Вдобавок это означает, что книгу можно открывать наугад, словно совершая sortes Virgilianae[46], старинный обряд библиомантии — гадания на книгах. Лично мне этот способ нравится больше всего: ведь если, например, читать последний раздел, «Шутливые сказки», по порядку, то шутливое настроение снимет как рукой. И наоборот, если раскрыть книгу на случайной странице, то можно сразу же наткнуться, например, на «Старого Джона и молодого Джона» — славную, почтенную сказку, отслужившую свое и в Древнем Риме, и в Германии, и в Китае, и в Ирландии, и наверняка еще во многих других странах, и к тому же не только в «низком» жанре устного народного творчества, но и в «высоком» литературном контексте. А это в свою очередь напомнит нам о том, что у каждой сказки — своя богатая и сложная история, в ходе которой эта сказка могла откочевать очень далеко от родных мест.
Достаточно только взглянуть на одну эту сказку и справочный аппарат к ней, чтобы понять, какую глубокую и серьезную работу проделала Бриггс. Из комментариев мы узнаем, где она нашла ее. Узнаем, что это сказка относится к типу № 1510, — и сможем отыскать этот номер в алфавитном указателе сказочных типов в первом томе (вы знали, что существует так много типов сказок? Я — нет). А еще узнаем, что она содержит два мотива, для которых тоже приведены какие-то устрашающие номера. Номера эти относятся к статьям грандиозного труда под названием «Указатель фольклорных сюжетов: классификация повествовательных элементов в составе народных сказок, баллад, мифов, басен, средневековых романов, поучительных рассказов, фаблио, анекдотов и местных легенд». Это каталог, составленный финским фольклористом Антти Аарне в 1910 году и дополненный в 1955–1958 годах американским исследователем Ститом Томпсоном. Он занимает шесть больших томов и включает в себя все мыслимые мотивы или элементы сказок, выстроенные по порядку с исключительным тщанием и вниманием. В настоящее время этот каталог полностью доступен в Сети. (Если «Народные сказки Британии» напоминают полную сокровищ пещеру Али-Бабы, то «Указатель» Аарне-Томпсона — это та же самая пещера, но только после того, как разбойники нашли бедолагу Касима и развесили куски его тела по стенам.)
Обязательно ли читать все эти комментарии к каждой сказке? Конечно, нет. Многие пропустят их, даже не задумавшись. Но какие же молодцы — те, кто придумал размещать комментарии сразу после каждой сказки, а не прятать их где-то в конце тома! Теперь справочный аппарат всегда под рукой — на тот случай, если нам все-таки станет интересно.
Кроме того, может сработать принцип счастливой случайности: нам попадутся на глаза комментарии не только к «Старому Джону и молодому Джону», но и к предыдущей сказке. Эта сказка под названием «Старый фермер и его жены» была записана со слов некоей Евы Грей в 1915 году, и Кэтрин Бриггс высказывается на ее счет весьма сурово. «Ева Грей сочинила эту сказку сама, — утверждает она. — Вторая половина не соответствует первой ни по настроению, ни по содержанию». И она права: история и впрямь никудышная. Никакого сравнения со «Старым Джоном и молодым Джоном». Но, тем не менее, она тоже попала в сборник, и бедная Ева Грей все-таки ухватила свою минуту славы — пусть хотя бы в качестве примера того, как не надо рассказывать сказки.
Тем не менее та же самая Ева Грей появляется в другом месте коллекции и полностью искупает свою вину сказкой с великолепным названием «Кровавый подвал». Кто устоит перед таким названием? Сказка приведена в форме более или менее кратких заметок: похоже, поспевать за суматошным воображением Евы Грей было нелегко. На самом интересном месте повествование становится совсем лаконичным: «Позвонили в Скотленд-Ярд. Приехали детективы, переодетые фермерами. Девушка, переодетая в парня. Все рассказывают свои сны. Девушка — последней».
Эту историю записали в 1914 году. Любопытно наблюдать, как в сказку старинного и широко распространенного типа «Жених-разбойник» проникает Скотленд-Ярд. Очевидно, воображение Евы Грей питалось бульварными ужасами и прочей низкопробной литературой, — и этот пример наглядно показывает, что народные сказки развиваются естественным путем, вбирая любые влияния окружающей среды.
Если читать эти сказки моим любимым способом, раскрывая книгу наугад, то довольно скоро замечаешь потрясающее разнообразие голосов. Некоторые сказки записаны в точности со слов сказителя (с сохранением диалектных выражений и тому подобного) и при необходимости дополнены пояснениями в квадратных скобках:
Ишол [шёл] когдась человек по горам, ишол сибе и [сбился с пути], ишол он, ишол, и тута видит — огонек ясный светит, отож и пошел за ним.
Сижу я в пивной за столиком — в Линкольне эт’ было, прям’ у речки. Подходит ко мне один такой, садицца. Ну, мы с ним то да се, дунули по пиву.
Записи сделаны скрупулезно и по всем правилам. Благодаря этому удалось сохранить многие диалектные слова и словоформы, которые иначе могли бы бесследно исчезнуть.
Конечно, невозможно отрицать, что читать истории, записанные подобным образом, нелегко. Но я нашел способ, как с ними управиться: набираю их в рот и жую понемногу, не торопясь. Такие сказки предназначены не только для глаз, но и для рта и ушей: читать без помощи голосовых мышц такую дивную историю, как «Лисютка-малютка», — значит без нужды усложнять и без того непростую задачу. И не надо бояться, что кто-нибудь увидит, как вы шевелите губами над книгой: иногда нужно читать именно так!
Вдобавок, по большому счету, все эти сказки — маленькие театральные представления. Кэтрин Бриггс сама была превосходной рассказчицей, и я завидую тем, кому довелось ее послушать. Маргарет Ходжс в журнале Children’s Literature in Education («Детская литература в образовании») вспоминает о ее «чувстве юмора, остроумии, сценическом таланте и замечательной памяти, благодаря которым она блестяще владела искусством устного рассказа, ныне почти забытым: „Впервые я увидела Кэтрин в 1974 году, в „Домус Академикус“ в Хельсинки, на Международном конгрессе фольклористов. Я сидела в самом дальнем ряду огромной аудитории, но ее голос, низкий и прекрасно поставленный, с детских лет отточенный актерскими упражнениями, даже туда доносился ясно и отчетливо, нисколько не теряя в силе“».
Дальше Маргарет Ходжс вспоминает, как Бриггс рассказала сказку «Кейт-Щелкунчик» и закончила ее такими словами: «И они счастливо жили и померли сыто: хлебать не пришлось из пустого корыта». А затем добавила от себя: «Этот безыскусный стишок, завершающий сказку, подчеркивает традиционную для таких сюжетов житейскую простоту: простоту крохотного королевства, где королева — на дружеской ноге с птичницей, а принцессу запросто посылают в курятник за яйцами… но, самое главное, простоту маленькой героини — такой сумасбродной, честной и любящей» (Маргарет Ходжс, Children’s Literature in Education [ «Детская литература в образовании»], декабрь 1981 года).
Некоторые сказки из этого собрания похожи на краткие заметки, которые опытный рассказчик может взять за основу выступления, щедро приукрасив их импровизацией. Такова, например, сказка под названием «Прекрасней всех на свете», записанная со слов цыганки Тайми Босуэлл в 1915 году. Эта странная коротенькая история (всего на один абзац) содержит широко известные мотивы (героиню, запертую в ящике, бросают в море; кольцо падает в воду, но возвращается в желудке выловленной рыбы), но нетрудно представить себе, что хороший рассказчик сумеет нарастить плоть и кожу на этот голый скелет, а затем оживить свое творение и придать ему неповторимую индивидуальность.
Между прочим, отличный пример такой способности к изобретательному наращиванию деталей являет сама Тайми Босуэлл — в одной из лучших на свете сказок, великолепной «Пестрой Шкурке». Запись этой истории — настоящее чудо. Мы как наяву слышим голос рассказчицы, как она нанизывает одну мелодичную фразу на другую, играя на сюжетном скелете, и словно джазовый музыкант — какой-нибудь Арт Тэйтум, Чарли Паркер или Коулмен Хокинс — рождает из горстки аккордов новую музыку, улетая так далеко, что, кажется, будто связь с исходной структурой потеряна безвозвратно, но всякий раз с идеальной точностью приземляется на верную ноту — причем как раз тогда, когда мы меньше всего ожидали. И, слыша это, мы смеемся от восторга. Нечто подобное происходит и в тот момент, когда туфелька приходится Пестрой Шкурке впору (да, это вариант «Золушки»), и молодой господин, истомившийся от любви к неизвестной красавице, которую встретил на балу, протягивает руки, чтобы заключить ее в объятия, и тут…
— Постой, — говорит она и убегает. И возвращается обратно — в том своем атласном платье с золотыми веточками и в золотой короне, и обе серебряные туфельки — у нее на ногах.
Молодому господину неможется, так он хочет обнять ее.
— Постой, — говорит она и опять убегает. И возвращается в платье шелковом, цветом как перья всех птиц небесных. И теперь уж она не говорит ему «постой», и тут он на нее как кинется! Как говорится, чуть заживо не съел.
Судя по всему, Тайми Босуэлл была на удивление забавной и изобретательной рассказчицей, и эта ее версия «Пестрой Шкурки» стала классической — как «Тело и душа» в исполнении Коулмена Хокинса и отчасти по тем же причинам. Мастерство тайминга, будь то непогрешимое чувство ритма или идеальное чутье на момент, когда можно вставить шутку, — вот что роднит хороших сказителей с хорошими джазменами; и в «Пестрой Шкурке» Тайми Босуэлл мы находим еще один пример блестящего тайминга, выражающегося на сей раз в точно рассчитанных переходах между временами. Когда нужно просто описать происходящее, спокойно и без напряжения, Тайми ведет свой рассказ в прошедшем времени: