ые цвета — солнечно-желтый, белый и насыщенно-зеленый, — из-за чего жилище кажется прямо-таки кукольным. При виде него во мне только крепнет решимость продолжить попытки и уговорить Натана сохранить дом, в котором я сейчас живу. Если им заняться, он будет выглядеть ничуть не хуже этого! Завтра как раз день, когда работает фермерский рынок. Надеюсь, у меня получится поймать Натана.
Впрочем, это потом. Сейчас надо разыскать Ладжуну.
Мне никто не открывает, но из-за дома раздаются голоса, и я, обогнув безупречную клумбу, иду к проволочному забору и покосившимся воротам. Цепкие стебли ипомеи вьются вдоль кольев и оплетают сетку, отчего издали забор напоминает пестрое полотно.
В саду, занимающем добрую часть двора, на грядке с какими- то рослыми кустиками работают две женщины в потрепанных соломенных шляпках. Одна из них крепко сбита, а ее движения неспешны и скованны. Вторая, должно быть, Сардж, хотя в шляпе с широкими полями и перчатках в цветочек ее сложно узнать. Я наблюдаю за этой картиной пару мгновений, как вдруг в сознании вспыхивает давно забытая картина. Мне вспоминается, как я, будучи еще совсем крохой, стояла в саду у куста клубники, а кто-то из взрослых направлял мои маленькие непослушные пальцы, помогая сорвать плоды. Помню, как трогала каждую ягодку и спрашивала: «Эту? Или эту?»
Понятия не имею, где именно это все происходило. Возможно, это было очередное место, где мы на время поселились, и очередной сосед, по доброте душевной согласившийся сыграть роль доброго дедушки. Всякий раз, когда мы перебирались в новый город, меня неизменно привлекали люди, которые редко покидают свой участок и много времени проводят во дворе.
И тут на меня накатывает тоска — до того неожиданно, что я не в силах дать ей отпор. Такое иногда случается. И пусть мы с Кристофером подробно обговорили эту тему и пришли к общему выводу, что детей нам лучше не заводить, в мысли нет-нет да и закрадывается этот мучительный вопрос: «А что, если…»
— Здравствуйте! — кричу я, перегнувшись через ворота. — Простите за беспокойство!
Приподнимается только одна из шляп. Пожилая женщина продолжает трудиться на грядке. Она срывает какие-то вытянутые зеленые стручки и бросает их в корзину — срывает и бросает, и так раз за разом. А вторая и впрямь оказывается тетей Сардж. Знакомым движением она быстро вытирает лоб, поправляет шляпу и идет ко мне.
— Опять в доме какие-то неполадки? — спрашивает она, и в ее голосе слышатся забота и сочувствие, что меня удивляет — расстались-то мы все-таки не на самой приятной ноте.
— Да нет, там все в порядке. Но вы оказались правы — скоро мне придется оттуда съезжать. Если услышите, что где-то сдают жилье в аренду, дайте знать. Мне особых излишеств не надо — подойдет даже гараж. Как-никак жить я буду одна.
— То есть воссоединения с женихом не предвидится, надо думать? — уточняет она, давая понять, что не забыла нашего разговора в день починки крыши. И я снова чувствую это странное родство.
— В точку.
— Послушайте, — продолжает она. — Мне жаль, что я была с вами резка. Просто от желания изменить огастинский уклад до психушки недалеко — это-то я и пыталась вам втолковать. Дипломат из меня никудышный — собственно, поэтому моя военная карьера и не сложилась. Так бывает: стоит только отказаться угождать правильным людям — и вмиг оказываешься на обочине жизни.
— Совсем как у нас в колледже на факультете английской филологии, — соглашаюсь я. — Разве что там камуфляж не носят и не катаются на внедорожниках.
Мы с тетей Сардж не выдерживаем и смеемся.
— Это ваш дом? — спрашиваю я, чтобы поддержать беседу. — Красотища! Обожаю старину.
— Нет, это дом Дайси, младшей сестры моей бабушки, — уточняет Сардж, кивнув на коренастую женщину. — Я к ней приехала прошлой весной, после того как… — она тяжело вздыхает и, мгновенно прервав поток откровений, ограничивается сухим: — Не важно. Я не планировала тут оставаться, но у бабушки Дайси здесь ужас что творилось. Запасы пропана на нуле, водоснабжения, считай, никакого. Человек в девяносто лет вынужден подогревать себе воду на плите, чтобы помыться. А еще целая ватага беспризорных детей, внуков, правнуков, племянников и племянниц. И главное: что у бабушки Дайси ни попроси — она отдаст последнее. Так что я решила к ней заселиться.
Сардж растирает шею и наклоняет голову сперва в одну сторону, а потом в другую, чтобы размять затекшие мышцы. Ее губы изгибаются в невеселой усмешке.
— И полюбуйтесь-ка, где я теперь! В Огастине, штат Луизиана, собираю урожай окры! Отец небось в гробу вертится. У него-то главным событием в жизни был призыв в армию — вот уж когда для него новый мир открылся!
Похоже, за суровой внешностью Сардж скрывается необычная личность с непростой историей.
— Выходит, вы прямо-таки преобразили дом?
— С домами легко управиться, чего не скажешь о людях. Тут не поможет прочистка труб, замена проводки, покраска. Этим здешние семьи не спасти.
— Кстати, о семьях, — вставляю я, чтобы только не угодить в омут рассуждений о том, чего еще лишены огастинцы. — Я пришла поговорить о Ладжуне. Мы с ней, скажем так, пришли к согласию на той неделе: она пообещала, что больше не будет пропускать школу, а я ей за это разрешила помогать мне с одним проектом, над которым я сейчас работаю. Это было в четверг днем. Но в пятницу она не пришла в школу, и с тех пор я ее не видела. Я ходила по адресу, указанному в личном деле, но какой-то парень послал меня куда подальше.
— Это бывший ее матушки. Тиффани каждый раз к нему под бочок ныряет, когда ей жить негде. Привыкла, понимаете ли, существовать за счет других — она этим промышляет еще с тех пор, как родилась Ладжуна, а мой двоюродный брат из-за нее учебу в выпускном классе бросил. Такой уж она человек, — Сардж достает из кармана бандану, снимает шляпу, промакивает затылок, приподнимает ворот футболки и обмахивается им, чтобы хоть немного охладить разгоряченное тело. — Жестко она с людьми обходится, как ни крути. Сбагрила Ладжуну бабушке Дайси на несколько лет, пока сама в тюрьме отсиживалась, и даже ничем ее не отблагодарила.
— Подскажите, а где их найти? Где они сейчас живут? Ладжуна рассказывала, что ее мать нашла новую работу и дела вроде как пошли на лад, — говорю я. Хотя кому как не мне знать, что дети порой лгут взрослым, лишь бы только уберечь свои тайны. Есть вещи, о которых нельзя рассказывать — иначе вся твоя жизнь рискует в один миг пойти под откос. — Ладжуна, как мне кажется, не из тех, кто разбрасывается пустыми обещаниями! Ее так обрадовало мое предложение помочь с сортировкой… — говорю я и поспешно добавляю: — С нашим проектом.
— Лапочка, ты куда пропала? — кричит бабушка Дайси с грядки. — Возвращайся и подругу свою приводи! Пусть она нам тут подсобит, а потом мы ее угостим окрой и жареными зелеными помидорами! Просто пальчики оближешь! Жаль только, мяса у меня маловато. Пара кусочков жаркого из «Милзи-Уилзи» — и все. Их тоже можно доесть. Пригласи ее к нам! Нечего тут стесняться! — бабушка Дайси прикладывает ладонь ребром к уху, чтобы расслышать ответ.
— У нее дела, Дайси, — кричит Сардж, да так громко, что ее, наверное, слышно в соседнем городе. — И мяса у нас достаточно. Я ветчины купила.
— Делила? Приятно познакомиться! — голосит в ответ бабушка Дайси.
Сардж качает головой.
— Она слуховой аппарат сняла, — поясняет она и подталкивает меня к машине. — Уезжайте, пока еще можно. А то она вас тут до полуночи продержит, а вам ведь совсем не это нужно, уж я-то знаю. Я, конечно, попробую поговорить с Ладжуной, но надо понимать, что мы с ее матушкой не в восторге друг от друга. Тиффани разрушила жизнь моего брата. Я ведь не раз ее тут заставала: она все клянчила еду и деньги у бабушки Дайси. А я ей прямо сказала: если еще раз появишься, пеняй на себя. Пускай сама свои счета оплачивает и не прогуливает работу, надеясь на своего бывшего из Нового Орлеана. Тот еще тип, скажу вам. Сейчас она скорее всего у него. Привезла ребенка повидаться с папашкой. А Ладжуна, поди, там и застряла — приглядывает за остальной малышней и пытается уговорить маму вернуться на работу, пока ее еще не уволили.
Истинная жизнь Ладжуны вдруг предстает передо мной с пугающей ясностью. Не удивительно, что она держится со взрослыми на равных, — ведь, по сути, все родительские обязанности легли на ее плечи.
Мы подходим к машине, и Сардж обводит меня оценивающим взглядом.
— Вы одно поймите: Ладжуна тут не виновата. Ее, считай, скинули на самое дно колодца, и теперь, когда она пытается выбраться наружу, ей еще приходится тащить на себе четверых человек. Добавьте к этому полдюжины родственных семеек — и поймете, почему порой хочется прыгнуть за руль и умчаться куда подальше. Но, видит бог, я очень любила бабушку, а она — свою младшую сестру, Дайси. Так что… посмотрим, как все сложится.
— Понятно. — Видимо, клубок проблем в этой семье не так-то просто распутать. Иначе это бы уже сделали. — Все равно что кидать морских звезд обратно в океан.
— Что-что?
— Да это из одного рассказа. Он висел у меня в кабинете на прежней работе. Вдохновляющая история, надо сказать. Если найду ксерокопию, дам вам почитать.
Сардж наклоняется вперед и заглядывает в салон «Жука» сквозь ветровое стекло.
— А это еще что такое? — она показывает на стопку книг из библиотеки, которые я надеялась завтра показать Натану на фермерском рынке. Среди них есть несколько дорогих антикварных изданий, которые меня сильнее всего тревожат, а еще книга учета и семейная Библия с картой кладбища внутри.
Сначала я решаю, что стоит попробовать заговорить Сардж зубы. Но потом понимаю, что смысла в этом нет. Она смотрит прямо на красную книгу с фамилией «Госсетт» на обложке.
— Мне захотелось повнимательнее изучить эти книги, вот я и взяла их с собой, пока… можно. Тренер Дэвис назначил меня сегодня дежурить у входа на стадион. Там состоится какое-то благотворительное мероприятие с участием спортивной кафедры, и, видимо, сотрудников страшно не хватает. Вот я и подумала, что в перерывах — или после — можно будет почитать.