ие хлопкоочистительных машин и сахарных заводов с их трубами. Дым стелется над землей плотной пеленой, точно второе небо. Кругом грязно, сажа черным слоем осела на кирпичных зданиях, деревянных домиках, людях, лошадях. Мулы и рабочие тащат на себе тюки хлопка, дрова, бочки с сахаром, мелассой и виски и загружают их на пароход, который скоро отчалит и пойдет вверх по реке, на север, туда, где живет народ, у которого есть деньги на это добро.
Старушка Искорка совсем расхромалась, и я рада, что нас ждет остановка, хотя это местечко мне и не нравится. Мы объезжаем людей, ящики, вагоны, груженные рабочими инструментами, — толкают мужчины, и белые, из городской бедноты, и темнокожие. Нарядной одежды ни у кого нет и в помине. Нет тут и ни одной дамы. Поэтому, когда мы появляемся на улице, к нам тут же приковывается всеобщее внимание. Белые мужчины прерывают работу и с любопытством косятся на нас, почесывая подбородки. Темнокожие — смотрят из-под шляп, покачивая головой, пытаются поймать мой взгляд, будто хотят предупредить о чем-то.
— Лучше дам своих на дорогу свези, — шепчет мне один из них, когда я спрыгиваю с облучка и веду Искорку между двух повозок, которые стоят до того близко друг к другу, что едва можно протиснуться. — Тут им не место.
— Не по моей воле мы тут, — вполголоса отвечаю я. — И скоро уедем.
— Уж не задерживайтесь, — отвечает мой собеседник и откатывает пустые бочки, освобождая нам путь. — Лучше бы вам засветло отсюда уехать, а не то быть беде.
— Хватит трепаться! — мисси Лавиния хватает кнут, оставшийся на облучке, и пытается хлестнуть им Искорку. — Оставь моего кучера в покое, эй ты! И дай проехать! У нас тут дела, между прочим.
Мужчина отходит в сторону.
— Эти черномазые страсть как любят языком трепать! Стоит им только сойтись, как начнут трещать, и за уши не оттащишь! — возмущается мисси. — Правду я говорю, а, кучер?
— Да, мэм, — отзываюсь я. — Именно так.
Впервые меня охватывает злорадство. Мне приятно водить ее за нос! Она ведь даже не понимает, с кем разговаривает. Лгать, конечно, грешно, но я, как это ни странно, своей ложью горжусь. Она придает мне сил.
Мы оказываемся возле каких-то зданий у реки. Мисси Лавиния просит подъехать к ним с задней стороны, и я повинуюсь.
— Вот! Нам в красную дверь, — говорит она с таким видом, точно ей это место знакомо, но меня не оставляет чувство, что на самом деле она здесь впервые. — Тут находится транспортная контора мистера Уошберна. Он не только папин советник в юридических вопросах и управляющий его техасскими землями, но и один из важнейших деловых компаньонов, если вдруг кому неизвестно. Однажды папа взял меня с собой в Новый Орлеан, на ужин с мистером Уошберном. Они полночи проговорили в комнате для отдыха, а мне, понятное дело, пришлось уйти в номер, чтобы пораньше лечь спать. Но я, конечно, притаилась за дверью и немного подслушала их разговор. Они с папой состоят в одном… джентльменском обществе… И я узнала, что мистеру Уошберну, оказывается, поручено взять в свои руки все дела отца, если тот вдруг утратит дееспособность. А потом еще папа сказал мне, что, если что-нибудь случится, надо непременно отыскать мистера Уошберна. У него хранятся копии папиных документов. И немудрено: наверняка он сам же помогал их составлять.
Надвинув шляпу на глаза, я украдкой поглядываю на Джуно-Джейн. Поверила ли она во все это? В замешательстве она перебирает поводья маленькими пальчиками в кожаных перчатках и не сводит глаз со здания. Тревога передается и ее рослому серому скакуну. Он поворачивает голову, тычется мордой в ее туфельку и тихо ржет.
— Ну пошли! — зовет мисси Лавиния и пытается выбраться из коляски. Мне остается только помочь ей в этом. — Если мы так и будем тут рассиживать, ничего не решится, верно? И нечего бояться, Джуно-Джейн. Или ты и впрямь не так уж и спокойна за свою судьбу?
По спине снова пробегает зуд, не сулящий ничего доброго. Мисси чуть ли не всю дорогу теребила свой золотой медальон. А это верный знак, что она замыслила что-то страшное. Джуно-Джейн бы сейчас развернуть лошадь, пришпорить ее и понестись прочь во весь опор. Не знаю точно, что на уме у мисси, но чую — быть беде.
Красная дверь открывается с едва слышным скрипом. На пороге стоит высокий, крепко сбитый мужчина с золотистой кожей. Я бы приняла его за дворецкого, вот только на нем нет ливреи — лишь рабочая рубаха и коричневые шерстяные брюки, обтягивающие мускулистые бедра и заправленные у колена в высокие сапоги.
Он хмурится и обводит нас всех внимательным взглядом.
— Да, мэм! — наконец произносит он, глядя на мисси. — Чем могу помочь? Вы, должно быть, дверью ошиблись.
— Меня ждут! — резко сообщает мисси.
— А меня ни о чьем визите не предупреждали, — говорит он, не двинувшись с места, и мисси теряет терпение.
— А ну позови-ка своего хозяина! Немедленно!
— Мозес! — раздраженно зовет мужской голос из глубины конторы. — Займись-ка тем, что я тебе поручил! Нам нужно найти на «Звезду Дженеси» еще пятерых! Здоровых, с крепкими спинами! Чтоб к полуночи были здесь!
Мозес в последний раз окидывает нас взглядом, отступает и исчезает во мраке.
А к двери вместо него подходит белый мужчина — стройный, рослый, с запавшими щеками, усами пшеничного цвета и бородкой клинышком на остром подбородке.
— Меня ждут. Мы приехали к другу, — заявляет мисси, нервно потирая шею. Голос у нее такой, точно она ваты в горло набила — так что сразу ясно, что врет.
Незнакомец отступает в сторону, пропуская нас, а сам вытягивает шею и придирчиво оглядывает переулок. По левой стороне лица у него тянутся застарелые шрамы, точно полосы подтаявшего воска, а один глаз закрывает повязка.
— Наш с вами общий друг настоятельно попросил меня впустить внутрь только двоих.
Я опускаюсь на корточки, съеживаюсь, чтобы стать как можно незаметнее, и осматриваю хромую ногу Искорки.
— А нас как раз двое! Не считая моего кучера, конечно, — с нервным смешком добавляет Лавиния. — Сами понимаете, дамам опасно путешествовать в одиночку! Уверена, мистер Уошберн нас поймет. — Мисси заводит руку за спину и выпячивает грудь, хотя, по правде сказать, хвастать ей особо нечем. Фигура у нее без особых изгибов и плоская, что вверху, что внизу, а плечи широкие — в отца. — Нам еще домой возвращаться, и хотелось бы засветло, а путь неблизкий. Так что я предпочла бы немедленно приступить к делу, — продолжает тем временем мисси. — Я прихватила с собой то, что мистер Уошберн… просил меня привезти.
Не знаю, замечает ли это кто-нибудь кроме меня или нет, но в этот самый миг мисси бросает взгляд на Джуно-Джейн, точно она-то, ее юная единокровная сестричка, и есть то, что просил привезти мистер Уошберн.
Дверь открывается шире, и незнакомец исчезает за ней. Меня прошибает липкий, холодный пот.
Джуно-Джейн привязывает лошадь к коляске, но так и остается на улице. Под порывами ветра подол ее бело-синего платья и белые нижние юбки липнут к худеньким лодыжкам. Она скрещивает руки на груди и морщит нос, точно уловив нестерпимую вонь.
— А что это такое тебя попросили привезти? Откуда мне знать: может, ты подкупила мистера Уошберна, чтобы он обставил все так, как выгодно тебе?
— Мистеру Уошберну ничего от меня не нужно. Сама посуди: вон какими богатствами он владеет! — мисси обводит рукой высокое здание, реку, плещущуюся рядом. — Разумеется, в партнерстве с папой. Мне бы, конечно, было бы куда как удобнее переговорить с мистером Уошберном с глазу на глаз, но тогда тебе пришлось бы поверить на слово мне и всем тем сведениям, которые я бы тебе пересказала. И если бы выяснилось, что у мистера Уошберна и впрямь хранится единственная копия отцовских документов, я могла бы ее сжечь прямо в конторе, и ты никогда бы об этом не узнала. Но, полагаю, ты хочешь присутствовать лично, а не допрашивать меня после. Если сейчас же не войдешь внутрь, тебе придется мне поверить на слово.
Джуно-Джейн вытягивает руки вдоль тела. Сжимает кулаки:
— Да я скорее змеюке подколодной поверю, чем тебе!
— Ну я так и думала, — заключает мисси и протягивает Джуно-Джейн ладонь. — Тогда пойдем туда. Вместе.
Джуно-Джейн пулей проскакивает мимо протянутой руки, взбегает по ступенькам, заходит в дверь. Последнее, что я вижу, — это длинная черная волна ее волос.
— Присматривай за лошадьми, кучер. Если с ними что-то случится, отделаю тебя так, что мало не покажется, — бросает мне мисси Лавиния и тоже исчезает за дверью, которая со стуком захлопывается. Я слышу, как за ней задвигают засов.
Я покрепче привязываю лошадь Джуно-Джейн, а потом чуть-чуть ослабляю уздечку и ремешок, упирающийся Искорке в живот. Затем я прячусь в тени у стены, забираюсь в пустую бочку из-под сахара, лежащую на боку, откидываю голову назад и закрываю глаза.
Долгая ночь, проведенная почти без сна, тут же напоминает о себе, и я не замечаю, как засыпаю.
Мне снится двор работорговца. А перевернутая бочка превращается в деревянный домик, где меня опять отнимают у матушки.
Потерянные друзья
Уважаемая редакция/ Умоляю вас разместить в своей бесценной газете еще одно объявление о поиске моего брата, Кальвина Элстона. Мы разлучились в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году, когда он ушел вместе с полком федеральных войск. В последний раз о нем приходили вести из города Шривпорт, Техас. Если кто-нибудь знает о нем, напишите, пожалуйста, в город Костюшко, Миссисипи.
(Из раздела «Пропавшие друзья» газеты «Христианский Юго-Запад», 18 декабря, 1879)
Глава шестая
Бенни Сильва. Огастин, Луизиана, 1987
Когда я возвращаюсь домой, дождь наконец прекращается. Осторожно ступая по скользкой от влаги земле, я прохожу мимо статуи святого и поднимаюсь по ступенькам. Мне никак не удается отделаться от чувства вины за то, что мой звонок тетушке Ладжуны, ради которого пришлось зайти в пустующую школу, получился слишком уж эмоциональным. Тетя Сардж, которую, как я теперь выяснила, на самом деле зовут Донна Элстон, теперь, чего доброго, считает меня истеричкой. Но в свою защиту могу сказать, что во время того звонка дождь так сильно хлестал по школьным окнам, что за ними ничего толком не было видно, и я с ужасом воображала, какой водопад, должно быть, стекает с крыши дома и что он наверняка вот-вот переполнит мой импровизированный резервуар.