То же происходит и теперь, и я замечаю, как ее плечи слегка вздрагивают и она отводит взгляд. Значит, Джуно-Джейн помнит что-то такое, о чем не желает говорить.
— Думаю, Лавиния знает об этом мистере Уошберне не больше моего. И когда она обещала, что он придет на ту самую встречу у реки, он на самом деле находился в Техасе, — говорит она и холодно смотрит на мисси. — Лавиния упомянула его имя только для того, чтобы заманить меня в западню. Вот только план был нарушен, и ее саму предали.
Внутри у меня все сжимается: неужели мисси и впрямь могла так поступить со своей единокровной сестрой?
Джуно-Джейн продолжает остригать волосы. Блики полуденного солнца вспыхивают на лезвии ножа и скачут по корням деревьев, мху, пальмовым листьям.
— Я буду спрашивать о папе в джефферсоновском порту и загляну в контору мистера Уошберна, а потом решу, что делать дальше. Молю небеса, чтобы он оказался честным человеком, который и знать не знал о том, что Лавиния воспользовалась его именем. А еще молюсь о том, чтобы папа нашелся целым и невредимым.
Эта девчонка и понятия не имеет, о чем говорит! Но хватит уже болтовни. Пора в путь. До темноты осталось всего несколько часов.
Я поднимаюсь и направляюсь к лошадям, но почему-то останавливаюсь и оборачиваюсь:
— И как же ты собираешься ехать в Техас? — зачем я об этом спрашиваю, мне тоже невдомек. — Деньги у тебя есть? Уж поверь мне: промышлять воровством на судах — не выход. За это мигом отправят за борт, уж я-то знаю.
— У меня есть лошадь.
— И что же, неужели ты ее продашь? — как-никак она любит своего скакуна, а тот — ее.
— Если придется. Ради папы, — тихо отвечает она, и голос ее срывается. Джуно-Джейн сглатывает и сжимает губы.
Мне вдруг приходит в голову, что из троих детей, пожалуй, только она по-настоящему любит старика Госсетта, а не ждет от него подачек.
На какое-то время мы умолкаем. Я чувствую, как бурлит в жилах кровь, как она стучит в ушах, словно взывая ко мне, что есть силы.
— Мне, пожалуй, тоже надо в Техас, — слышу я свой голос, вот только такое чувство, будто говорит кто-то другой.
«Всего один сезон на участке издольщиков, Ханни, последний, — и земельный надел в Госвуде твой. Твой, Татин, Джейсонов и Джонов. Ты не можешь вот так их бросить, оставить без пары рабочих рук! Кто будет им помогать с шитьем и вязанием, кто станет зарабатывать деньги? Как же они расплатятся за землю?»
Но тут мне вспоминаются квадратики на газетных листах. Мама! Мои родные!
Джуно-Джейн уже не стрижет себя. Она проводит лезвием по ладони — без нажима, так, что кровь не появляется, видна только алая царапинка.
— Так, может… отправимся вместе?
Я киваю — и она кивает в ответ.
Мисси Лавиния громко всхрапывает. Я поворачиваюсь к ней — она лежит на мягком, влажном ковре из мха и крепко спит. Мы с Джуно-Джейн обмениваемся взглядами, не в силах отделаться от одной и той же мысли.
А с ней-то нам что делать?
Потерянные друзья
Уважаемая редакция! Я ищу свою матушку и хотел бы, если возможно, разузнать хоть что-то о ее местоположении. Зовут ее Мэлинда Джилл. Нас разлучили в 1843 году, в округе Уэйк, Северная Каролина, когда мне исполнилось годика три, не больше. Хозяином нашим был полковник Оаддис (мой родной отец), который потом перепродал нас Израэлу Джиллу. Нрав у моей матушки был строптивый, так что Джилл вскоре ее перепродал, а меня оставил себе. Она попала к преподобному Пьюрфайлу, который увез ее в Розвилл, где он содержал гостиницу. Когда Израэл Джилл забрал матушку у полковника Оддиса, мы жили в Роли, Северная Каролина, а потом Джилл уехал со мной в Техас. Буду признателен за любые сведения о матушкином местоположении. Писать мне в Сан-Фелипе, Техас, на имя мистера К. Г. Грэйвза.
(Из раздела «Пропавшие друзья» газеты «Христианский Юго-Запад», 2 августа, 1883)
Глава шестнадцатая
Бенни Сильва. Огастин, Луизиана, 1987
Я стою у фермерского рынка, смотрю, как паркуется голубой пикап Натана Госсетта, и никак не могу отделаться от чувства дежавю. Разница, пожалуй, лишь в том, что в этот раз я намного сильнее волнуюсь. После долгих бесед с Сардж в стенах моего дома и нескольких телефонных звонков невероятные планы наконец приняли четкие очертания, но без содействия Натана большая их часть вряд ли сможет сбыться.
Неужели всего неделю назад я караулила его, чтобы получить разрешение на то, чтобы пробраться в поместье Госвуд-Гроув? Он и сам тогда не понимал, что таится за дверями, ключ от которых мне разрешили взять. И я надеюсь, что сумею ему все растолковать.
Пожалуй, выспаться перед таким днем не помешало бы, но мы с Сардж допоздна продумывали план действий и искали волонтеров. Теперь я надеюсь, что кофеин и волнение придадут мне необходимой бодрости.
Я сжимаю и разжимаю кулаки, встряхиваю кисти рук, точно спринтер, которому предстоит бежать сто ярдов. Победа точно будет нашей. Я готова отстаивать свою позицию и, если понадобится, пустить в ход лесть. Впрочем, действовать придется быстро. Сегодня утром мне непременно надо быть в школе: моих подопечных из девятых — двенадцатых классов ждет весьма необычная встреча, которая стала возможной благодаря моей новой подруге Сардж.
Если все пройдет хорошо, на днях встреча повторится, только уже с участием учеников седьмых и восьмых классов. Ну а если удача будет на нашей стороне, моих учеников ждет увлекательное путешествие, которого никто из нас не мог себе представить еще какую-нибудь пару недель назад. Встреча, которая, как свято верит мечтатель внутри меня, посеет в их душе благодатные зерна. Сардж относится ко всей затее куда менее оптимистично, но, во всяком случае, готова помочь.
Заметив, что я решительно шагаю ему навстречу, Натан резко замирает, вытягивает губы в трубочку, шумно выдыхает. Мышцы скул напрягаются, а крошечная ямочка на подбородке исчезает, точно ее и не было. На его лице уже проступает щетина, хотя легкая небритость Натана совсем не портит.
Это наблюдение застает меня врасплох, и в начале нашей беседы на моих щеках вспыхивает предательский румянец.
— Если вы приехали с отчетом, то напрасно. Он мне ни к чему, — Натан вскидывает руки ладонями вперед, и этот жест отчетливо говорит: «Я во всем этом участвовать не желаю». — Повторяю: мне все равно, что будет с библиотекой. Забирайте, что сочтете необходимым.
— Все оказалось куда сложнее, чем я думала. Речь о библиотеке.
Он болезненно морщится — с таким видом, что сразу становится понятно: он жалеет, что вообще дал мне ключ.
Ну что ж, остается только одно: пуститься с места в карьер.
— Несколько полок в классе я уже заполнила, — объявляю я. — Ваш дедушка был тем еще книжным червем! — Хотя правильнее было бы сказать — книжным скопидомом. Я встречала таких, когда работала у букиниста. И я бы очень удивилась, если б узнала, что в других комнатах поместья книг нет, но проверить это пока не решилась. — Мне удалось много чего отобрать: энциклопедии, классику «Ридерз дайджест». Вы не против, если часть книг я отдам местной библиотеке, которая находится через дорогу от школы? Слышала, их фонд сильно устарел. У них там даже нет постоянного библиотекаря! Одни волонтеры.
Натан кивает, немного оттаяв.
— Да, конечно, моя сестра… — он осекается, решив оставить при себе то, чем сначала хотел поделиться. — Ей нравилось это старинное здание.
— У нее был отличный вкус! Эти библиотеки, построенные на деньги Карнеги, одно загляденье! Не так уж их и много в Луизиане, — я могу часами рассказывать, отчего так вышло и почему именно эту библиотеку стоит считать особенной — накануне вечером я вместе с Сардж многое об этом узнала, — но нельзя тратить время попусту. — Грустно, что одна из них может закрыться навсегда.
— Если дедушкины фонды могут ей помочь, я очень рад. Он был прямо-таки одержим некоторыми вещами. Например, разрешал детям разыгрывать заседания в зале суда, когда там никого не было. Многим из них он дарил собрания энциклопедий и месячные подписки на книги. Наверное, я вам это уже рассказывал. Прошу прощения. — Он вскидывает голову, и челка цвета мускатного ореха падает ему на лоб, прикрыв собой едва заметную границу меж загаром и светлой полоской кожи, которую обычно скрывает шляпа или кепка. — Ни к чему вам меня выискивать и спрашивать. Поверьте, никаких сентиментальных чувств я не питаю. Мой отец умер, когда мне было всего три. Мама происходила из семьи представителей «другого класса», люди всегда считали, что она отцу не ровня, так что после его смерти она готова была жить где угодно, только не в Огастине. Сестра вот была куда прочнее привязана к этому городу, потому что, когда мама перевезла нас в Ашвиль, ей было уже десять. Но со мной дела обстояли — и обстоят — по-другому.
— Понимаю. — И все же он вернулся в Луизиану, чтобы снова здесь поселиться!
Задать этот вопрос вслух я вряд ли решусь, но с чего бы Натану, выросшему далеко от болот и рек, селиться неподалеку от родового гнезда, на которое ему, как он сам говорит, наплевать и с которым ему не терпится распрощаться? Как бы ему ни хотелось казаться независимым от этого города, тот чем-то его держит.
Может, он и сам не понимает, в чем тут дело.
Странно, но я даже завидую этой кровной связи с местом, где жили предки. Может, поэтому мне так хочется разгадать все тайны Госвуд-Гроува. Меня влечет это чувство преемственности, клубящейся над поместьем, точно туман над влажной землей. Есть во всем этом какие-то давние секреты.
Среди них наверняка существуют и те, что принадлежат самому Натану.
Будильник на моих наручных часах внезапно срабатывает, предупреждая, что через пять минут мне во что бы то ни стало надо выехать в школу.
— Прошу прощения, — говорю я, нащупывая кнопку «выкл». — Учительская привычка: у нас ведь весь день состоит из звонков.