армейских чинов. Не знаю, где они договорились встретиться, но это точно будет на обратном пути. И вдруг теперь они ни к селу ни к городу требуют, чтобы я явился в эту гостиницу.
В конечном итоге все же победила моя дисциплинированность, и после обеда, заперев школу, я отправился в Сорт, воспользовавшись грузовиком Пере Серральяка. У этого человека такое доброе сердце, что, хоть он и избегает меня, выражая тем самым свое явное презрение ко мне как к ушлому фалангисту, он тем не менее не в состоянии отказать мне в услуге; он высадил меня возле Риберы, и мне осталось пройти пешком не более получаса. Всю поездку я еле сдерживался, чтобы не прокричать во весь голос Серральяку-каменотесу, что нет, я совсем не такой, как он думает. Вот так, доченька, и проходит теперь моя жизнь, в постоянной борьбе со своим заветным желанием – заявить всему миру, что я не таков. Чтобы успокоиться, я заговорил с ним о сыне, заверяя, что Жаумету надо учиться, он любит читать и очень восприимчив к знаниям.
– У нас в доме есть книги.
– Это заметно. Пошлите его учиться в Тремп.
– Это невозможно. Очень дорого.
– Ну так поместите его в семинарию.
– А вот этого я и в пьяном угаре не сделаю. Вы уж простите меня, сеньор учитель, но…
– Я понимаю… Но там ведь можно получить бесплатное образование. А уйти оттуда можно в любой момент.
– А что, если ему придется по вкусу? Что тогда, а?
Серральяк-каменотес покачал головой и выбросил окурок в окошечко грузовика.
– Мы, крестьяне, никогда не перестанем быть крестьянами, – изрек он.
– Но вы не крестьянин.
– Да нет, я такой же крестьянин, как все. Только обрабатываю не землю, а камни.
И он посмотрел в окно, в другую сторону, давая понять, что хватит об этом, что, каким бы распрекрасным учителем я ни был, принимать решения относительно будущего его сына будет он. Больше мы до самой Риберы не разговаривали.
Шагая по дороге, Ориол еще долго слышал астматическое фырканье грузовика, отчаянно ползшего по узкой извилистой дороге в Эстаон.
В тусклом свете сумерек смутно проступал силуэт обшарпанного айнетского пансиона. Ориол поступил в полном соответствии с инструкциями, которые фигурировали в присланной ему записке: вошел, попросил ключ от номера пятнадцать и вел себя в высшей степени осмотрительно.
– Что вы сказали?
– Номер пятнадцать.
Хозяин, не сказав ни слова, вручил ему ключ и ушел в свою каморку, словно не желая ничего знать. Ориол прочел номер на металлической табличке: пятнадцать. Собрался было постучать в дверь, но вспомнил о ключе. Вставил его в замочную скважину и повернул. Первое, что он ощутил, когда вошел в комнату, был запах. Духи. Дверь открылась с каким-то безутешным стоном, и он увидел лейтенанта Марко, который должен был со своими людьми находиться совсем в другом месте; он сидел на стуле, устремив взгляд в сторону двери и источая потрясающий аромат нарда. И тут у Ориола перехватило дыхание и сердце забилось как бешеное: это был вовсе не лейтенант Марко. Элизенда Вилабру, Элизенда, окутанная изысканным ароматом нарда, поднялась со стула и с самым серьезным видом произнесла уверена, что первой поздравляю тебя с днем твоего святого. И только тогда робко улыбнулась.
Когда он выходил из здания военного правительства, случился первый за весь день приятный сюрприз: он встретил своего почитателя, товарища Картелью, с которым ему довелось разделить опасность и славу во время победоносного арагонского наступления и с которым он имел честь оказаться среди первых солдат, триумфально вошедших в Каталонию и изгнавших оттуда советские и сепаратистские орды; это они заставили жителей захваченных деревушек приветствовать войска вскинутой вверх правой рукой и кричать даздравствуетиспания, вставайиспания. Мало того, они заставили их радостно обнимать солдат, ибо это были защитники Отечества, доблестные бойцы славной Национальной армии генералиссимуса Франко. Расчувствовавшись, они с Картельей приветствовали друг друга прямо посреди улицы, взметнув кверху руку и щелкнув каблуками: он – в гражданской одежде (чтоб они провалились в преисподнюю, эти чертовы шлюхи из дома Мареса), а товарищ Картелья – при полном параде, в безукоризненно вычищенной форме. Видимо, те, что поближе к столице, обслуживались все же получше, чем в горном захолустье.
Сидя под навесом кафе «Сендо», под неусыпным наблюдением двух пар беспокойных глаз, два фалангиста поделились друг с другом последними новостями, и Тарга предупредил товарища, чтобы тот не забывал, что остались еще элементы, готовые подставить подножку истинным патриотам, причем даже в армии и правительстве.
– Не может быть.
– Очень даже может. Это военные.
– А ты не отступай. Все товарищи нашей провинции тебя обожают.
Что ж, может быть, стать заместителем главы окружной организации движения будет не так уж сложно.
– Ты так думаешь?
– Даже не сомневайся! Ты ведь практически живешь на границе и умудряешься держать в руках целую деревню паршивцев.
– Да-да, но, представляешь, один негодяй-полковник как раз в этом меня и упрекает. Пожалуй, следует сообщить об этом Сагардия. Или Юсте.
– А ты что, знаком с ними? – Рот и глаза собеседника широко раскрылись.
– Да, мы близкие друзья. – Торжествующе: – Хочешь, я представлю тебя Юсте? Какие у тебя на сегодня планы?
Элизенда подошла к двери и закрыла ее. В ушах у нее крохотными безмолвными сполохами засверкали бриллиантовые сережки. Ориол застыл на месте как вкопанный, не зная, что делать. На какие-то несколько бредовых мгновений он подумал, что Элизенда сотрудничает с маки. Она встала напротив него и сказал спасибо, что пришел, и он чуть было не ответил а я думал, что у меня встреча с лейтенантом Марко и… Но тут она взяла обе его ладони в свои и сказала дорогой Ориол, я знаю, ты остался один; с тех пор как твоя жена покинула тебя… в общем, одиночество наверняка тебе в тягость. И я хочу помочь тебе, потому что в какой-то степени я за это в ответе.
– Даже не знаю, как ты можешь мне помочь. – Ориол был очень обеспокоен и держался настороже.
Он думал о беседе, которую намеревался с ней провести, почему она уверяла его, что с Вентуретой ничего не случится, я не желаю иметь с этой женщиной ничего общего. Но она, словно угадав его мысли, вдруг приподнялась на цыпочках и поцеловала его в губы, лишив его этим невероятным поцелуем дыхания, сомнений и памяти, ведь невозможно, чтобы такая изысканная дама обратила внимание на такого мужчину, как я, чтобы…
Однако она настолько обратила на него внимание, что буквально впилась в его губы и не отпускала их, пока чуть не задохнулась; оторвавшись от него, она посмотрела ему прямо в глаза и нежно погладила по лицу, думая достойный мужчина, культурный мужчина, красивый мужчина. Никому не отдам.
Пробел в тексте. Непонятные каракули. Наверняка Ориол Фонтельес сомневался, следует ли ему делиться с дочерью своей тайной, тем, что у него была совершенно невероятная возлюбленная, имя которой он по каким-то своим мотивам не желал упоминать. Тина понимала его колебания, но в этот момент она возненавидела Ориола, потому что это свидание проходило у него в той же гостинице, где Жорди… В которой… В общем, там. Да, пятьюдесятью годами позже, но в той же скромной придорожной гостинице.
– Я тебе нравлюсь?
– Да, очень.
– Я знала это. Когда ты писал мой портрет… я уже тогда это знала.
– Но послушай, ты ведь замужем и…
– А ты женат. Почему ты меня в последнее время избегаешь?
– Да так.
– Почему? – настаивала она. – Ориол, посмотри на меня.
Ориол долго колебался, прежде чем признаться.
– Ты и так знаешь. У меня такое впечатление, что ты могла бы сделать гораздо больше, чтобы избежать смерти…
– Валенти Тарга, – резко перебила она его, – меня обманул. Он поклялся мне, что намерен лишь припугнуть людей в деревне, что с мальчиком ничего не случится.
– И ты ему поверила.
– Когда я приехала, все уже свершилось, и ничего было уже не поделать.
– Но почему ты тогда не сообщила о его преступлении в полицию?
– А почему ты не сообщил?
Молчание. Теперь эта встреча могла завершиться полным провалом, но, как бы то ни было, прежде чем ринуться к вратам рая, он должен был произнести эти слова. Элизенда подошла к нему, положила руки на плечи, посмотрела в глаза, и все колебания Ориола растворились в воздухе. Он с облегчением улыбнулся, словно вернувшись к родному порогу из дальнего странствия, она ответила на его улыбку и спокойным голосом, с совершенно естественными нотками повелительности, которую источала даже ее кожа, сказала:
– Ни за что не допущу, чтобы кто-то разлучил нас теперь, когда мы обрели друг друга, никто не посмеет сделать это, никто. – Она слегка отстранилась от него и продолжила: – Давай все расставим на свои места: ты мне нравишься, я тебе нравлюсь, и ни у кого нет права вмешиваться в наши чувства. Договорились?
– Договорились.
– Никто ничего не должен знать. Особенно Бибиана.
Она предлагала ему определенный тип отношений, своеобразный поведенческий кодекс. И он с учащенно бьющимся сердцем принял его. А Элизенда между тем продолжала:
– Я не хочу, чтобы у какого-нибудь адвоката моего мужа появились основания обвинить меня в… Ну, в общем, в адюльтере. Такое совершенно невозможно. Это цена вопроса.
– Но ситуация несколько…
– Ты мне нравишься. Я нравлюсь тебе?
– Да. Очень. Необыкновенно.
– В таком случае нам ничего не страшно. Если возникнет какая-то проблема с моим мужем, это мое дело, а не твое. Договорились?
– Но… Не знаю. Честно говоря, я ошеломлен.
– Но если ты сделал то, о чем шла речь в письме, ты знал, на что идешь.
– Я думал… Хотя ладно, это не имеет значения.
Он сделал шаг вперед, больше не думая об опасности. Он сделал этот шаг. Приблизился к Элизенде, взял ее за подбородок с непринужденностью, которую прежде даже не мог себе вообразить, отогнал от себя источавшее упрек воспоминание о Розе с ее вздутым животом и о Вентурете со свинцом в глазу и прикрыл веки, чтобы упиться ароматом нарда.