ты на три тонны спортивного инвентаря, который она намерена переправить в Мексику, Коста-Рику и Чили; которая, возможно, на следующий день, прежде чем вернуться к своему заточению в доме Грават, встретится с аргентинским послом, дабы помочь ему найти способ и сделать возможным, чтобы теннисные ракетки «Бруспорт» Чемпион класса люкс для Латинской Америки получили имя Гильермо Виласа и чтобы при этом ей не пришлось платить ни единого песо в государственную казну, но зато предоставить лично господину послу заслуженную компенсацию, устраивающие обе стороны размеры которой мы можем, ваше превосходительство, определить здесь и сейчас (и если посол продемонстрирует нерешительность, она заявит ему, что в таком случае ракетки будут называться Фолкленд, и прощайте жирные комиссионные)… Так вот, эта самая сеньора Элизенда Вилабру с бешено колотящимся сердцем прошла в столовую квартирки Кике, которую она сама же и оплачивала, и подумала каких бы слез мне это ни стоило, я намерена обнаружить здесь всех любовниц, которых он прячет в шкафах.
– Что ж, приступай, – тем же горестным тоном добавил Кике и отправился на кухню. – Пойду сварю кофе, пока ты шаришь под кроватями.
Элизенда, его тайная любовница, огляделась. Никаких признаков постороннего присутствия. Все это было в высшей степени неприятно, но она должна была сделать это. Никаких признаков. Шесть кубков: два – за слалом, один – за супергигант в Сестриере, еще один – за спуск во время международных соревнований в Тука-Негре, где Кике вступил в борьбу не на жизнь, а на смерть с самим Магнусом Энквистом, буквально вырвав у того решающие секунды исключительно потому, что хорошо знал местность, снег и воздух, ибо, когда он не предавался распутству в Барселоне, он, как одержимый, без конца бороздил лыжные трассы. Вместо того чтобы отправиться в спальню и заглянуть под кровать, дабы извлечь оттуда шлюшку Мамен, сеньора Элизенда уселась на диван перед кубками. Кике вышел из кухни, вытирая руки тряпкой весьма сомнительной чистоты.
– Ну что, закончила обход? Кровати? Шкафы? Все проверила?
Она отвела взгляд. Потом взяла с журнального столика, из кожаного портсигара, который она подарила ему после одной памятной ночи, во время которой она испытала пять оргазмов, сигарету. К рядам воинствующих противников курения она примкнет еще только через десять долгих лет. Кике сел рядом и нежно положил ей руку на плечо, как мечтали бы сделать адвокат Газуль, Хасинто Мас и пара министров. Элизенда сидела с отстраненным видом, устремив взгляд в стену напротив.
– Что с тобой? – сказал он самым своим обольстительным голосом. – Зачем ты меня так мучаешь?
– У меня нет никакой возможности узнать, верен ли ты мне. – Только теперь, сгорая от стыда, сеньора раскрылась перед этим самонадеянным красавчиком, моля его о верности.
– А что, мое слово в расчет не принимается?
– Нет. По правде сказать, нет.
– Ну так вот, знай, что твой возлюбленный верен тебе с головы до пят. Какой мне смысл тебя обманывать?
Наступило молчание. В кухне негромко запротестовал кофейник, словно выражая свое несогласие с заявлением верного возлюбленного. Кике понял, что ему надо действовать, и, сказав чтобы ты убедилась, что я тебе верен, схватил сеньору, нарочито грубо поднял ее с дивана, стащил с нее кофту и, пока она расстегивала крючки на юбке, разорвал и сбросил блузку.
Мамен Велес де Тена (супруга Рикардо Тены из ООО «Экспорт – Импорт»), с которой Элизенда Вилабру, будучи на три года моложе, поддерживала дружбу, базирующуюся на взаимных душевных излияниях, встревоженно наблюдала за ними сквозь щель в двери спальни; она увидела, как Кике, божественно сложенный, умопомрачительный мужчина, не обращая ни малейшего внимания на фырканье кофейника, стянул юбку с этой шлюхи Вилабру и, со звериной свирепостью, которая заставила Мамен содрогнуться всем телом, отбросив ненужный предмет одежды в сторону, в мгновение ока полностью обнажил тело этой мерзавки и опрокинул ее на диван. Она отметила про себя, что этот дикий боров, этот верный возлюбленный специально расположился таким образом, чтобы она могла все видеть сквозь дверную щель, после чего сей Давид Микеланджело резво взгромоздился на разгоряченную вдовушку. Да, кто бы мог подумать, что пятидесятилетняя благочестивая Вилабру способна с такой страстью наброситься на этого зверя Кике, да никогда… Вот уж действительно, чем святее, тем развратнее. Я-то всегда думала, что эта святоша Элизенда выше таких вещей, а оказывается, она еще как трахается с Кике и, наверное, с другими тоже. Надо сказать, зрелище необыкновенно возбудило Мамен Велес де Тену, особенно из-за секрета, который ей совершенно неожиданно удалось нынче выведать у судьбы: ах, потаскушка Вилабру, ну и скандал разразится, когда об этом узнают. И какой напор, какой пыл, как эта сонная муха сопит и стонет! А ножки у нее очень даже ничего для нашего с ней возраста, что есть, то есть. Боже мой, а какая попа у Кике, господи! Давид. Аполлон. Нарцисс.
Между тем Кике, верный возлюбленный, увлек сеньору Элизенду в райские кущи, так далеко, что, когда все закончилось, она еще какое-то время сидела обнаженная на диване, расслабленно глядя в окно, куря сигарету и думая о чем-то еще более далеком; Кике же зачем-то ушел в спальню и неизвестно чем там занимался. Раздавив окурок в пепельнице, Элизенда посмотрела в сторону спальни и крикнула ему хриплым голосом ты должен пойти купить мне новую блузку. Кике! Ты меня слышишь? Мне надо ехать в аэропорт.
С кухни доносился унылый, вязкий запах сбежавшего и подгоревшего кофе.
– Марк. Теперь можешь бросать бутылку.
Семнадцать ребятишек второго класса, занимавшихся сбором речных камешков, расположились вокруг Тины, чтобы сделать снимок перед тем, как торжественно забросить в реку бутылку с посланием, которое, если повезет, дойдет до учеников второго класса школы в Рибера-де-Монтардит, в трех километрах ниже по течению; это было одно из мероприятий кружка по изучению реки и ее окрестностей. Ослепительно-яркий день середины зимы никак не располагал к возвращению ни в лабораторию для проявки фотографий, ни в класс, ни к размышлениям, к бесконечным назойливым размышлениям относительно того, стоит ли ей нанять детектива, чтобы он наконец установил личность женщины, похитившей у нее покой; и это теперь, когда она уже договорилась с доктором Куадрат об обследовании, которое позволит определить происхождение так беспокоящих ее в последнее время весьма ощутимых покалываний в груди. Итак, два исследования одновременно. Сможет ли она когда-нибудь вновь стать счастливой?
– Можешь бросать. Только осторожно.
Марк Бринге, избранный для сей ответственной миссии вовсе не оттого, что он был лучшим из лучших, а просто потому, что он числился под номером двенадцать, правнук Жоана Бринге из дома Фелисо, того самого, что был третьим в черном списке Валенти Тарги, тайном списке сеньоры Элизенды, поцеловал пластиковую бутылку (как ему посоветовал Пеп Пужол) и бросил ее так удачно, что она тут же оказалась прямо посредине бурного потока реки Ногера. Все с облегчением наблюдали, как бутылка благополучно миновала прибрежные водовороты, достигла середины реки и начала покорно спускаться вниз по течению, причем весьма проворно, словно спешила поскорее добраться до моря, следуя тем же курсом, что и бездыханное тело Моррота, у которого во внутреннем кармане, у самого сердца, в металлической коробочке хранился документ чрезвычайной важности – документ, который призван был довести до сведения властей, в чьи руки он должен был попасть, что банды маки покидают долину Сорт, а также долины Ассуа, Феррера, Кардос и Анеу, дабы сосредоточиться в районе Фигераса; сие важнейшее сообщение указывало на то, что идет активная подготовка к акции, которая в дальнейшем получит название Большая Операция, а также на то, что вся заварушка произойдет совсем не там, где они предполагали.
– Это Тина Брос, да. Бутылка только что отправилась в плавание. Ждите примерно через полчаса.
– А как они ее выловят? А, Тина! Как они ее выловят?
– Сачком, – ответил Пеп Пужол, который все знал.
Тело вытащили багром с длинной рукоятью, потому что оно подплыло совсем близко к берегу, словно не поняв толком, куда именно должно было приплыть. Мертвеца перевернули на спину, чтобы понять, кто это, и переглянулись.
– Я его не знаю. Он не здешний.
– Он уже давно покойник.
– Надо сообщить в жандармерию.
– У нас будут проблемы. Захотят узнать…
– Но мы не можем его здесь оставить.
– Да брось ты! Ты что, думаешь, оживишь его? – Толчок в бок и знак следовать к повозке. – Давай, поехали, пока нас тут не заметили.
Все еще колеблясь и дрожа от страха, тот, что помоложе, с помощью багра отшвырнул труп Моррота на середину реки, чтобы он продолжил свое плавание и был обнаружен патрулем жандармерии Риберы, что и предполагалось, собственно говоря, в качестве конечной цели его скорбного путешествия. Юноша же сел в повозку, и ни один из этих двоих так никому и не поведал о своей зловещей находке, даже своим женам ничего не сказали, ибо времена никак не располагали к откровениям. Зато патруль жандармерии обнаружил тело Моррота, вытащил его из воды, обыскал и нашел металлическую коробочку; ее тут же, в надежде выслужиться перед начальством, открыли, развернули бумагу, и тот, что был пониже ростом, громко и взволнованно зачитал ее так, чтобы слышали все вокруг: валуны и речная галька, усачи и форель, мертвый Моррот и второй патрульный.
– Привет, товарищи из второго класса школы Рибера-де-Монтардит. Это послание доказывает, что если мы будем спускаться вниз по реке, то в конце концов выйдем к морю. Мы проследили по карте, что проплывем мимо многих деревень вроде вашей, преодолеем несколько плотин и потом в районе Камаразы войдем в реку Сегре; затем в том месте, где расположена Мекиненса, попадем в Эбро. А там уже прямо в море. После Страстной недели мы на три дня едем на экскурсию в дельту реки Эбро. А вы?