себя моими глазами…
– То что?
Склонив голову набок, он окинул Помону взглядом. Но она не отвела глаз. Пусть говорит, если только ему есть что сказать по делу. Возможно, эльфам и нравится этакое жеманство, однако пустые воздыхания ей сейчас ни к чему.
– Скажи же что-нибудь, Вертумн. Закончи мысль и изложи ее вслух!
– Я хотел сказать…
– Что?
– Как по-твоему, чьему взору больше открыта истина? Мы думаем, что знаем себя лучше, чем кто-либо другой, глядя изнутри наружу. Однако, может статься…
– Да прекратишь ли ты когда-нибудь философствовать?! – воскликнула Помона.
Вертумн широко развел руками:
– А что мне еще остается?
– Кровь господня! Настанет день, и мир погибнет, восстанут мертвые, моря вскипят, а ты будешь размышлять, размышлять, размышлять…
Вертумн рассмеялся.
– А ты?
– И я, – ответила Помона и двинулась к нему – три шага по холодному каменному полу.
– И я, – повторила она.
Брови его озадаченно – а может, от неожиданной радости – вздрогнули.
Взяв его руки в свои, Помона подняла его на ноги.
– И я, – шепнула она.
Подняв ладони к его небритым щекам и чувствуя, как золото с серебром покалывает кожу, Помона привстала на цыпочки и поцеловала его.
Теплые руки легли ей на спину, и Вертумн привлек ее к себе. Ее ладони скользнули вниз по его спине, исследуя каждый дюйм тела, которого она едва осмеливалась касаться.
– Посмотрим, удастся ли мне отыскать твое сокровище, – с улыбкой сказал он.
Вертумн проснулся, дрожа от холода. Голова Помоны покоилась на его обнаженной груди. Осторожно, чтобы не разбудить ее, он высвободил правую руку и укрыл их обоих тоненьким одеялом, однако она подняла голову и взглянула – нет, не на него, а на яркий свет из окошка в наружной стене.
– Ну не потеха ли? – сказала она.
– М-м-м, – согласно промычал Вертумн, обнимая ее.
Одежды их были в беспорядке разбросаны по полу: ее испачканная зеленью нижняя юбка сплелась в объятиях с его дублетом, его рубашка – с ее чулками. Соломенная шляпа Помоны лежала у стены, как кошка, ждущая хозяйку.
– Никогда еще не делала этого с эльфами, – сказала она. Голос ее звучал глухо, эхом отдаваясь в теле Вертумна.
– Никогда еще не делал этого с ведьмами, – со смехом откликнулся он.
– Должно быть, такое часто случается с заключенными в темницу.
– Что ж, тогда дело стоит проведенной в темнице ночи, – сказал он.
Улыбнувшись в ответ, Помона села, просунула голову в ворот блузы, задумчиво поджала губы и взглянула на него.
– Что с тобой? Что тебя тревожит?
– Это всего лишь… так сказать, тюремные шалости, и ничего более. Мимолетный роман. Он не может длиться долго, Вертумн.
Он вздрогнул и, чтобы скрыть дрожь, потянулся за рубашкой. Конечно же, она была права. У него своя жизнь, у нее – своя, а когда ее жизнь завершится, он, мучительно бессмертный, будет продолжать жить. Быть может… Но нет, желать, чтобы Орсино продержал их в заточении еще денек, не стоило даже на миг – ведь война с каждым днем все ближе.
– Мы оба давно уж не в том возрасте, чтобы обманывать себя в таких материях, – ответил он так сухо, как только мог.
Дверь распахнулась, и оба они вскинулись от неожиданности. Вертумн был все еще наг, если не считать одеяла, в которое он поспешил завернуться. Помона хотя бы успела надеть блузу, однако ее кертл и передник валялись в дальнем углу темницы.
Но больше всех был изумлен тот, кто стоял в дверях – монах преклонных лет, худой и согбенный, точно прут старой метлы. Неужели Орсино послал к ним исповедника?
– Святой отец? – изумленно ахнула Помона.
– Что это? – в свою очередь изумился монах. – Помона, Уильям сказал, что я найду здесь лишь тебя, но… Но ни словом не обмолвился о собаке. Хотя он, бедняга, был так рассеян… А где же тот эльф?
Вертумн протянул ему руку, но монах попятился назад. Его поразил вовсе не вид обнаженного мужчины, но вид Помоны, делившей одеяло с псом. Вертумн засмеялся, и монах сделал еще шаг назад.
– В пути мы встретились с Гекатой, – объяснила Помона, поднимаясь на ноги. – Вот тот самый эльф. Это и есть Вертумн, но в ином обличье.
– Так, значит… – монах указал на Вертумна, затем покосился на разбросанные по полу кертл, шоссы и дублет. – Я вас оставлю на минутку.
С этими словами он вышел в коридор.
– И это к лучшему, – устало сказала Помона. – Клянусь жизнью, мне будто снова пятнадцать!
Вертумн рассмеялся, не заботясь о том, услышит ли кто-нибудь его лай.
– Одевайся, – зашипела Помона, суя ему его шоссы. – Этот монах – добрый человек и наш лучший друг во всем замке!
Ну что ж, вчера у них не было в этом замке ни единого друга. Возможно, этот монах согласится передать весточку Оберону, если только удастся хоть ненадолго остаться со стариком наедине.
Дождавшись, пока они оденутся и по очереди справят нужду, монах вывел их в зябкую прохладу коридора.
– Небеса полны странных знамений, – сказал он, переводя дух на ходу. – Повсюду в вышине – точно хвосты комет, красные, как кровь, а из вод речных слышен дьявольский хохот.
Значит, сильфы начали строить планы битвы, и нимфы готовятся к войне!
– Это армии Оберона, – сказал Вертумн.
– Уже?! – вскричала Помона.
– Меж тем Титания, вняв призывам Малхи, явилась ко двору Орсино и требует представить пред ее очи ведьму, похитившую Вертумна.
Несмотря на раннее утро, тронный зал был полон придворных. Неужели они только вчера стояли здесь? Весь мир за пределами темницы казался всего лишь сном. Но нет, сном – всего лишь интерлюдией – была минувшая ночь, а вот эта пестрая сумятица и есть явь…
Посреди тронного зала стояла Титания со всей своей свитой. Здесь были феи и эльфы, которых он не видел с самого детства – Душистый Горошек, Паутинка, Мотылек и Горчичное Зерно – парили в воздухе, в футе от пола, волоча за спиной невесомые, точно паутина, шлейфы и ломая руки.
Месяц назад, когда Вертумн видел Титанию в последний раз, она была разъярена – неприбранные черные волосы торчали космами, груди рвались наружу из простого крестьянского лифа. Сегодня ее волосы были рубиново-красны и вздымались вверх толстыми прядями, словно пламя свечей. Тяжелое платье было сплошь расшито золотом. И – не сделала ли она шею длиннее? Трудно было сказать, но Вертумн полагал, что – да: так лучше была видна серебряная шипастая амфисбена, обвивавшая шею Титании наподобие кружевного жабо. Обе головы волшебного ящера лязгали зубами, стараясь укусить одна другую, острые когти впились в плечи хозяйки.
Похоже, царица фей предпочла отнестись к встрече с Орсино всерьез – хотя бы до тех пор, пока это не перестанет забавлять ее.
В упор взглянув на Вертумна, Титания наморщила изящный нос:
– От тебя несет ведьмой!
Вертумн покосился на Помону. Та не смотрела на него.
Титания придвинулась ближе и закружилась в воздухе вокруг Вертумна, демонстративно принюхиваясь. Длинный шлейф ее платья скользил за ней по полу у его ног.
– Что ж, давай вернем тебе облик, знакомый собравшимся здесь достойным людям, – сказала она, протягивая к нему руки.
Волшебство Титании защекотало кожу Вертумна, воздух замерцал. Он оглядел толпу придворных, ожидая увидеть изумление от его превращения, но те лишь нахмурились и зашептались. Титания сердито блеснула глазами. Какой-то сатир протолкался сквозь толпу вперед, звонко стуча копытами по полу.
– Что за ведьма наложила на тебя такие стойкие чары? – проворчала Титания. – Уж конечно, не эта.
– Вы правы, – подтвердила Помона. – Это в самом деле могущественная ведьма. А мне не под силу изменить облик человека.
– Зато это под силу мне.
Титания закружилась вокруг Вертумна красно-золотым вихрем. На этот раз от мерцания воздуха заслезились глаза, все тело покрылось гусиной кожей. Мышцы и суставы ослабли, и Вертумн рухнул на колени.
О! Внезапная тишина, за ней – всеобщий ропот. Вертумн поднял взгляд и увидел, как изумленно таращатся на него придворные. Но для него самого его тело выглядело точно так же, как и мгновение назад.
– Гав, – устало сказал он, вызвав всеобщий смех.
Орсино бросился к нему и схватил его за руку.
– Вертумн, это ты! Или это снова только видимость, новая хитрость Титании?
Титания хмыкнула.
– Зачем мне хитрить с тобой, Орсино?
– Чтобы успокоить нас. Заставить поверить, что нам незачем опасаться армий твоего мужа, – сказала Виола.
– О, у вас есть все резоны опасаться его армий. Я жду крови и славы. Это будет весьма забавно.