– А вы, видно, такие тупые, что все никак не можете его прикончить.
– Знаешь, а меня ведь предупреждали, чтобы я не говорил тебе, где твоя жена.
– Извини. – Ориол сделал над собой усилие, чтобы успокоиться.
Лейтенант Марко сделал глубокий вдох и, выпуская из легких воздух, изрек:
– Этому Тарге дьявольски везет.
Еще одна пауза. Далекий лай бдительного пса нарушил безмолвие ночи. И тут лейтенант Марко вдруг сказал Эм-и-пять просил передать тебе благодарность за твою идею операции Моррот. Цель достигнута.
– Это было нетрудно. Но я боюсь. Я просто умираю от страха.
– Как и все мы. Но такие люди, как ты, необходимы. Как и тот, кто посылает нам сигналы с Торреты. Как и тот, кто доставляет донесения. Элиот вернулся, чтобы провести реорганизацию наших сил.
– Ты работаешь на англичан?
– Мы работаем на демократические силы, каковы бы они ни были. – Бесконечная пауза. – Ну и на союзников, само собой разумеется.
Ориол отошел от окна и на ощупь отыскал глиняный горшок с орехами. Зачерпнул горсть прогорклых лесных орешков и вернулся к своему товарищу.
– Когда я познакомлюсь с Элиотом?
– Ты с ним знаком.
– Так это ты? – Он протянул ему несколько орешков.
– Нет. Это ты.
Ориол на какое-то время лишился дара речи.
– Но это неправда. Элиот действует здесь уже два года.
– Ты третий Элиот. Наш связной – всегда Элиот.
Я – Элиот. То есть Элиот – это никто. Я, школьный учитель, брошенный женой и дочерью, имеющий любовную связь с женщиной, которая совершенно ему не подходит, потому что они находятся по разные стороны баррикады, так вот оказывается, что, согласно существующей легенде, я обладаю необыкновенными организаторскими способностями и мобильностью.
– Но я не вылезаю из деревни, а Элиот действует в…
– На самом деле Элиот – это еще несколько человек. Мы сами не знаем, кто он. Однажды мы придумали операцию «Красный колокольчик». В другой раз… Важно все время держать армию в напряжении.
– А что я должен делать как Элиот?
– На настоящий момент постараться не умереть.
– А, понятно.
– Да. Ты уже семь месяцев Элиот. А школа уже семь месяцев – наш остров безопасности. Настоящий символ.
– Символ чего?
– Выживания. Ни один из наших островов не существовал так долго.
– Ага.
– И ни один Элиот. Главный штаб утверждает, что, если ты останешься в живых, мы постепенно будем наполнять тебя новым содержанием.
Маки, Эм-и-пять, союзническая армия постепенно будут наполнять меня содержанием, как наполняют мясным фаршем каннеллони на День святого Стефана. Словно они не знают, что я всего-навсего учитель, который пишет пейзажи; правда, с тех пор как я оказался здесь, в экстраординарной для меня обстановке, я занимаюсь тем, что пишу портреты важных персон, таких как Роза с ее животом, в котором уже была ты, доченька моя. Как Элизенда Вилабру, как Тарга. Когда-нибудь я поведаю тебе, доченька, об одной знакомой даме. Хотя не знаю, смогу ли.
– А что случилось с предыдущими Элиотами?
– Их, увы, убили.
– Ах ты, черт! Быть связным опасно.
– Да. – В тишине было слышно, как Вентура жует орешки. – Они прогоркли.
– Это единственное, что у меня есть.
– На следующей неделе мы установим на школьном чердаке радиопередатчик.
– Да у вас с головой не в порядке. А если меня схватят?
– И еще я принесу тебе пистолет. Если передатчик обнаружат, ни в коем случае не называй им частоты.
– Запросто.
– Сила Элиота заключается в способе его существования.
– Существования в виде призрака.
– Не знаю. Мы, например, хотим, чтобы когда эсэсовцы встречаются с генералом Юсте и его полковниками, они боялись, что Элиот взорвет землю у них под ногами. – Несмотря на высказанное замечание, он сунул в рот еще несколько орешков. – Да, отлично сказано, призрак, да, именно призрак. Поскольку я все время в движении и никогда не останавливаюсь, иногда я тоже Элиот. Ты повсюду.
– Если ты все время в движении, то почему, когда схватили твоего сына, ты не пришел, чтобы занять его место?
Продолжая вглядываться в темноту, лейтенант Марко дожевал орешки и позволил себе еще одну паузу, чтобы скрутить папироску. Облизав край бумаги, он резко бросил:
– Ты считаешь, что вправе спрашивать меня об этом?
– Не знаю. Так почему ты не пришел?
– Я был в Тулузе. Когда до меня дошло известие…
Когда до него дошло известие, Вентура просто обезумел, пригрозил смертью команданте Каспе, который не дал ему разрешения на явку с повинной, и, нарушив все приказы, сбежал из ставки. Он прибыл в Торену поздно ночью и очутился перед свежей могилой сына, своего наследника. Да, он приехал слишком поздно и чуть не умер от горя, и трое сопровождавших его товарищей заставили его исчезнуть из деревни той же ночью. Его не отдали под военный трибунал в Тулузе лишь потому, что таких людей, как лейтенант Марко, было очень мало.
– Что ты говоришь?
– Да ничего. Что я был в Тулузе. – И указывая на окно: – Внимание, осталось совсем немного.
Они снова замолчали, на этот раз довольно надолго. Время от времени, когда Вентура делал затяжку, их лица окрашивались в цвет крови.
– А я слышу реку Памано, – сказал Ориол.
– Но из Торены Памано не слышно.
– А я слышу. – Тишина. – Неужели ты не слышишь?
Вентура с трудом сдержал улыбку, всплывшую откуда-то из глубины. Однако Ориол ее почувствовал и с удивлением взглянул на товарища. Вентура затянулся папиросой.
– Дело в том, что… старики Торены, наши деды, когда я был маленьким, говорили, что…
– Что?
– Говорили, что реку слышит лишь тот, кому суждено умереть.
– Всем нам суждено умереть, – возразил учитель, почувствовав себя явно неуютно.
– Ее называют рекой тысячи имен, – сказал Вентура в надежде нарушить возникшую неловкость.
– Почему тысячи имен?
– Сначала она носит имя горы, которая питает ее воды, и называется Памано. Ниже по течению некоторые называют ее Бернуи, а дальше – река Алтрон, и при этом у нее меняется голос и вкус воды. Даже форель в Алтроне совсем другая, не такая нежная и вкусная, как та, что мы ловим в Памано.
Вентура сделал глубокую затяжку. Он был далеко отсюда. Пристально вглядывался Торрету, но при этом ловил рыбу на берегу реки Памано.
– А еще дальше, у моста Моли, ее называют река Сант-Антони, и там она уже совсем не поет своих песен.
Молчание. На горе Торрета-де-л’Орри – кромешная тьма. У них уже саднило в глазах от бесконечного вглядывания в ночной мрак. Вентура поморгал немного, сплюнул табачную крошку и сказал:
– Знаешь, о чем однажды спросил меня Вентурета?
– О чем?
– Мы возвращались из Бони-де-ла-Мата и, когда добрались до Памано в районе Сеури, поехали вдоль реки.
Лейтенант Марко снова замолчал. Сделал еще одну затяжку. Ориол подумал, что, видимо, мысленно он оказался со своим сыном на берегу реки, а может быть, просто задремал. И решил не нарушать наступившей тишины. Но пауза длилась так долго, что в конце концов он рискнул сказать послушай, так что тебе сказал Вентурета?
– Что?
Словно пробудившись ото сна, Вентура затушил окурок в блюдце, служившем ему пепельницей, и вздохнул:
– Да какая разница? Ему было годиков пять или шесть. – И энергично: – Ну-ка, давай! Пора уже.
– И все-таки что он тебе сказал?
Несмотря на кромешную тьму, он почувствовал, что по бороде у лейтенанта Марко катятся слезы. Они ни на мгновение не теряли из виду Торрету, стараясь не пропустить сигнала, и от напряженного вглядывания в темноту у них зудели глаза. Раздавшийся во мраке голос лейтенанта был чернее ночи:
– Он сказал мне папа, а сколько мне будет лет, когда я вырасту? – Он судорожно провел рукавом по лицу. – Представляешь, какой вопрос задал мне малыш?
Было ровно одиннадцать. С бесстрастной пунктуальностью, от которой Ориол всегда внутренне содрогался, фонарь моргнул два раза. Две вспышки света озарили ночной мрак. И снова непроглядная тьма, тишина, холод. Две вспышки. Два всполоха. И снова чернота. Никаких сомнений не было: два раза. Такое долгое ожидание ради секундного сеанса связи. Представление закончилось. А теперь все спать.
– Два, – сказал лейтенант Марко, беря последние орешки. – Уходим.
– Два сигнала, – засвидетельствовал капрал Фаустино, двигаясь по склону Пужалт в сторону Сорта. – Что это значит, черт побери?
– Мы идем или нет, капрал? – Патрульный расчет дрожал от холода, к тому же они забыли в казарме папиросы.
– Обязательно надо отметить это в донесении. Точно надо записать, – заключил капрал.
– Ты совсем не отдыхаешь, Вентура.
– Вот закончится война…
– Послушай…
Вентура поднялся и посмотрел на тень, которая была Ориолом.
– Что? – спросил он.
– Ты имел какое-то отношение к смерти отца и сына Вилабру?
Вентура закутался в темное пальто, в котором он сольется с холодом ночи, когда будет пересекать площадь, прильнув, словно ящерица, к стенам домов и двигаясь в направлении школы, где тринадцать вооруженных до зубов солдат ожидали распоряжений, чтобы передать наверх план британской разведки Большая Операция. Портфель, полный предложений, опасений, карт, установок, подозрений и безумной надежды.
– Почему ты спрашиваешь?
– Чтобы кое-что выяснить для себя.
– Ах, учитель хочет кое-что выяснить для себя.
– Да. Почему тебя так ненавидит Тарга?
– Спроси у него.
– Он говорит, что это ты облил бензином брата… сеньоры Элизенды.
– С этой женщиной надо держать ухо востро. Говорят, вы большие друзья.
– Кто говорит?
Жоан Эспландиу из дома Вентура, оставив вопрос без ответа, молча открыл дверь и исчез в ночи, с проворством кошки двигаясь к школе. Ориол так же молча последовал за ним.
Он не мог быть доволен жизнью, потому что на нем фалангистская форма, потому что он никогда не видел своей дочери, потому что его жизнь висит на волоске, потому что Вентурета, потому что женщины семейства Вентура меня презирают, потому что я все время ловлю на себе брошенные украдкой недобрые взгляды вдов, чьи мужья погребены в каком-нибудь поле у Эбро или того хуже – прямо здесь, неподалеку, у дороги, близ Риалба или Эскало. И еще нескончаемый список этих потому… Так что единственное мое утешение – это писать тебе, доченька, и рассказывать тебе обо всем. Ты, скорее всего, так и не прочтешь эти строки, но все равно пусть они будут написаны. И может быть, кто-то помимо мышей, что бродят ночью по школе, обнаружит эти тетрадки и мои рисунки. Быть может. И если это случится, я умоляю этого человека сделать все возможное, чтобы написанное мною дошло до моей дочери. Молю от всего сердца.