В историю о воскресении я верю в том же смысле, в котором верю в рассказ о том, как Приам в «Илиаде» приходит в шатер Ахиллеса. Обе истории в равной мере трогательны и убедительны; когда я читаю их, мне кажется, что если бы описываемые события произошли на самом деле, то это случилось бы именно так, как описано.
Но это всего лишь история, всего лишь вымысел. Геза Вермеш, выдающийся исследователь жизни Иисуса, рассматривает в своей книге «Воскресение» (2008) шесть возможных объяснений того, почему гробница была найдена пустой, и ни одно из них не считает удовлетворительным, а в заключение утверждает, что лучшее из возможных толкований этого события — думать о нем как о «воскресении в сердцах человеческих». Как жаль, что христианам не хватило мудрости на этом остановиться!
Тем не менее после смерти Иисуса и исчезновения его тела произошло нечто такое, что чрезвычайно взволновало и потрясло его учеников. Они уверовали, что Иисус остался жив (пусть даже они больше не смогли с ним увидеться или, по другой версии, пусть даже те из них, которым он все-таки явился, поначалу его не узнали) и вскоре после своего воскресения вознесся на небеса. Этой веры — вкупе с растущей уверенностью в том, что человек, которого они знали, действительно был сыном Божьим, — хватило, чтобы зажечь в сердцах учеников энтузиазм и отвагу, с которыми они затем отправлялись в далекие странствия с проповедью Иисусова учения, претерпевали всевозможные тяготы и гонения, собирали группы последователей в разных городах и странах и начинали приближаться к сложным построениями христианского богословия.
Как мне кажется, в этом отношении христиане тоже проявляют своего рода дерзость. «Это были простые люди, не имеющие ни образования, ни опыта, — говорят они. — Как бы они смогли создать такую грандиозную организацию, как христианская церковь, если их и в самом деле не вдохновлял Бог?» Мой ответ: «Легко!» Создать религию вовсе не так трудно, как кажется: посмотрите, например, на сайентологию. И все мы знаем, как легко внушить людям мощные религиозные чувства, которые затем можно поставить на службу политическим целям.
Я полагаю, что Церковь, которая развилась на основе деятельности ранних христиан и со временем достигла вершин мирского могущества и богатства; которая разделилась на враждующие фракции, преследовавшие друг друга с чудовищной жестокостью; которая покровительствовала великим художникам и композиторам; которая открывала школы и больницы; которая помогала нищим и умирающим; которая на протяжении столетий оставалась единственным местом, где бедняки могли соприкоснуться с образцами художественной, музыкальной и архитектурной красоты; которая поддерживала диктаторов во многих странах третьего мира и ополчалась против своих же служителей, когда те выступали в защиту обездоленных; которая скрывала преступления священников и монахинь, подвергавших насилию несовершеннолетних; которая утешала больных и одиноких; которая подвергала дискриминации женщин и гомосексуалов; которая одной рукой поддерживала великих философов и ученых, а другой затыкала им рот; одним словом, Церковь, которая на протяжении всей своей истории творила самое разнообразное добро вперемешку со злом, — это организация, сложившаяся совершенно естественным путем. Это целиком и полностью творение рук человеческих.
В деле формирования этой организации воображаемая фигура Христа, на мой взгляд, сыграла куда более важную роль, чем историческая личность Иисуса, и если мы хотим понимать историю христианства достаточно ясно, следует различать, о котором из двух этих персонажей идет речь в каждом конкретном случае. Например, говорить «Иисус родился в Вифлееме», а не «Христос родился в Вифлееме»; или «Христос был Сыном Божьим», а не «Иисус был Сыном Божьим». Наверное, христиане возразят, что это одно и то же, но на самом деле нет: происхождение и функции двух этих персонажей различны.
Люди склонны искать причины и объяснения всему, что окутано тайной, и если никаких других причин не найдется, они предпочтут приписать тому или иному явлению сверхъестественную причину, лишь бы не пришлось смириться с тем, что причины нет. Это вовсе не значит, что люди глупы или злы: просто это их естественное свойство. Но никакая вера, пусть даже самая страстная, не превратит заблуждение в истину. Христианская теология со всеми своими сложными и тонкими умопостроениями — это плод человеческого воображения, а не результат поисков истины.
Но что насчет Иисуса?
Я снова возвращаюсь мыслью к человеку, которого две тысячи лет назад предали, подвергли бичеванию и распяли на кресте.
И вот что мне представляется: перед моим мысленным взором движется процессия призрачных фигур, посетивших Иерусалим на Страстной неделе. Это призраки из будущего: тени римских пап и священников, прелатов и проповедников, кардиналов и архиепископов, всех этих почтенных старцев и отцов Церкви, во всем великолепии высокого сана, при всех регалиях, в казулах, альбах и мантиях, с пекторалями, с драгоценными перстнями на пальцах, в митрах, в костюмах, сшитых на заказ, со всеми своими «кадиллаками», золотыми зубами и пышными шевелюрами.
И я представляю себе, что каждый из этих призраков мог бы, если бы только захотел, обнять и поцеловать Иисуса — прямо как Иуда, только с другой целью: этот поцелуй перенес бы его чудесным образом куда-нибудь в Александрию, в Афины, Багдад или Рим и тем самым спас бы ему жизнь. Иисус избежал бы ужасной смерти на кресте. Он бы остался жить. Он канул бы в безвестность; или продолжил бы свою проповедь, добавив немало новых удивительных и необыкновенных речей ко всем тем, что мы знаем; или даже написал бы книгу. Но, так или иначе, он бы остался в живых и избежал бы страшной казни.
И вот я представляю себе, как каждый из этих призраков смотрит на человека по имени Иисус, занятого своими гневными трудами — изгоняющего торговцев из храма, спорящего с книжниками и первосвященниками и бичующего их презрением и насмешкой, и с каждым днем все приближающимся к предательству и смерти, к тому финалу истории, который прекрасно известен всем этим призракам.
И мне представляется, как призраки шепчут:
«В конце концов, это ведь Божья воля…»
«Он сам это предсказал…»
«Я не имею права вмешиваться…»
«Да, конечно, это больно и грустно; но ведь через три дня…».
«Изменится весь ход человеческой истории! Весь мир пойдет в совершенно другом направлении! Я не могу принять на себя такую ответственность!..»
«Но как же все мое величие и богатство? Великолепие моего собора? Чудесная музыка, которую исполняют в моем хоре? Мой долг — позаботиться о том, чтобы все это сохранилось…»
«В общем и целом, если смотреть объективно, Церковь без Иисуса лучше, чем Иисус без Церкви. Пусть умирает…»
«Без этой смерти не будет Церкви, а без Церкви некому будет утешить умирающего ребенка, с которым я говорил в хосписе…»
И все они смотрят на человека и видят его натруженные руки и грязные ногти, слышат его хриплый голос, чувствуют сладкий запах масла, смешавшийся с запахом его пота, видят, как яростно сверкают его глаза, когда он дает отпор фарисеям… И каждый из призраков может сделать шаг, протянуть руки и спасти его от смерти, до которой остается всего два дня, или день, или считаные часы.
Но у каждого находится причина, одна из тысячи причин, чтобы удержаться от этого шага и отвернуться. И вот они все, один за другим, горделиво или брезгливо, смиренно или с тяжестью на сердце, бормоча дипломатичные соболезнования или преисполнившись искренним состраданием, отступают и возвращаются назад, в свое родное время, ко всем привычным удобствам и обрядам своей любимой Церкви, а человек Иисус остается один на один с неминуемой смертью.
Мне бы хотелось предложить этот мысленный эксперимент каждому христианину: если бы вы могли вернуться в прошлое и спасти этого человека от страшной смерти на кресте, как бы вы поступили? И если вы скажете: «Пусть он умрет, лишь бы Церковь жила», — то чем вы отличаетесь от Иуды?
Это эссе составлено из заметки «Как следует читать „Доброго человека Иисуса и негодника Христа“» и послесловия к изданию «Добрый человек Иисус и негодник Христос», выпущенному издательством Canongate в 2011 году.
Это книгу я написал для серии «Мифы», выходившей в издательстве Canongate. Сама идея пересказать какой-нибудь миф мне понравилась. Я попытался подступиться к нескольким историям из разных традиций, но потом понял, что все время возвращаюсь мыслями к центральному персонажу христианской религии. Разумеется, я был не первым, кто решился рассуждать об Иисусе как о мифе, — об этом говорят уже сто с лишним лет. Но это не помешало нескольким десяткам человек, прочитавшим анонс моей книги, написать мне, что вскоре я предстану перед Божьим судом и отправлюсь в ад. Как ни странно, стоило книге выйти из печати, как письма прекратились. Полагаю, их авторы решили, что теперь уже слишком поздно.
Кошка, резец и надгробный каменьНужна ли теория человеческой природы, чтобы понять, как писать истории?
О том, как писателю догадаться, что история пошла куда-то не туда (учитывая, что писать лучше все-таки вдоль волокон, а не поперек, и предполагая, что сочинение историй — это великая школа нравов)
В общем и целом я нахожу теории любого рода вредными. Сразу же уточню, что это чужие теории вредны. Мои-то просто превосходны. Например, у меня есть теория насчет науки: весьма вероятно, что существуют утверждения, которые верны, и большая часть того, что говорит нам наука, относится именно к этой категории. При этом я совершенно не утверждаю, что наука — единственный верный для нас культурно сконструированный способ мышления; для кого-то в другом месте и в другом времени она вполне может быть и неверна.
Я верю в науку. Но когда я пишу, я не мыслю научно. Когда я сочиняю историю, единственное, что имеет значение: помогает мне то или иное явление или мешает. Я приветствую все — даже любые суеверия, — когда сижу за столом с ручкой в руке. Да, я до сих пор пишу ручкой, потому что у меня есть одна, счастливая. И в этот момент мне нужна не теория человеческой природы или эволюции, а теория призраков, демонов, духов, гоблинов, магических ритуалов и одержимости дьяволом.